Казавшаяся странной нумерация классов в училище объяснялась довольно просто. Первая цифра — единица обозначала 1-й курс, вторая – 2-ю роту и последняя – 4-й номер класса. В итоге получился 124-й класс. Дальнейшая судьба наших героев оказалась тесно связанной именно с этой цифровой комбинацией.
Жуков появился на репетиции в самый неподходящий момент. Шёл жестокий разговор о судьбе неплохо исполняемого «Каравана» Дюка Элингтона. Сторонники включения этой знаменитой джазовой мелодии в программу праздничного концерта с пеной у рта доказывали единственному противнику, что он ничего не понимает в хорошей музыке. Оказавшийся в одиночестве худрук неуверенно отбрыкивался от своих сотоварищей, ссылаясь на негативное отношение к иностранщине замполита.
— Товарищ старшина 1 статьи, что за шум, а драки нет?
— Простите, товарищ капитан 2 ранга, это вы к кому обращаетесь?
— Пора тебе, Александр, отвыкать от солдатско-строительного прошлого. Нет больше сержанта. Все вы теперь курсанты. У меня, братцы, есть для вас две новости: хорошая и плохая. С какой начнём?
— Давайте с хорошей, — быстро отреагировал обычно медленно соображающий Крыгин.
— Мне удалось устроить почти весь ваш джаз-банд в один класс. Для вас он будет 124-м.
— Интересно знать, товарищ капитан 2 ранга, в чём заключается плохая новость? — заволновался Чичёв.
— Я бы не назвал её плохой, моё первичное сообщение было просто шуткой. Дело в том, что командир теперь уже вашей роты, наотрез отказался включить в состав класса вот этих молодых музыкантов. Ты, Олег, и ты, Игорь, записаны в другие классы, причём разные.
— Мы не хотим в разные, мы останемся только с ребятами, — занервничал Вербицкий.
— Решение окончательное и обсуждению не подлежит. Списки уже утвердили командир батальона и начальник училища. Мне и так с большим трудом удалось убедить начальство, чтобы Крыгин, Чичёв, Чекалин, Степанов и ты, Александр, остались вместе. Наш комбат к музыкантам относится с предубеждением, считая их разгильдяями. Да и командир роты не в восторге от такого скопления артистов в одном классе. Между прочим. Олег, он отказался от тебя и Игоря не по этой причине, 124-й класс уже укомплектован новобранцами. Там оказалось аж трое бывших школьников, с учётом того, что в каждом классе должно быть два или три новобранца.
— А может, есть ещё хоть какой-то шанс на замену нас на этих троих? – без особой надежды на успех пробормотал расстроенный Вербицкий.
— Ребята, давайте условимся, я буду делать для вас всё, что в моих силах. Но я не Азизов и фокусов показывать не умею. Больше на эту тему даже не заикайтесь.
Два дня в лагере царила весёлая неразбериха. Виной переполоха стало массовое переодевание. Были отменены строевые занятия и, даже страшно сказать, выездные работы на стройке. Все палатки превратились в швейные мастерские. Для подгонки новой формы завезли несколько швейных машинок в сопровождении опытных мастеров по пошиву форменной одежды. Абитуриенты превратились в курсантов.
Домик музыкантов тоже казался ячейкой потревоженного муравейника. Там так же, как и в палатках воцарила атмосфера бойкой деловитости.
— Ребята. Я самый богатый жених в Ленинграде! – Бодрый и весёлый крик ворвавшегося Вербицкого встрепенул деловое молчание. Каждый был занят своими личными заботами. – Вот посмотрите на мой вещевой аттестат.
Народ заулыбался, реагируя на щенячий восторг неопытного коллеги. Олег, словно не замечая ехидных ухмылок обладателей точно таких же длинных списков, продолжил восхищаться свалившимся невесть откуда счастьем.
— Да вы только послушайте, у меня такого количества барахла отродясь не водилось. – И он начал перечислять весь перечень, указанный в аттестате.
— Брюки суконные черные, форменка суконная синяя, форменка фланелевая, форменка белая летняя, роба (куртка и брюки) синяя, бушлат, шинель, бескозырки белая и чёрная, зимняя шапка-ушанка, форменные синие воротники-гюйсы, галстуки под бушлат и шинель…
— Не галстуки, а сопливчики, как их величают флотские старожилы, — разъяснил Степанов. – Ты, Олежек, ещё не знаешь, какая это муторная работа пришивать белые подворотнички к жёстким шерстяным ошейникам.
Вербицкий, переполненный радостным чувством собственника, проигнорировал комментарий старшего коллеги и продолжил:
— трусы синие, тельник тёплый, тельник с длинным рукавом обыкновенный, майка-тельняшка, кальсоны белые, синие форменные носки…
— Слово «носки» можешь забыть, на флоте сей парный атрибут обзывается «карасями», — ехидно под смех товарищей заметил Степанов.
— …ботинки хромовые, ботинки яловые…
Тут встрепенулась вся музкоманда. Посыпались упрощённые флотские названия повседневной обуви военных моряков. «Прогары» и «гады» были произнесены каждым участником необычных чтений, но всех переплюнул Степанов.
— У нас на корабле их называли «говнодавами».
— Да ну вас к чёрту, испортили мне настроение, — не оценил Вербицкий глубокое проникновение своих товарищей в лабиринты флотского фольклора.
Через четыре дня после весёлой читки вещевого аттестата Олег подошёл к худруку и как-то стыдливо сказал:
— Саша, это действительно не обувь, а орудие для пыток. Вот смотри, я на строевых занятиях стёр до крови пальцы и тут в районе правой пятки.
— Иди немедленно в санчасть, с этим нужно что-то делать.
Интеллигентная натура воспитанного Олежки не позволила ему произнести ни одно из флотских названий яловых ботинок. Тяжёлые «прогары» или «гады» были сработаны из грубой кожи, с металлическими заклёпками по бокам и тонкой кожаной лентой вместо шнурков. Казалось, что они сшиты не сапожником, а вырублены каменным топором первобытного человека. Да, нелегко давались первые курсантские шаги, в прямом смысле потом и кровью.
— Олег, ты, пожалуйста, не обижайся на ребят за их солдафонские шутки, — обратился худрук к товарищу, сопровождая его в лазарет.
— Пойми, Саша, это очень обидно, что меня принимают за изнеженного малолетнего сынка. Я ведь знаю, что такое казарменная жизнь не хуже, чем они.
— Не понял, ты что суворовец или нахимовец?
— Нет, я не имею никакого отношения ни к суворовскому, ни к нахимовскому училищам. С первого по десятый класс моим постоянным местом жительства была школа-интернат при Ленинградской консерватории. Дисциплина там была похлеще, чем у нахимовцев. Помимо обычных дисциплин мы усиленно занимались музыкой и пением. Слышал наверняка про наш хор мальчиков?
— О, хор действительно замечательный. Я в прошлом году со своими музыкантами ездил в Мурманск, чтобы пойти на концерт с вашим участием. А ты что тоже там пел?
— В прошлом году меня уже там не было. Сразу после выпуска меня приняли в Ленинградский мюзик-холл. Брат моей мамы, ты, наверное, слышал о Броневицком?…
— «Дружбу» и Эдиту Пьеху знают все, если только речь о руководители известного ансамбля. Это действительно он, — спросил худрук, пытаясь скрыть свою осведомлённость наигранным удивлением.
— Да, это мой дядя. Так вот, он организовал при мюзик-холле мужской вокальный квартет и пристроил меня туда одним из его участников. Группа получила название «Петрушка», потому что мы исполняли только русские народные песни. Ты же наверняка слышал грузинскую вокально-инструментальную группу «Орэро» с Вахтангом Кикабидзе и Наной Брегвадзе?
— Конечно, и не однажды. Они несколько раз выступали в Североморске.
— Так вот, представь себе необычное звучание исконно русских мелодий в стиле красивого «орэровского» многоголосия. Там же каждая нота превращается в прекраснейший аккорд. Добавь к этой красоте шикарные национальные костюмы «а ля рус», яркую цветовую гамму софитов, ненавязчивое музыкальное сопровождение народных инструментов – и вот тебе «Петрушка». И учти, все старинные русские напевы исполняются в современной аранжировке.
— Звучит соблазнительно, остаётся только мечтать, что когда-нибудь удастся послушать твою замечательную группу. Ну, и как ты умудрился променять такую красоту на настоящую казарму? Здесь не хор мальчиков, сам успел почувствовать зубастость своих новых коллег.
— Обстоятельства так сложились, что пришлось уйти не по собственной воле.
Вербицкий произнёс эту фразу так, что стало понятно – дальше он говорить не намерен. Пауза затянулась и становилась неловкой для обоих. Первым не выдержал Олег.
— Тебе, Саша, я доверяю, но не хочу, чтобы об этом знал кто-нибудь ещё. Видишь ли, в «Петрушке» были два мальчика, которые изредка баловались кокаином. Они сей факт не очень-то и скрывали, поскольку имели какого-то высокого покровителя, прикрывающего их шалости. Однажды один из этих «нюхачей» решил отметить свой день рождения и пригласил на какую-то приличную дачу весь наш квинтет. Туда же приехали знакомые девицы из нашего мюзик-холловского кордебалета. Вначале всё было пристойно, но потом я отключился, видимо, перебрал коньяка. на следующий день одна из девушек заявила, указывая на именинника и его друга, что они её изнасиловали.
Дирекция Ленинградской филармонии приказала «Петрушку» разогнать и набрать новый состав. Прокуратура сначала завела дело против насильников, но потом прикрыла за недостаточностью улик. Так как мне грозил призыв на срочную службу, дядя решил, что лучший выход из возникшей ситуации – поступление в престижное военное училище. Вот он и пристроил меня сюда от греха и военкомата подальше. Вернее не сам дядя, а его жена. Эдита Бронеславовна состоит членом общественной палаты при министерстве обороны Советского Союза. Она обратилась с просьбой к министру обороны Гречко, который её обожает и любит, пристроить куда-нибудь получше её племянника.
— Да что ты заладил пристроить, пристроить! Можно подумать, что Пьеха писала за тебя сочинение. Ты прилично сдал экзамены и прошёл по конкурсу.
— Ха-ха, а то ты забыл, как мы писали это сочинение. Про математику я вообще молчу, если бы не ваши «шпоры» не было бы у меня никакой пятёрки. Ладно, об этом. Прошу тебя. Саша, никто в училище не должен знать моей истории. Ни про дядю, ни про Пьеху, никому ни слова. На меня можешь положиться, а я постараюсь стать твоим помощником. За хор можешь не переживать, создадим почти профессиональный. Не зря в моей трудовой книжке в графе специальность записано: «хоровой дирижёр». Для начала я могу исполнить на предстоящем концерте «Революционный этюд» Шопена. Давненько я не играл на хорошем рояле.
Александра не оставляла тревога, вызванная предстоящим разговором с замполитом о беседе с Вербицким. Как исполнительный подчинённый, он выполнил просьбу начальника, но докладывать о её результатах – значит предать доверие товарища. Интуиция не подвела худрука, не зря он мучился в поисках выхода щекотливого положения. Кавторанг сам вспомнил о своём, казалось бы забытом, поручении.
— Ну, как обстоят дела с подготовкой праздничного концерта? – спросил Жуков после утреннего построения.
— Потихоньку вырисовываются контуры пролога и нескольких номеров для первой части. Вы же сами потребовали патриотического наполнения. Первым номером поставим «Революционный этюд» Шопена. Олег Вербицкий изъявил желание исполнить его на фортепиано. Между прочим, он оказался профессиональным хормейстером и сам предложил заняться организацией хора.
— Это очень хорошо, однако, я просил тебя выяснить, за что его турнули из Ленинградского мюзик-холла.
— Товарищ капитан 2 ранга, никто его не выгонял, ситуация оказалась банальной дальше некуда. У Олега подошёл срок призыва на срочную службу, вот родственники и постарались устроить его в престижное училище вместо трёх лет службы в армии.
— Странная логика: вместо трёх солдатских загоняют в двадцать пять офицерских. Они что, решили обучить племянничка за счёт государства, а потом откосить его от дальнейшей службы? Ну, какой из него политработник, да ещё на флоте? Как он будет воспитывать ту же ленинградскую шпану из рабочих окраин?
— Он образованный, начитанный, интеллигентный, добрый…
— Ты ещё добавил бы мягкий и отзывчивый. Да его с такой добротой и интеллигентностью старослужащие матросы на корабле сожрут и косточек не выплюнут.
— Товарищ капитан 2 ранга, Эдита Пьеха лично просила министра обороны Маршала Гречко помочь в устройстве её племянника.
— Откуда ты знаешь?
— Олег очень подробно обрисовал всю эту историю.
— Это меняет дело, нужно будет доложить об этом командиру батальона. У него есть сведения, что Вербицкого выгнали из-за какого-то уголовного скандала. Ну, дела!
Ремонт внутренних помещений училища затягивался и для коменданта лагеря наступил звёздный час. Капитан 2 ранга Чайка, наконец, приступил к исполнению своих непосредственных обязанностей начальника строевого отдела. Прежняя шагистика казалась курсантам семечками по сравнению с ожидавшей их муштрой.
— Товарищи курсанты, командование училища и руководство Коммунистической партии Украины поставили перед нами серьёзную задачу. Мне лично поручено сформировать две парадные коробки для участия в торжественном прохождении на двух военных парадах. Одним в честь пятидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции, второй состоится 19 декабря в день образования Украинской ССР. – Чайка словно упивался высочайшим доверием и порученной ему важной миссией. – Времени у нас, товарищи, в обрез, поэтому приступаем прямо сейчас. Начнём с ранжирования. Нужно отобрать по сто человек из каждой роты.
— У нас только по сто пятнадцать человек в каждой роте, так что выбирать особо не из кого. – Стоящему рядом с комендантом Жукову явно не нравился диктаторский тон Чайки. Однако, окрылённый комендант словно не замечал сомнений замполита.
— Парадный расчёт одной коробки – сто курсантов. Недомерков, которые меньше метра шестидесяти пяти, в шеренги не ставить.
Единственным местом, позволяющим отрабатывать элементы парадного строя, оказалась длинная аллея с трибуной. Вот на эту широкую полосу асфальта и легла основная тяжесть курсантских мучений и проклятий. Словесную вязь с упоминанием флотских названий неразношенных яловых изделий начали употреблять не новобранцы, а флотские товарищи со стажем. Поневоле вспоминались кадры из кинофильма «Суворов», где российский император Павел I беспощадно истязал солдат парадной шагистикой. Львиная доля скрытого, но ядрёного курсантского протеста была адресована коменданту лагеря.
— Чуваки, при таком режиме рабских истязаний наши репетиции могут накрыться медным тазом.
Толя Чекалин решил изложить свою точку на сокращение времени, выделенного ранее для музицирования и отработки номеров предстоящего концерта.
— Саша, попроси Жукова, чтобы он добился разрешения играть после отбоя. Мой брат на следующей неделе привезёт из Ростова мой саксофон. Лабухи из моего бывшего оркестра передадут с ним нотные партитуры для трубы, сакса и тромбона. Там танцевальные мелодии, которые мы лабали в ресторане, есть и неплохой аккомпанемент самых новых советских песенок.
— Толя, нам только танцев не хватало, — отмахнулся худрук.
— Какие ещё, к чёрту, танцевальные мелодии, где мы будем их играть? – опешил Степанов. – Да ещё с этим обшарпанным контрабасом.
— Я про свой убогий барабан вообще молчу, — спокойно отреагировал Крыгин.
— Вы, чуваки, сами ответили на свои вопросы. Ни контрабас, ни ударную установку нам никто дарить не собирается, а играть на этом хламе действительно унизительно. Спасибо Игорю, хоть гитару приличную имеем. Хочу предложить вам свой план, он простенький, но нахальный. Моя родная тётка работает секретарём парткома на кондитерской фабрике имени Клары Цеткин. Это недалеко от Подола. У фабрики есть свой дворец культуры, но нет оркестра. Девок там работает немерено, а танцевать и веселиться им приходится под грампластинки и аккордеон.
— Толян, что-то не пойму какое отношение мы имеем к этой сладкой фабрике? Ты, понятное дело, родственник начальницы и это замечательно. Они «Киевский» торт делают? Если да, то мы дружим с тобой ещё больше, — веселился Чичёв.
— Ты бы, чувак, не перебивал, а слушал внимательно до конца, тогда и узнаешь, в чём заключается наш интерес. Мне пока самому не совсем ясно, как это можно осуществить, но оркестр в состоянии заработать на инструменты самостоятельно. Будем играть танцульки в ДК кондитеров. С тётей я договорюсь, а Жукова ты, Саша, возьми на себя.
— Проект абсолютно утопический, но рациональное зерно в нём просматривается. Самое главное препятствие, — рассуждал худрук, — это руководство училища. Даже если Жуков и согласится, есть ещё начпо и начальник училища. Тут должна быть какая-то заинтересованность с их стороны, не конфетами же с тортами их соблазнять.
— Я знаю, что нужно делать! – взволнованно закричал Чичёв. – Толя, пусть твоя тётка напишет письмо от имени директора фабрики нашему начальнику училища, чтобы он позволил нашей самодеятельности выступить с концертом в ихнем клубе. Так мы убьём двух зайцев: устроим генеральный прогон нашего праздничного концерта на приличной сцене, а заодно и договоримся с твоей родственницей. Само собой, переговоры об осуществлении утопического, как говорит Саша, плана вести будешь ты.
— Давайте только проект письма напишем прямо сейчас, чтобы толина тётка не мучилась. Опыта мы уже нахватались, вон какое сочинение нарисовали.
Предложение рассудительного Степанова тут же превратилось в солидную бумажную версию.
Его величество стимул заработал на всю катушку. Уговоры, упрашивания, поиски по лагерю больше не требовались. Азарт захлестнул не только оркестрантов, но и ребят, претендовавших на роли исполнителей современных эстрадных песен. Худрук вспомнил, каким успехом пользовались танцевальные мелодии, исполняемые певцами в сопровождении его оркестра в североморском матросском клубе.
Училищный духовой оркестр привнёс нотку оптимизма и подобие радости в муштру потомков рекрутов Павла I. Появление двух новых палаток для духовиков, перебравшихся из киевской жары под кроны сосновых деревьев, внесло разнообразие в жизнь лагерных аборигенов. Оживилась и музыкальная жизнь. До обеда и перед ужином пространство вокруг лагерной аллеи наполняли маршевые ритмы хорошо отлаженного военного оркестра. Ну, а после вечернего приёма пищи из окон репетиционного домика разносилось по лесу нечто, напоминающее звучание самых современных песенных хитов.
Александру очень хотелось пригласить дирижёра военных музыкантов на одну из своих репетиций, но он опасался, что ребята могут стушеваться от присутствия профессионала. Худрук всё-таки решился и понял свою недооценку наглости и самоуверенности товарищей курсантов. Надеясь на похвалу опытного маэстро, они так старались, что даже понравились сами себе.
— Очень недурно, я бы даже сказал, хорошо. У вас оригинальные аранжировки. Интересно, откуда вы взяли эти ноты?
— Брат из Ростова привёз. Эти вещи мы играли в ресторане. Руководитель нашего оркестра учился в консерватории, он и расписывал партии. Вот и для тромбона ноты есть, — бахвалился Чекалин. И уже совсем нахально, – А я ещё и на кларнете играю. Хотите послушать наш «Караван»?
Исполнение знаменитой джазовой композиции, видимо, произвело впечатление на дирижёра. Мужики почувствовали, что похвала звучала вполне искренне. Фальшь в таких случаях улавливается очень легко.
— А теперь давайте о грустном. Хочу заметить, что песенки у вас сыроваты. Прежде всего, много музыки, особенно звуком грешит труба. Аккомпанемент должен служить красивым фоном и приятным обрамлением песенного текста. Саксофону и трубе следует играть на пиано, но не тихо. Сила вашего звука должна быть на уровне выходной мощности динамика электрогитары. Если подшлифуете, может получиться очень даже недурно.
— Товарищ капитан, вы нам не поможете с тромбонистом? — совсем обнаглел ростовчанин.
На удивление реакция дирижёра оказалась очень спокойной и неожиданно результативной.
— Почему бы и нет. У меня в оркестре есть два воспитанника: один флейтист, второй – тромбонист. Мальчишки учатся в восьмом классе обычной школы, оба имеют за плечами музыкальную семилетку. Поскольку они числятся воспитанниками военного духового оркестра, то, естественно, носят морскую форму. Вечера у них свободны, если нет репетиций и выездов на халтуру. Думаю, Петру будет полезен опыт работы в вашем ансамбле.
Подарок дирижёра оказался под стать Степанову, ценившего свой рост на фоне остальных недомерков. Смышленость питона, так Чекалин упростил законное звание воспитанника, оказалась пропорциональной его росту. Он быстро освоил свои партии в уже готовых и не совсем разученных вещах, пытаясь даже солировать в коронном для коллектива «Караване».
Первый выезд в свет запомнился курсантам 124-го музыкального класса надолго. Худрук переживал и волновался больше всех. Белая форменка с воротником-гюйсом казалась чужой, непривычной и неудобной. Александр боялся прикоснуться белизной флотского облачения даже к обивке сидения новенького училищного «ПАЗика», который увозил его с друзьями на собственный концерт в ДК фабрики Клары Цеткин. Спокойным казался только Толя Чекалин, чувствовавший себя именинником на этом празднике.
— Чуваки, не переживайте, всё будет нормально. Я разговаривал с тётей по телефону, она обещала королевский приём. А ещё нас ожидает большой сюрприз, — при этих словах Толя как-то подозрительно посмотрел в сторону Крыгина.
— Ну, как, орлы, не опозорим флот?! – бодро дал знать о своём появлении Жуков, плюхнувшись на сиденье рядом с водителем. – Александр, все в сборе? Тогда в путь!
Флот не опозорили. Реакция доброжелательного женского зала была необычайно тёплой. На ура шли и стихи первого училищного поэта Вити Ушакова, и песни Валеры Ненашева, и танцевальный дуэт с зажигательным «Яблочком», и фокусы Азизова. Но гвоздём программы стал эстрадный ансамбль. Скорее всего, запредельный энтузиазм музыкантов вызвал сюрприз, обещанный Чекалиным. Женя Крыгин, не веря своему счастью, перед началом концерта озверело разминался палочками, ритмуя на новеньких сияющих синими блёстками барабанах и большущей тарелке ударной установки. Ещё большую радость уже всего коллектива вызвала директриса фабрики, появившаяся на сцене после исполнения в финале «Каравана».
— Дорогие наши гости – моряки, уважаемый товарищ капитан 2 ранга, простите, что не знаю вашего имени и отчества.
— Жуков Геннадий Сергеевич.
— Так вот, дорогой товарищ Жуков Геннадий Сергеевич, огромное вам спасибо за ту великую радость, что вы и ваши подчинённые доставили моим девчатам. Давненько у нас не было таких замечательных артистов. Мы будем счастливы, если ваше училище возьмёт музыкальное шефство над нашей фабрикой и дворцом культуры. Позвольте вручить вам почётную грамоту Киевского горкома партии за шефскую помощь коллективу нашей фабрики. А чтобы закрепить нашу дальнейшую дружбу дирекция и партком дарит вашему эстрадному коллективу ударную установку.
Так не бывает, уж очень эта история смахивает на сказку, — может подумать любой человек, ознакомившийся с приключениями наших героев. Мало того, что фабрика оказалась конфетной, так ещё и вожделенные барабаны свалились, словно по щучьему веленью. Толин утопический план казался фантазией и в него не верили даже сами музыканты, но он сработал – тут из песни слов не выкинешь. И, что удивительно, — никакой мистики.
Безусловно, основным фактором успешного финала послужило то обстоятельство, что тётя Чекалина оказалась в нужном месте и в нужное время. Выпускница одной из ростовских средних школ с хорошими оценками в аттестате зрелости целенаправленно поступила в Киевский институт лёгкой и пищевой промышленности. В итоге на фабрике имени Клары Цеткин появился дипломированный сменный мастер цеха по производству шоколадных конфет. Ну, а дальше всё как в любой анкете передовика производства страны Советов. Женитьба, членство в КПСС, повышение в должности до начальника цеха и зав. производством. Секретарём парткома молодая коммунистка стала задолго до появления в Киеве любимого племянника.
Трудно сказать, кому из этих двух родственных душ пришла на ум идея украсить танцевальные вечера в фабричном ДК звуками живой музыки. Можно предположить, что это Толя, который привык развлекать ресторанную публику в компании ростовских лабухов. А может и сама директриса фабрики, водившая дружбу со своим секретарём парткома. Фактом остаётся только то, что Чекалин первое время не афишировал своих родственных связей. Несколько раз Жуков отпускал его в город, но ездили все, у кого за пределами лагеря были какие-либо родственники.
Ударная установка стала не только нокаутирующим сюрпризом, но и своеобразным авансом, этакой конфеткой-заманухой. Щедрые дарители откровенно заявили, что рассчитывают на шефскую помощь со стороны, как училища, так и эстрадного ансамбля. Финансовая сторона этой негласной сделки курсантов совершенно не интересовала, они как дети радовались неожиданному подарку.
Морщил лоб только худрук. Как бывший заведующий клубом он не мог не понимать, что эти барабаны вероятнее всего числятся на балансе ДК. Именно по этой причине у него появилось беспокойство по поводу законности самой процедуры дарения. Эти сомнения заставили его вспомнить, как его начальство подарило Североморскому ворцу пионеров клубный старенький рояль вместо абсолютно нового под названием «Эстония». Тогда подарок просто списали.
Жуков радовался великолепной ударной установке с такой же задумчивостью, как и Александр. Однако, восторг победителя затмил возникшие сомнения.
— Поздравляю вас, ребята, с первым боевым крещением! Есть о чём доложить руководству училища. Если так же блеснёте на нашем концерте в честь открытия училища, можно будет добиваться разрешения на участие вашего ансамбля в вечерах отдыха во дворце фабрики. Хочу верить в возможность получить разрешение начальства на воскресные танцульки один раз в неделю. Я слишком стар, чтобы ездить на такие мероприятия, да и жена вряд ли одобрит вечерние отлучки. Поэтому вас будет сопровождать секретарь комитета комсомола училища. Лейтенант Горностаев на днях прибывает в Киев после отпуска, я вас с ним обязательно познакомлю.
Юра Горностаев считал своё распределение самым неудачным. Все его товарищи по политическому факультету ленинградского Высшего военно-морского училища имени М.В. Фрунзе попали на боевые корабли и подводные лодки, а его загнали в сухопутный Киев. Кадровики объяснили это назначение высокой честью, оказанной одному из лучших выпускников политфака.
Сетования своего комсомольского вожака на превратности судьбы музыканты ансамбля встретили с сочувствием, но без понимания. Местечковый квасной патриотизм уже проник в поры их сознания вместе с пониманием важности будущей профессии. А тут, можно сказать, их коллега в лейтенантских погонах не изъявляет радости от дальнейшей службы в таком перспективном коллективе.
Жуков представил молодого и неженатого комсомольского секретаря музыкантам джаз-банда в самый разгар репетиции.
— Вот, ребята, прошу любить и жаловать. Это теперь ваш секретарь комитета комсомола. Давайте знакомьтесь, а я побежал по своим делам. Лейтенант Горностаев сам расскажет о себе всё, что сочтёт нужным.
Стройный, почти баскетбольного роста молодой человек с обаятельной, известной всему миру улыбкой первого советского космонавта, неуловимо напоминал своей внешностью самого Юрия Гагарина. Его умение держаться в совершенно незнакомой обстановке располагало к непринуждённому общению – уже через несколько минут знакомства он казался своим в доску. Любопытство со стороны курсантов было разнообразным и многоликим. Чувствовалось, что и сам лейтенант с удовольствием принял наступательную и нахрапистую манеру своей будущей паствы, удовлетворяя её информационный голод. С подкупающей улыбкой, словно играючи, он отвечал на самые занозистые и прямые вопросы. Очевидно, эти, приобретённые за годы учёбы на политфаке навыки владеть инициативой, позволили Горностаеву расслабиться.
— Вы знаете, я ещё никак не могу привыкнуть к своей новой ипостаси, поэтому продолжаю чувствовать себя в вашем обществе таким же курсантом. Давайте условимся, что в неформальной обстановке вы будете обращаться ко мне на «ты».
— Чуваки, такое доверие дорогого стоит, — воскликнул Чекалин. – Юра, ты не волнуйся, мы не будем злоупотреблять и в присутствии начальников и других курсантов «тыкать» не станем, — решил за всех саксофонист.
В этот момент и прозвучала та самая неудовлетворённость лейтенанта своим назначением. Музыканты загалдели, напоминая потревоженную стаю ворон. Их задело негативное отношение Горностаева к своему новому месту службы. Глаза Юры, до сих пор излучавшие доброту и открытость, приобрели боевую окраску.
— Мужики, вот когда после завершения учёбы с вами побеседуют кадровики с флотов на предмет дальнейшей службы, тогда и поговорим. А сейчас давайте спокойно закроем эту тему, т.к. я и сам пока не осознал, хорошо или плохо меня распределили. Будущее покажет.
