С учёбой у Идриса было никак. Что русский язык, что математика давались ему с трудом. У призванного на срочную службу из небольшого аула под Агдамом школьные знания никуда не выветрились. Их просто не было. Многодетная семья, сельская средняя школа, где в одном помещении ютились все старшие классы, никак не способствовали нормальному усвоению ненормально преподаваемых предметов.
Таких, как Азизов, среди абитуриентов первого набора было немало. Медалистов и отличников забрали институты, а армия и флот получали не самых успешных и прилежных призывников.
Лагерным преподавателям, приглашённым из разных киевских школ, удалось за короткое время частично ликвидировать безграмотность самых безнадёжных и вселить уверенность в тех, кто растерял знания за время службы на кораблях.
— Саша, помоги мне написать сочинение по роману Николая Островского «Как закалялась сталь». Нужно изобразить героический образ Павла Корчагина и его подвиги на Гражданской войне. – В голосе Азизова звучали растерянность, губы расплылись в грустной улыбке. – Я не умею писать, у меня ошибки в каждом слове.
— Извини, ты хоть читал эту книгу?
— Давно читал и уже ничего не помню. Остались ещё две темы, но те для меня совсем сложные. «Мать» Горького я совсем не читал, а из романа Фадеева «Молодая гвардия» запомнился только Олег Кошевой, да и то по фильму.
— Ты меня удивляешь, Идрис. Откуда и как тебе удалось узнать темы сочинений? Экзамен ведь только завтра. А ты уверен, что будут именно эти три вопроса?
— Уверен на все сто процентов. Уже весь лагерь знает, что будем завтра писать.
Сержант сообразил, что сопричастность к переживаниям своих великовозрастных учеников вынудила педагогов пойти на нарушение правил. Их можно было понять. Только проходные баллы их подопечных могли доказать, что они не зря потратили целый месяц на натаскивание недоучек.
Сочинение писали в своём репетиционном домике всем музыкальным кагалом. Чекалин умудрился добыть книгу Островского, что оказалось совершенно не лишним. Беглое коллективное чтение позволило освежить в памяти некоторые эпизоды из героического прошлого главного героя. Стержневую мысль автора о том, что «…жизнь даётся человеку только один раз и прожить её нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…», воткнули в свой текст в виде свободного переложения.
Каллиграфический почерк Крыгина превратил лохматые мысли знатоков темы: «Литературный образ Павла Корчагина как образец подражания для молодых строителей коммунизма» в весьма приличное школьное сочинение.
А теперь давайте на минуточку представим себе удивление преподавателей русского языка, обнаруживших массовую любовь к Корчагину у весьма заметного количества лагерных обитателей. И, что характерно, тяга к Островскому оказалась какой-то странной. Все сочинения на эту тему были написаны словно под копирку.
Скандала не случилось. Все прекрасно понимали, что и утечка, и коллективное творчество не что иное, как желание одних принять, а других – поступить. Педагоги решили никого не обижать и поставили «четвёрки» всем авторам «Литературного образа Павла Корчагина…».
— Саша, не знаю, как тебя отблагодарить, — лицо Азизова сияло счастьем человека, выигравшего в лотерею «Волгу». – Я должен обязательно проставиться, с меня хороший азербайджанский коньяк.
— Идрис, устанешь поить. Сочинение писалось целым коллективом, я только переписал для тебя шпаргалку с уже готового текста. А с чего ты взял, что коньяк с твоей родины может быть хорошим? Вот армянский знают во всём мире. Его даже английский премьер-министр Черчилль уважал и просил Сталина присылать ему не бутылками, а ящиками.
— Что вы можете понимать в коньяках? Армянский стал популярным только благодаря русскому купцу Шустову, который разливал готовый коньячный спирт в бутылки на московском заводе. Наши «Апшерон» и «Баку» производятся и продаются только в Азербайджане, вот их никто и не знает. А они лучше твоих армянских, — обиженно завершил Азизов. – Я попрошу дядю привезти дюжину «Апшерона», чтобы и ты, и твои друзья смогли по достоинству оценить благородный напиток.
— Ладно, не обижайся, с удовольствием продегустируем твой коньяк. Идрис, меня всё время преследует один вопрос, но я как-то не решался спросить. Где ты так намастерился показывать фокусы и снимать часы?
— Да ладно тебе, какое это мастерство, так баловство. У нас на корабле служил настоящий артист-иллюзионист из Одесской филармонии. Вот этот еврей и обучал меня своим трюкам два с половиной года. Он говорил, что у меня хорошие пальцы и с удовольствием делился своим мастерством. Когда узнал о моём желании поступить в училище, подарил часть своего реквизита. Сказал, что когда-нибудь пригодится. Думаю, теперь уже будет не нужен, — грустно вздохнул Азизов.
— Что ты смутился, такому успеху позавидовал бы и твой учитель. Видел, как тебя принимали?
— А замполит сказал, чтобы я больше фокусы с картами не показывал и часы не снимал.
— Не обращай внимания, это он погорячился. У меня есть задумка создать на базе нашей самодеятельности что-то вроде выездной труппы, где тебе найдётся очень даже достойное место.
Оставшиеся экзамены сдавали уже без того напряжения, что висело при написании сочинения. Дело пошло веселее благодаря различным уловкам и маленьким хитростям.
Как правило, на экзаменах преподавателям ассистировали наиболее продвинутые в знании предмета абитуриенты. Они назначались старшиной класса и следили за порядком. Казалось бы, ну что тут может быть сложного? Следи себе за чистотой доски, на которой периодически появлялись каракули экзаменуемых, да обеспечивай бумагой для черновиков нервных писателей, готовящих ответы на билеты.
Но это была лишь вершина айсберга. Простенькую работу по промыванию губки от остатков мела за пределами школы без окон, без дверей ассистенты превращали в таинство. Передача «шпор» своим коллегам, трепещущим от ужаса, вызванного вопросами билета, требовали азизовской ловкости и мастерства.
А раскладка билетов! Почти все преподаватели математики играли в демократию, позволив своим гордым от оказанного доверия помощникам аккуратно и без спешки создавать чёткую схему расположения белых квадратиков.
Одна из палаток превращалась во время экзамена в штаб отдельно взятой группы. Мозговой центр имел в своём распоряжении добытую дежурным ассистентом схему раскладки билетов. Тут же готовились шпаргалки для совсем безнадёжных или промахнувшихся мимо «своего» билета. Обычно при нормальном ходе событий все тянули «свой» билет, поэтому «шпоры» изготавливались загодя. Однако, избежать проколов не удавалось, вот тут и спасал артистизм ассистентов.
Более рискованным считался вариант подмены, когда, скажем, вместо Петрова экзамен сдавал человек с другой внешностью. По большому счёту, риск разоблачения считался минимальным. Классов было много, преподавателей мало. За короткое время привыкнуть к многочисленным, одинаково молодым лицам практически невозможно даже преподавателям со стажем. В нашем случае, в лагере преобладали малоопытные, но обаятельные учительницы, теряющиеся при встрече с многоликим матросским коллективом. Абитуриенты боялись, но рисковали.
И математика, и история были прочувствованы сержантом, что называется, спинным мозгом. Не мог худрук безучастно смотреть на страдания одного из своих музыкантов, когда при слове «математика» тот покрывался испариной. Совещание в штабной палатке было коротким, и сержант получил благословение коллектива. Было страшновато, смущала и чужая флотская форма. Награда в виде «четвёрки» компенсировала нервный озноб и пережитое волнение.
Переодевание перед историей уже бодрило адреналином прожжённого авантюриста.
— Александр, чтобы это было в последний раз, — воспитывал Жуков худрука в своём домике. – Ты хоть осознаёшь, что твой поступок тянет на отчисление? Зачем ты пошёл сдавать историю вместо Азизова? Мы бы его и так зачислили. Неужели ты думаешь, что похож на кавказца? Посмотрел бы на себя в зеркало, какой из тебя азербайджанец? Твоё счастье, что преподавательница высказала свои подозрения только мне.
Негодование зам. командира батальона по политической части можно было понять, поэтому сержант молча, но внимательно воспринимал упрёки в свой адрес.
— Ладно, проехали, надеюсь на твоё благоразумие. У меня к тебе вообще-то другой разговор. Как я понимаю, всех твоих артистов приняли в училище. Теперь с вас другой спрос. Нужно, не откладывая в долгий ящик начинать подготовку к большому праздничному концерту. Руководство планирует проведение торжественного вечера в нашем обновлённом клубе. В год пятидесятилетия Октябрьской революции нужна особая программа, английских песенок и картёжных фокусов я больше не допущу.
Обязательно должен быть хор. В училище набрали вполне приличных вольнонаёмных особ женского пола, среди них наверняка есть певучие. Должно получиться очень даже солидно. Посоветуйся с начальником клуба и руководителем духового оркестра. Кстати, оркестр уже начал репетировать в школе ОСНАЗовцев. Давайте действуйте. Собери своих музыкантов и обсуди с ними наброски будущего концерта. Со всеми вопросами обращайтесь прямо ко мне.
Предложение Жукова собрать музыкальный коллектив совпало с желанием самих лабухов обмыть курсантские погоны. Часто вспоминавший свой ресторанный оркестр кларнетист Чекалин озвучил эту заманчивую инициативу в день приезда в лагерь дяди Азизова. Идрис оказался человеком слова. По просьбе племянника дядя привёз обещанный коньяк в качестве награды за успешную сдачу экзаменов.
Опорожнять вместительный чемодан помогали все участники эстрадного оркестра. Скрытая от посторонних глаз операция происходила недалеко от проходной за пределами лагеря, посторонних на территорию не пускали.
Это, пожалуй, был единственный строгий запрет, соблюдаемый от «А» до «Я». С остальными особо не церемонились. Отлучки из лагеря после отбоя, походы в ближние деревни за самогоном или вином из сельского магазина, вечерние посиделки в палатках по случаю дней рождения практиковались постоянно. Уследить за соблюдением уставного порядка было очень сложно по причине отсутствия необходимого количества надзирателей. Начальство старалось доверять назначенным командирам групп и старшим по палаткам, но больше рассчитывало на сознательность основной массы служивых абитуриентов.
Такое доверие находило ответное понимание. Будущие курсанты грешили, но старались не подводить немногочисленных отцов-командиров, да и стремление самим стать офицерами играло не последнюю роль.
Греха не утаишь. Среди абитуриентов-военнослужащих находились и «курортники», основной целью которых стал отдых под тёплым киевским солнышком. Пара месяцев не сильно обременительной лагерной жизни, а там и до дембеля рукой подать. Эти представители «казачьей вольницы» не задумывались над тем, что у коменданта портился аппетит после их похождений. И ведь что удивительно, значительная часть таких казаков-разбойников оказалась в списках на приказ о зачислении.
Предстоящая вечеринка вызывала некое беспокойство и чувство необъяснимой тревоги. Её участников сержант знал мало. А школяры Вербицкий с Игорьком и вовсе были для него «иксом» и «игреком» в одном флаконе. Беспокоиться заставляли десять бутылок «Апшерона», тайно перекочевавших из чемодана дяди Идриса в домик музыкантов. Самого Азизова замполит отпустил на сутки в Киев под поручительство родственника. Волнение худрука передалось главному идейному вдохновителю Чекалину, который нашёл, как он считал, оригинальный выход. Он перепрятал половину сосудов с горячительным напитком в густых кустах сирени, окружавшей домик.
Закуска оказалась просто замечательной. Сочные сладкие яблоки и килограмма два грецких орехов из Азербайджана великолепно вписались в дядин подарок своему племяннику. Сидели хорошо, но тихо – конспирация казалось нелишней по причине открытых окон. Давала себя знать летняя духота.
Идущего по направлению к домику Жукова первым заметил Чекалин. Сержант среагировал мгновенно, думать было некогда.
— Товарищ капитан 2 ранга, хотел с вами посоветоваться без ребят, чтобы они не слышали. – Замполит с удивлением уставился на взъерошенного худрука, который как чёрт из табакерки выскочил из пристанища музыкантов.
— Давай советуйся, времени у нас достаточно.
Сержант бегло и, как казалось ему самому, доступно рассказал кавторангу историю создания монументального пролога к концерту на одном из смотров художественной самодеятельности в далёком Североморске. В той впечатляющей сценической постановке нашлось место и для хора, и оркестра, и декламаторов. Революционный дух поющей матросской и солдатской массовки взорвался после появления на сцене Ленина. Конечно же, не самого Ильича, а загримированного артиста Мурманского драматического театра.
— Замысел очень интересный, оригинальный, но я не пойму, в чём заключается его секретность?
— Дело в том, что о появлении в литературно-музыкальной композиции Ленина в отряде никто, кроме меня, замполита и товарища, который договаривался с театром о приглашении артиста, не знал. Это явилось самым большим сюрпризом, можно сказать, изюминкой всего концерта.
— Ну, и позволь тебя спросить, где я найду Ленина?
— Товарищ капитан 2 ранга, в Киевском театре русской драмы имени Леси Украинки есть артист, играющий роль вождя в драме Михаила Шатрова «Большевики». Я смотрел их постановку в Североморском доме офицеров во время гастролей этого театра на Кольском полуострове. Мне кажется, мы сможем договориться с руководством театра, училище ведь не только морское, но и политическое.
— Ну ладно, дерзайте, а там посмотрим. А что это от тебя винцом попахивает? – сменил равнодушие на подозрительное любопытство замполит.
— Решили отметить поступление парой бутылочек сухого вина, — не моргнув ответил сержант. – На флоте же сухое вино не запрещено. Да вы не волнуйтесь, товарищ капитан 2 ранга, всё будет в полном порядке.
— Да, доведёте вы меня до инфаркта. И не надо сравнивать длительную автономку подводников с вашим лагерным курортом. Салаги тоже пили?
— Немножко позволили и им, дальше ведь вместе будем учиться.
— Огорчаешь ты меня, Александр. Если подобное повторится ещё хотя бы раз, учиться дальше не придётся ни тебе, ни твоим музыкантам.
Для салажат с «гражданки» наступили тяжёлые времена. За короткое время, оставшееся до начала учебного года, им предстояло пройти курс молодого бойца и принять присягу. Строевой и физической подготовкой занимались и военнослужащие, но им было полегче. Времени на дурацкие, с их точки зрения, занятия им отводилось в два раза меньше.
Бывшему артисту Ленинградского мюзик-холла Олегу Вербицкому было тяжелее всех. Ему постоянно хотелось есть, а заснуть от усталости он мог уже даже стоя. Единственным спасением для изнеженного организма являлись посиделки в репетиционном домике и совместное музицирование с новыми товарищами. К великой радости всех участников предстоящего концерта Жукову удалось добиться их полного освобождения от трудовой повинности на территории училища.
Распорядок дня для абитуриентов, ожидавших приказ о зачислении, оставался прежним. Только и разницы, что освежение школьных знаний заменили на штудирование армейских уставов: дисциплинарного, внутренней службы, гарнизонной и караульной службы.
Венчал это сборище общеармейских уставов самый главный для моряков – корабельный. Для разнообразия к нему присовокупили изучение флажного семафора. После зубрёжки нудных параграфов сухопутных уставов помахать двумя красными флажками, изображая буквы алфавита, было приятным развлечением. С не меньшим удовольствием и салаги, и бывалые осваивали точки и тире азбуки Морзе.
Сержанту пришлось признаться, что автомат Калашникова для него такой же загадочный предмет, как и для вчерашних школьников. А чему тут удивляться? Строительные отряды существовали, чтобы строить, боевое оружие им не полагалось. На помощь пришли друзья-музыканты. За одно занятие они обучили бывшего строителя сборке, разборке и уходу за грозным стрелковым механизмом.
Последний раз лагерная аллея перед трибуной пестрела разнообразием военной формы. У доброй половины стоящих в строю вчерашних абитуриентов на погонах поблёскивали сержантские и старшинские лычки. Контрастно выделялись только четыре фуражки мичманов-сверхсрочников и лысые головы салажат, подстриженных машинкой под «ноль».
Позади лихорадка и суета вступительных экзаменов, а также зубрёжка уставов. Озвученный начальником училища приказ превратил разношёрстную толпу в батальон курсантов, состоящий из двух рот. Произносились казённые слова поздравлений, среди которых прозвучала только одна фраза, запомнившаяся на всю жизнь. Вышедший на трибуну заместитель командира батальона по политической части капитан 2 ранга Жуков стал любимцем всех лагерных обитателей. Прервав аплодисменты в свой адрес, он и произнёс те самые запавшие в души курсантов слова:
— Запомните ребята! Стране и её народному хозяйству всякие нужны, каждому Жоржику своё применение найдётся. Но истинная опора государства и Советской власти – Вы!
