Некоторые недооценивают значение спорта в жизни человека, считая его занятием легкомысленным, несерьёзным.
У Петра Ивановича совершенно противоположное мнение. Сам он по молодости систематически занимался спортом и даже достигал неплохих результатов в боксе, лёгкой атлетике. Находясь на учёбе в Москве, он был включен в состав сборной академии по лыжам, несмотря на то, что на лыжах до этого никогда не стоял, что и выяснилось, правда, уже непосредственно на соревнованиях на первенство Вооружённых сил.
А дело было вот как. В Военно-политической академии, куда Пётр Иванович поступил, с большими трудностями вырвав на то разрешение у начальства, организация простая, как и во всех военно-учебных заведениях. Всех слушателей объединяли в классы, во главе которых ставили старшину – такого же офицера-слушателя. Классы входили в структуру курса и являлись низовым подразделением факультета. Текущие задачи ставились командованию факультета, а их решение возлагалось на старшин классов.
Однажды, как всегда срочно, потребовалось выставить сборную академии для участия в первенстве Вооружённых сил по лыжам. Сказано – сделано. Старшина класса врывается в класс, который занимается самоподготовкой и энергично формулирует задачу:
— Так, орлы!
«Орлы», предчувствуя, что на них свалится что-то, совершенно не относящееся к учёбе, поджали крылья, а клювы опустили ещё ниже, уткнувшись ими в конспекты и учебники. Чтобы не выделяться из общей массы, а выглядеть неприметными, насколько возможно.
Старшина класса, назначенный на эту должность недавно, несколько обескуражен непривычной для него реакцией аудитории. Подавив секундное замешательство, он уже не так бодро, но твёрдо повторяет:
— Так, орлы!! – и продолжает, — Нам приказано в сборную альма-матер по лыжному спорту выделить три человека. Желающие есть?
Вздох облегчения, как шорох жизни покатился по рядам слушателей. Шанс попасть в сборную для большинства присутствующих значительно снизился. Две кандидатуры сразу стали очевидны – капитан-лейтенант Егор Одинцов и капитан 3 ранга Игорь Валешный ещё при поступлении в академию имели глупость указать в анкетах, что они кандидаты в мастера спорта по лыжам. О чём тут же и напомнил старшине партгрупорг класса Саня Чекмарёв.
Третье место оставалось вакантным.
И тут, словно по команде, все головы повернулись и устремили глаза на пустой стул за столом, где всегда сидел Пётр Иванович. В настоящий момент его не было, он дежурил по факультету.
— А где у нас Хвостокрут? – принимая условия игры, спросил старшина.
— Так он на вахте! – отвечает дежурный по классу.
— Как у него с лыжами? Он же у нас спортсмен или как? – невинно интересуется лидер класса.
Трое однокашников Петра Ивановича ещё по училищу горячо засвидетельствовали, что их товарищ спортсмен, причём, очень хороший. Старшина класса присел за стол и старательно заполнил на листе бумаги третью строку претендентов на выдающиеся спортивные достижения. Затем, надев флотскую фуражку франтоватого севастопольского пошива, аккуратно сложил вчетверо список, одёрнул тужурку и унёсся докладывать командованию о выполнении поставленного задания
Ничего не подозревающий Пётр Иванович об отведённой ему роли в развитии академического спорта, узнал об этом из распоряжения начальника военно-морского факультета, с которым его ознакомили под роспись.
Конечно, прибыв к руководству кафедры физкультуры и спорта, он пытался объяснить, что на лыжах никогда не стоял, так как родился в Грузии, вырос в Молдавии, где со снежным покровом не всегда стабильно, но все его доводы всерьёз не воспринимались, расценивались, как попытка увильнуть от выполнения долга по защите спортивной чести академии.
— Вас подали с факультета! – против этого аргумента Петру Ивановичу возразить было решительно нечего.
— Спортсмен? — спрашивал главный физкультурник академии.
— Спортсмен. — обречённо подтверждал Хвостокрут.
— Дыхалка есть?
— Так точно.
— Всё! Идите.
— Есть!
Дело военное, приказ есть приказ. Стал Пётр Иванович на лыжи, и за неделю научился довольно сносно скользить по лыжне на ровной местности.
Наступил день соревнований. Пётр Иванович подготовился основательно. На нём дорогая, редкая по тем временам, яркая красно-бело-чёрная куртка – приобрёл в валютном магазине накануне поступления, как-никак в Москву в академию ехал. Не ударять же в грязь лицом перед столицей. В чехле пластиковые лыжи – только-только в магазинах Москвы в продаже появились. В общем-то, экипировка под стать владельцу – рослому красавцу со жгучими глазами.
К обеду, после занятий прибыли на лыжную трассу в Подмосковье.
Ослепительное солнце при небольшом морозце играет крохотными радужными алмазиками на белоснежной равнине. Ни дуновения ветерка вокруг, ни единого облачка на синем куполе неба. Бодрящая атмосфера способствует формированию состязательного порыва. Знакомое предстартовое волнение овладело Петром Ивановичем, он ощутил нервную дрожь в мышцах, из его ноздрей клубами повалил горячий густой пар, выдыхаемый могучими лёгкими.
Главный судья соревнований даёт старт. Десятки мужиков, взмахнув палками, устремились к далёкому, невидимому финишу. Шуршание лыж, сопенье да фырканье отъехавших постепенно отдалялись. Только оседающая лёгкая снежная пыль, сверкая в воздухе, припорашивает голубоватые следы лыж.
Пока неслись по равнине, Петр Иванович в азарте, сгоряча даже намеревался возглавить гонку. Как жеребец-коренник на пристяжных, он устрашающе косил круглым выпуклым глазом на соперников, временами казалось, что он вот-вот резво забьёт копытом и негодующе заржёт.
Но тут на пути возник хоть и пологий, но достаточно протяжённый спуск в низину. Такого предположить Петр Иванович не мог даже в кошмарном сне. От неожиданности он так резко затормозил, что лыжи, казалось, коснулись промёрзлого грунта.
Внизу по направлению трассы на расстоянии около пятисот метров виднелось одинокое, ветвистое, огромное, в три обхвата дерево. По всей видимости, дуб. Мгновенно в мозгу у Петра Ивановича возникла одна, вовсе неспортивная мысль: главное не результат гонки, а уклонение от столкновения с этим объектом. Основная группа лыжников умчалась далеко вперёд. Отставать нельзя. И Пётр Иванович, оттолкнувшись палками, бесстрашно устремился вниз. Ветер в ушах, слёзы глаза заливают.
Дуб стремительно приближался, всё больше увеличиваясь в размерах.
Он не уступил колею…
Дерево качнулось, но устояло под ударом человеческого тела.
«Какой же он толстый» – последнее, что успел подумать Пётр Иванович, впечатавшись в ствол дуба, и медленно сполз на снег, уже не ощущая грубоватого прикосновения шероховатой коры к коже лица.
Очнулся он там же — у того же дерева, примеченного ещё с вершины косогора. Теперь у него появилась возможность разглядеть его поближе, а заодно, и оценить степень разрушения окружающей среды.
Повреждения на дереве оказались незначительными – всего несколько мелких царапин у основания. Предположительно, следы от ногтей Петра Ивановича.
С собственным самочувствием дело обстояло несколько хуже. Куртка новая иностранная – в клочья. Лыжи импортные, пластиковые – вдребезги. Хлипенькие оказались, не по зубам им наш дуб пришёлся.
И не может никак уразуметь Пётр Иванович, почему в начале гонки, а он это точно помнит, на небе было одно солнышко. Сейчас же их несколько, все уже склонились к горизонту, окрасив его в грязно-розовый цвет. Сосчитать светила не представляется возможным, так как их количество и местоположение динамично меняется.
Нестерпимо гудит в голове, ноет всё тело и саднит честолюбивая душа…
Тем временем, тренер команды олимпийская чемпионка Чижова пересчитала на финише своих питомцев. Одного недостает. Забеспокоилась и организовала оперативные поиски.
Спустя час отыскали товарищи незадачливого спортсмена. Несли его, как партизанского командира, раненного в бою — медленно и торжественно, на носилках, сооружённых из лыжных палок и остатков пластиковых лыж. Проваливались по колено в белой снежной подмосковной целине, спотыкались, с трудом вытаскивали из глубокого снега ноги, не оборачиваясь, беззлобно, вполголоса матерились. Стаи наглых ворон взлетали по пути с громким карканьем и вновь садились впереди на снег…
После столь неудачного лыжного дебюта любой другой пал бы духом и махнул рукой на занятия спортом, но только не Пётр Иванович. Наоборот, он стал ещё более яростным поклонником физкультуры и спорта и не раз радовал флотскую общественность своими достижениями на различных состязаниях.
Сейчас Пётр Иванович на пенсии, с большим спортом давно простился, но физзарядкой занимается регулярно. Он её любит, привык к физическим нагрузкам до такой степени, что ни дождь, ни снег, ни ветер, ни даже глубокое похмелье не заставят его рано утром отказаться от пробежки.
А уж, какой он заядлый болельщик, словами не передать! Как он любит футбол! Если бы не постоянная потребность в деньгах, Пётр Иванович, по его словам, на работу не ходил бы, а просматривал денно и нощно телерепортажи со всех футбольных полей мира.
Попробуйте намекнуть в его присутствии, что занятия спортом – напрасная трата времени и лучше, мол, посидеть за компьютером или, скажем, на диване с детективом в руках поваляться.
Всё! Вы для него – конченый человек! И в друзьях его вам не ходить во веки веков.
Особенно его возмущает, когда отдельные скептики сомневаются в пользе спорта на флоте, а на подводных лодках тем паче. Такие никак не возьмут в голову зачем, к примеру, в дивизии должность «флагманского спортсмена» со штатной категорией «майор» или для чего на современном атомоходе маленький спортзальчик. Мол, при дефиците кислорода, вредно спортом заниматься.
Пётр Иванович терпеливо начинает разъяснять непосвященным, что в длительном плавании, при ограниченной подвижности атрофируются мышцы, что для военного моряка абсолютно непозволительно. А при нахождении в базе подводники, как и все нормальные мужчины, участвуют в спортивных состязаниях, делают по утрам физзарядку, что требует организации дела на профессиональном уровне.
И наладить её может только специально обученный этому в институте имени Лесгафта офицер штаба – начальник физической подготовки и спорта дивизии. Доподлинно, на сленге подводников его должность именовалась «флагманский мускул». И пользы от него намного больше, чем ущерба. Командование привлекает флагспорта для участия в различных проверках, направляет во всевозможные командировки или поручает такие задания, которые другим не под силу.
Об одном таком важном поручении командира соединения, выполненном начальником физподготовки и спорта как-то и поведал нам Пётр Иванович.
Атомную подводную лодку, куда капитан-лейтенанта Хвостокрута П.И. назначили замполитом после того, как он послужил в качестве пропагандиста политотдела дивизии, спешно готовили на боевую службу. Чем ближе к выходу в море, тем больше горячки и нервозности. Люди измотаны, то и дело возникают какие-то неполадки с матчастью, извели проверки, начиная от штаба дивизии и, заканчивая штабом флота.
И вот, казалось бы, всё готово. Можно передохнуть перед дальним походом, пообщаться с семьями перед длительной разлукой, решить разные хозяйственные береговые проблемы. Словом, немного расслабиться. Всё-таки нешуточное это дело – уйти на три месяца в подводную командировку.
Но не тут-то было. Беда почему-то приходит, как правило, с утра. После построения на подъём военно-морского флага командир, старпом и зам, посовещавшись, решили после проворачивания оружия, механизмов и технических средств отпустить часть офицеров и мичманов домой – к жёнам и детям
И закипела полным ходом на подводном корабле боевая подготовка. Пока Пётр Иванович корячился над формалюгой планов партийно-политической работы, пытаясь придать им видимость реальности перед последней проверкой политуправления флота, прошло минут тридцать – не более, как по трансляции его пригласили к командиру. Неохотно обуздав разбушевавшуюся творческую фантазию, он мигом юркнул по трапу на нижнюю палубу.
В командирской каюте на койке, облокотившись на откидной столик, сидел контр-адмирал Виктор Крамцов и нервно барабанил пальцами по его крышке.
Перед ним стояли: командир лодки капитан второго ранга Владимир Стасенко – навытяжку, а командир электромеханической боевой части капитан второго ранга-инженер Игорь Ларионов, из-за своего длинного роста, – полусогнувшись, чтобы не задеть головой подволок каюты.
Коленки обоих офицеров подрагивали в такт постукиванию костяшек командира дивизии. Неладным чем-то была наэлектризована атмосфера каюты, потому что от основания шеи до кобчика Петра Ивановича прострелило. С детства Пётр Иванович доверял этому верному признаку тревоги.
— Здравия… – неуверенно попытался придать замполит своему голосу бодрости, что было неуместным, судя по обстановке.
— Вы можете сорвать боевую службу! Но тебе, Петро, х…, а не академия! – оборвал приветствие комдив. – Кстати, тебе, Стас, — ткнул он пальцем в командира лодки, – тоже! В неисправном состоянии я вас в море не выпущу! А через месяц все пойдёте на парткомиссию!
Контр-адмирал, завершив лаконичную, но доходчивую речь, порывисто поднялся и вышел из каюты.
Оказалось, что «полетел» насос переменной производительности больших кормовых горизонтальных рулей. Даже непросвещённому ясно, что без этих злополучных рулей лодка ни нырять, ни всплывать не сможет. Не подводный корабль, а так, бесполезная самоходная баржа.
— Что будем делать? – ни к кому конкретно не обращаясь, безнадежно, больше для порядка спросил Стасенко.
Все отчаянно грустно молчали. В тишине каюты было слышно, как хрустят на зубах механика рыжие усы – он, волнуясь, всегда их покусывал. Внезапно хруст прекратился, Игорь поднял синие глаза с появившимся в них блеском надежды и сплюнул вместе с отгрызенными останками усов сомнения:
— Товарищ командир, надо везти бригаду ремонтников из Н-ска!
— А кто у нас из Н-ска? – оживился Стасенко.
— Так командир группы дистанционного управления Коля Шурыгин – зять главного инженера тамошнего «почтового ящика». – вмешался Пётр Иванович, уже успевший изучить личный состав.
— Старшим кого с ним зашлём? – спросил командир и тут же оба – и Стасенко и механик красноречиво уставились на зама.
Снаряжали ходоков в Н-ск всем экипажем. На другой день, ближе к вечеру, Пётр Иванович с Колей Шурыгиным, «Спутником партийного активиста» – тридцатилитровой канистрой шила, двумя дюжинами комплектов разового белья, тремя банками вяленой воблы и банкой шоколада из подводного спецпайка уже сидели в кабинете главного инженера закрытого секретного предприятия.
— Ну, где же я вам, дорогие, найду бригаду в конце года? – сокрушался солидный толстяк с большим лысым черепом и вылинявшими от постоянных забот о техническом оснащении флота глазами. – Разве что коллектив Марфы Никифоровны?… Но к ней не подступиться – конь, а не баба.
— Вы меня только с военпредом сведите, а там уже наши заботы. – ухватился Пётр Иванович за призрачную перспективу. За половину содержимого канистры, две банки воблы и дюжину привезённого разового белья военпред расстарался – устроил-таки посланцам Северного флота встречу с Марфой Никифоровной.
Пётр Иванович, как истый джентльмен тщательно готовился к разговору с дамой, подбирал слова и жесты убедительности. Даже перед зеркалом репетировал. Однако всё оказалось впустую.
Когда бригадирша вошла в помещение кабинета он не сел, он упал в кресло. После он терзался в мучениях от такого безнравственного поступка. Как можно было встретить женщину сидя? Но ноги подвели, подкосились в коленях. И было отчего. За свой короткий, но довольно насыщенный век Пётр Иванович повидал много, но подобного…
Среди ударниц женского батальона, защищавших Керенского, таких точно не было. Иначе Зимний бы не пал и никакой революции в семнадцатом году, не случилось бы.
Бабище ростом под два метра; невероятного объёма грудь распирает синий рабочий ватник; такого же цвета штаны едва удерживают пышные бёдра; на ногах кирзовые сапоги сорок шестого размера – такой предстала спасительница экипажа.
Этакая Марфа-посадница во всей своей красе, только не из Великого Новгорода, а из подмосковного города Н-ска. На вид ей можно было дать до сорока, может меньше. Копна рыжих волос пламенела вокруг полного, немного удлинённого книзу, полыхающего румянцем лица, в больших серых глазах – неуёмное желание любви.
Военпред-подполковник, сопровождавший Марфу Никифоровну, выглядел жалким пигмеем рядом с этой великаншей. Он как-то неловко засуетился и вкрадчиво попытался представить её:
— Это вот и есть Марфа Никифоровна, – начал военпред, – так сказать, лучший бригадир…
— Значит так, военный, – по-деловому, безо всяких предисловий Марфа взяла инициативу на себя, хлопнув увесистой ладонью по капитан-лейтенантскому погону, – твои проблемы мне известны. Договариваемся следующим образом: я делаю насос за трое суток, а ты находишь мужика, чтобы мне понравился. Неделю будет меня ублажать. По рукам? – спросила она у Петра Ивановича.
Тот на радостях, не размышляя, принял условия ультиматума. На обратной дороге под гул двигателей авиалайнера, когда улетучилась первая эйфория, замполиту, искоса поглядывавшему на мирно дремлющую в кресле Марфу, пришло в голову, что выполнить сформулированные ею условия будет не легче, чем отремонтировать матчасть силами личного состава.
Мужиков в экипаже было всего два: Валера Исаков – старпом и Вася Кузьмин – командир БЧ-3. Конечно, мужчин теоретически было значительно больше, но женатых. А эти – холостяки. Остальные – матросы, да состоящие в браке офицеры и мичманы. Последним перед длительной разлукой предстояло хоть какой-то след в душе и теле своих жён оставить.
Их к Марфе не прикрепить. Матросы молодые ещё ребята, а тут особая смекалка и закалка требуется. У старпома дел невпроворот, неделю не выстоит.
Остается Вася, как ни крути. Парень крепкий, жилистый, с руками, напоминающими совковые лопаты. Ну, вылитый Гришка Распутин. Найденный вариант несколько успокоил Петра Ивановича, он умиротворенно прикрыл веки…
Вечером того же дня Марфа со своей бригадой приступила к ремонту, а командир с Петром Ивановичем пригласили к себе минёра. Для придания разговору особой значимости, роль немого свидетеля в нем отвели секретарю партийного бюро экипажа – командиру ракетной боевой части капитану третьего ранга Олегу Лукьяненко.
Он по сценарию должен был сидеть молча, а в моменты, когда Кузьмин станет колебаться или уклоняться от возложенной на него миссии, демонстрировать на стуле бескомпромиссную позу, недовольным покрякиванием и озабоченным потиранием ранней лысины выражать гнев и возмущение всей корабельной партячейки. К счастью, надобность в этом отпала – Вася безропотно согласился выполнить волю командования.
Смотрины, состоявшиеся в каюте командира, в целом, прошли благополучно. Якобы случайно заглянувшая Марфа. Окинув взглядом съежившегося минера, она осталась довольна.
Стасенко, на всякий, случай, спросил:
— Ну, как?
— Подойдёт. – кратко ответила бригадир, и, пригнувшись, нырнула через дверь каюты в отсек.
Тут Кузьмин попытался заартачиться:
— Товарищ командир, за что? Я курсовую задачу на пять баллов сдал. Уже второй год боевая часть отличная. Старался… А вы…
— Вы, Кузьмин, бросьте о былых заслугах. – Пётр Иванович вынужден вмешаться, заметив сочувственные слезы в глазах Стасенко. – Сегодня для нас нет важнее задачи, чем создать благоприятные условия для ремонта, а они зависят от того, насколько Марфа Никаноровна будет себя чувствовать, как бы это выразиться, …комфортно. Перестаньте увиливать от выполнения партийного долга.
Василий Кузьмин внял словам замполита и в тот же вечер приступил к делу.
Настоящие неприятности начались спустя полтора суток. Ничего не подозревавший Пётр Иванович вернулся утром после подъёма военно-морского флага в казарму, чтобы организовать политзанятия. Не успел он зайти в матросский кубрик, как навстречу ему от столика дневального метнулась чья-то тень. Тепла и освещения в казармах всегда недоставало – такая неразрешимая проблема существовала на флотилии постоянно, чтобы в любой момент можно было привлечь к ответственности командование лодки за отсутствие заботы о личном составе. А тыл как бы и не причём.
Но, несмотря на тусклый свет единственной лампочки, Петру Ивановичу в искусственных сумерках удалось, говоря на языке сыщиков, идентифицировать тень. Она принадлежала корабельному минеру. Когда же тень подала голос, все сомнения развеялись напрочь – Вася точно.
От его осунувшейся фигуры, тёмных кругов вокруг потускневших глаз, затравленного взгляда, безвольно повисших вдоль тела рук, тянуло фатальной безысходностью и безразличием к жизни.
— Можете меня под расстрел отдать – с меня хватит. – выдавил из себя Кузьмин с решимостью человека, приговорённого к смерти.
Тень минёра, отдалённо напоминала живое существо. Пёетр Иванович даже струхнул немного. «До чего ж человека можно довести. Так ведь недолго и руки на себя наложить. Пожалуй, тут воздействовать партийными рычагами нельзя. Нам ещё суицида не хватало» – подумалось.
Конечно, Кузьмин к выполнению прямых служебных должностных обязанностей после двух ночей, проведённых с Марфой, явно не способен. Сутки, как минимум, ему понадобятся на отдых. Не задумываясь, зам. дал «добро» Васе отлеживаться до выхода в море – всё равно проку от него теперь никакого.
Как быть дальше? Получалось, по отношению к Марфе условия договора не соблюдены. Ох, нехорошо, получалось! Обещали неделю, а всего-то двое суток и смогли выстоять, а на больше пороха не хватило.
Уже после обеда по корабельной трансляции прогрохотало: «Заместителю командира по политчасти прибыть в каюту командира». Пётр Иванович сразу почуял недоброе – как бы ты не ждал беду, она всегда приходит внезапно.
Беда сидела перед растерянным командиром в виде Марфы, раскрасневшейся от гнева и почти прекрасной. «Эх, времени бы побольше да стаканчик «шила» под тушёнку – можно было бы и самому…» — поймал себя на греховной мысли Петр Иванович.
— Эт-то что же происходит, Пётр Иванович? Я свое обещание выполнила – насос в строю, а вы – в кусты? Неустоечку надо компенсировать, мы так не договаривались – сразу же накинулась она на замполита.
— Марфа Никифоровна, мы что-нибудь придумаем! Правда же, Владимир Тимофеевич? – попытался Пётр Иванович заручиться поддержкой командира.
Но тот предпочёл благоразумно промолчать и куда-то заспешил, предоставив заму возможность самому выкручиваться из создавшейся ситуации.
Кое-как Пётр Иванович уговорил бригадиршу подождать до вечера, галантно проводил её на пирс, чем вызвал немалое удивление верхнего вахтенного – матроса-полторашника, который от изумления чуть не уронил в воду автомат.
Сам же ПИ помчался к комдиву и поведал ему о безвыходном положении, в котором оказалось командование подводной лодки.
Контр-адмирал пребывал в благодушном настроении, благосклонно выслушал своего любимца, но все-таки проворчал:
— Всегда вы что-нибудь завалите, а я – отдувайся за вас! Ладно, ведите озорницу ко мне – сам с ней разберусь! Да, по пути передайте майору Крикунову, чтобы зашёл ко мне!
Никому Пётр Иванович не передал содержание разговора с адмиралом, проявил деликатность, приняв его слова чересчур буквально. Позже, изредка вспоминая жертвенный поступок комдива, ухмылялся и восхищенно бубнил: «Ну, дает старый, во даёт…».
С тех пор не приходилось встречаться Петру Ивановичу с Марфой. Три месяца автономного плавания, полтора месяца послепоходового отдыха, напряженная боевая подготовка – не до бригадирши, так выручившей экипаж…
Но, однажды, спустя много лет, в парилке контр-адмирал Крамцов после очередной рюмки доброго «шила» посетовал:
— Помнишь, Петро, как ты мне проблему с Марфой создал?
— Помню, Виктор Александрович, как же. До сих пор восхищаюсь вами – в такие лета такую бабу укротить… Хе-хе-хе… — плотоядно захихикал Пётр Иванович.
— Да ты что? В самом деле, считаешь, что я сам её обхаживал? – адмирал задержал ладонь с очередной рюмкой на уровне влажного плеча, прикрытого простыней.
— А кто ж? – настала очередь удивиться собеседнику.
— Сергей Крикунов! «Флагманский мускул» у нас на дивизии был – такой щупленький, но боец. Он ещё мастером спорта был, то ли по городкам, то ли по русским шашкам. Когда я представил его Марфе, она подумала, что я над ней издеваюсь. Действительно, Серега смотрелся возле нее, как крыса на фоне «Акулы». Но я убедил её попробовать, не отвергать так сразу.
— И что? – Пётр Иванович прекратил жевать огурец.
— Такая любовь закрутилась: Марфа со своей бригадой сделала профилактический ремонт насосов на всех лодках флотилии – всё не хотела уезжать из базы. Командование начало роптать, а поэтому мне пришлось майора срочно отправить в отпуск – он его заслужил. Бригадирше же сказали, что пришёл приказ о назначении её фаворита на Камчатку. Давай, Петя, за большой спорт и выпьем! – и адмирал аппетитно опрокинул в рот порцию спиртного, блаженно зажмурился и крякнул.
В этом месте повествования невысокий, пухленький, весь обтекаемый Витя Чепинин, наш коллега ещё по флотской службе, с порочными мокрыми усами над полуоткрытым ртом, бесцеремонно прервал рассказ Петра Ивановича вопросом:
— Чем же он её взял, такой невзрачненький, как ты говоришь, а?
Сладкая тень похоти, промелькнувшая в выражении его лица, свидетельствовала о жажде услышать более интимные детали отношений между Марфой и «флагманским спортсменом».
Однако провокация не удалась.
— Врать не буду, не знаю, что он там вытворял с ней! – строго посмотрел Пётр Иванович на него, опуская подробности и дав понять, что не настроен на фривольный лад.
– Но задание выполнил блестяще, не позволил сорвать боевую службу.
Попробуйте после этого утверждать, что флоту спорт не нужен. Всё-таки спорт – великая сила, что бы там не говорили. Без него – никуда. Даже в море не выйти.
* шило — технический спирт, любимый напиток подводников
Демьян Островной
