Ракетно-партизанские суеверия
Разное случается во время военной службы, и с людьми, и с техникой.
В ходе проведения мобилизационных мероприятий, при расконсервации техники был отмечен ряд необъяснимых явлений. Что только не делали офицеры-технари, что только не предпринимали умудрённые жизненным и практическим опытом прикреплённые к технике партизаны, а она ни в какую. Вроде бы и запустилась, вроде бы и маршу готова, вроде бы и всё что можно проверить — проверено, но — ан нет любая контрольная проверка дееспособности агрегатов заканчивалась провалом. Время подпирает, сборная проверяющих шакалов, подшакальников и прочих стервятников рвётся в парк техники. А там пока и предъявить особо и нечего. Глядишь и всем мобсборам грозит оценка «неуд». Что как-то не соответствует затратам моральных и физических сил, материальных и финансовых средств. А главное – времени, которое можно было бы использовать куда как с большей пользой.
Бумаги бумагами, а готовность техники вынь и предъяви! Так всегда было, ведь мобготовность — дело святое и ни чем реальное состояние материальной части никакой болтологией не заменишь, даже тонной бумаги не прикроешь.
Роман вечером, если точнее то поздно вечером, выходя из «железной комнаты» зашёл на «огонёк» к заместителю комбрига по вооружению Денису Зброеву, который у него был когда-то в подчинении еще юным командиром батареи. Целью визита фактически был чай и пышки-плюшки произведённые женой владельца кабинета и высокой технической должности.
В кабинете сидели и мрачно курили два подполковника. Один из них —хозяин кабинета, другой — начальник штаба бригады Станислав Антонов, недавний выпускник академии, а в прошлом хороший комдив. Лица у них были мрачными и никакого оптимизма не выражали. НШ сосредоточенно изучал какие-то бумаги, Зброев – тоже. Оба встали, то ли — по привычке, то ли — в знак уважения.
Роман поздоровался, кратко ввёл Станислава в курс дел с оперативно-тактическими «замыслами и разработками». Попытка пошутить не смогла разрушить тягостную атмосферу.
— В чем проблема, в чём горе?
—Дык надо быть явить пред светлы очи масквачей расконсервированную технику хотя бы в удовлетворительной готовности к воинским утехам
— Ну и что же, её не в наличии, продана или что???
— Всё в наличии и внешне всё хорошо, а вот не фурычит…
— А вот пробовали это?
— А как же… и вот это — тоже!
— Однако! Да, проблема! — почесал затылок Колотунов
— Что делать, а кто виноват — так и без нас решат!
Помолчали, попили чай. Есть не хотелось, пища вставала поперек горла. Плюшками баловался лишь Роман.
Без мистики никак не обошлось. И вдруг Роману вспомнилось нечто подобное.
— Ну, раз все методы и способы использованы то осталось одно верное средство-«крестный ход»
— Крестный ход? Да иди ты! еще издеваешься! — обиделись было офицеры.
А потом … Лица его бывших подчинённых вытянулись и как-то просветлели. В их глазах засветилась надежда, ведь осталось менее 38-40 часов до предъявления высокому начальству боеготовых расконсервированных подвижных пусковых установок. Вот так всегда — к Богу мы обращаем мольбы, открываем сердца чаще всего тогда, когда с другими вариантами – полный абзац! И вот тогда лик Божий возрождает в нас надежду и дает силы! Ибо действительно — только нашими руками творец может явить нам свою силу и могущество!
Роман в деталях напомнил порядок проведения «технической мессы», обратив особое внимание на конфиденциальность данного мероприятия.
У дежурного по парку на чаёк как раз задержалось трое партизан, помогавших навести порядок на КТП. Появление двух десятков партизан и штатных военнослужащих у них не вызвало никакого подозрения.
Данная группа ушла к боксам и в парке опять наступила тишина. Часа через два дежурный по парку пошёл на обход и то, что он увидел мягко говоря шокировало его. Он дважды тряхнул головой, пытаясь возвратить себе реальность. В голове просто загремели звуки органа.
Мысли о приходе белой горячки, вероятной шизофрении, галлюцинациях и прочих радостях жужжали у него в голове как целый рой потревоженных шершней. Через слегка приоткрытую дверь в бокс хранения техники НЗ он вдруг увидел такое, что побежал за поддержкой гостивших на КТП партизан и дневальных по парку.
Их изумленным … нет, охреневшим – будет точнее, взглядам, прямо как театральный занавес, открылась необычайная картина. На ящиках из-под ракетного ЗИПа стоял сам замкомбрига по вооружению подполковник Зброев в расстегнутом камуфляже. Он с какой-то технической папки громко читал текст о предназначении пусковой установки и её хитром формулярном устройстве.
В это же самое время, вникая в извергаемый им бред, вокруг машины гуськом, строго по часовой стрелке, двигался славный боевой экипаж, неся над головами какие-то схемы устройства и папки с технической документацией.
После каждого прочитанного Зброевым абзаца, экипаж машины боевой нестройно, но громко-громко кричал «Аминь!».
Затем, после завершения этакой торжественной читки, командир пусковой установки, наливая в кружку какую-то жидкость, трижды плеснул её на родную технику со словами: «Во имя флага, страны и боевой славы! Аминь, Аминь. Аминь!»
В воздухе запахло казённым шилом. Это же священнодействие повторялось и у остальных машин.
Наблюдавший все это воочию, дежурный по бригаде ошарашено бормотал: — Клиника, ну полная клиника, чистой воды! Сейчас, сейчас приедут санитары и всех нас повяжут!
Затем в торжественном молчании, организованно, один за другим, все покинули бокс, соблюдая ритуал. Затем тщательно опечатали его, а затем поклонившись в пояс любимой технике, покинули территорию парка. Тоже – слегка обалдев, и не веря, что все это с ними происходит в реальности.
Когда замкомбрига делал запись в журнале, все военные и партизаны на КТП напряжённо молчали. Они просто боялись о чём-либо спросить, как бы чего не вышло!
После его ухода все свидетели таинства до утра надрывали голосовые связки в спорах о сути увиденного. Те же партизаны, которые участвовали в обряде, многозначительно молчали и смурно дышали на любопытствующих лёгким выхлопом алкогольных паров. Те прониклись сопричастностью с назревающей великой тайной и наступающими великими событиями.
Вот и настал день явления «боевых колесниц» пред ясны очи проверяющих. Работа была проделана адская и грамотная. Конец – делу венец, как говорит наш мудрый народ!
Москвичи были беспредельно удивлены! Подобного они еще не видели!
Так, чтобы техника НЗ вела себя, как ни в чем ни бывало, случаев еще не было! Несмотря на солидный паспортный возраст, машины вели себя так, как будто только что сошли с заводского конвейера. С первого же старта, колонной боевые и транспортные машины с лёгкостью совершили положенный марш, причем без каких-либо нареканий, свойственных такой технике.
Детальное копание в чревах машин никакого негатива не дали, электроника работала без сбоев. Мелкие замечания по бумагам были просто незначительны, и на них проверяющие небрежно махнули рукой.
Это был триумф личного состава бригады, и кольских партизан над «тёмными силами московских поверяющих».
Оба замкомбрига в тот же день через дежурную службу нашли Романа. Они вызвали, а точнее пригласили партизанствующего ветерана к себе и в «торжественной обстановке» вручили ему две бутылки простого коньяка, какой был в их гарнизонном лабазе. На закуску была предложена добротная настоящая сырокопченая колбаса белорусского производства, целых полпалки.
— А это – за что?
— Так ведь помогло же твое камланье пополам с молитвой, все железяки и механизмы как часы работали!
— Часы-то разные бывают – сколько я их уже об стенку шваркнул – и не счесть! Китайцы думают, что Швейцария — у них!
— А вы там, на Кильдине, скептически смотрели на нас с комдивом и зампотехом, а? Над старыми комбатами так вообще потешались, когда в ракетохранилищах проводилось подобное. Ведь все пуски-то были успешными. И не нами заведено было, а людьми мудрыми!
До ушей московского генерала дошёл слух о каких-то манипуляциях с техникой, о каких-то суевериях среди людей которым страной доверено и ядерное оружие. Ну, может быть доверено – в случае грандиозного шухера, о чем предупреждал тот самый классический Попандопуло из известной оперетты про крестьянский экстремизм.
В Москве, оно понятно, бесы пешком ходят, во всех гос – и бизнес – структурах прячутся, это ему было видно невооруженным глазом. Но здесь? В почти заповедных краях? Где душа отдыхает, ибо здесь никто не возмущается и еще боится начальства, и – будете смеяться – правительства, хотя ничего хорошего, кроме новых сложностей ни от того, ни от другого – даже не видел. Только сказки по телевизору.
Инспектор поразмыщлял — поразмышлял, и в скомканной форме задал в лоб комбригу вопрос: — Ну и что это было?
А комбриг тоже не с Луны упал, и не вчера, был готов.
— Вы о чем? Ах, об этом … да наветы и происки гнусных врагов и завистников! — ответил он, у нас, по жизни, всяким там суевериям поставлен прочный заслон.
— И вы кому говорите? Старому ракетчику? Хотите по секрету: у нас у всех в головах – свои тараканы. А кто говорит, что у него их нет — так тот еще их боится. Но ваш начальник штаба с инженером выкинули такое, что тараканы в моей голове всю ночь аплодировали стоя! — спел московский гость свою арию, и с независимым видом гордо удалился.
Ему еще надо было разобраться со своим майором с прекрасной родословной. Местные комбаты втянули его в спор на ракетные темы и конечно развели, как Питерские мосты на ночь. Ему не жалко было ящика коньяка, в котором придется участвовать, дабы позора из бежать. Но за честь мундира было обидно! Нет, точно – кто спорит, то один из них дурак, а один – подлец. Генерал подумал, что уж лучше бы майор оказался дураком …
Когда Роман зашёл в кубрик его сотоварищи обратили внимание на значительное отягощение его полевой сумки, которая досталась ему от отца и имела клеймо «1953 год». Отец у Романа был «профессиональным интернационалистом»: побывал советником во Вьетнаме, в Египте, в Сирии, несколько раз отдыхал по путёвкам МО СССР в Афганистане.
Эта полевая сумка всегда следовала с ним и как ни странно все передряги заканчивались нормально. Эта сумка перешла по наследству Роману и его жена нашла способ передать мужу на сборы. Не пустую конечно! Нельзя! К неудаче!
Увидев содержимое сумки братья-партизаны выразили изумление и удивление.
Роман с ответ на это изрёк: «По вере дано будет…».Далее он не распространялся, ибо сокровенное должно и оставаться таковым.
Мистика мистикой, коньяк оказался абсолютно реальным.
Это счастье – путь домой
Дни летели птицами! Смотр проводили совместно – московские и североморские гости. Впрочем, североморское командование играло – на этот раз – за одни ворота с бригадой!
Трения, понятное дело были, но не все москвичи пришли в главкомат и штаб исключительно по родословной или по протекции. Были и те, кто объездил гарнизоны, кто наглотался полигонной пыли и порохового дыма, кто вдоволь намерзся в палатках и нажарился в степных ракетных полигонах в Казахстане или под Астраханью, когда одно прикосновение к броне вызывало моментальный ожог. Все было! Опыт, знания, военная кость – тоже пока еще много стоили! И никто не строил прилюдно потерянную невинность, при разборе задач и их элементов! Сами были на той стороне, и при таких проверках и даже круче!
Смотр – это всегда обязательный элемент любой инспекции, любой проверки. Опытному офицеру за короткое время удается узнать многое – организацию и уровень снабжения, работу с подчиненными и стиль управления. Да и мало ли чего еще!
За время сборов, при сколачивании подразделений бравое воинство приобрело вполне вменяемый строевой вид. Народ встряхнулся, встрепенулся и вошел в меридиан – пусть и частично.
Генерал обходил подразделения, иной раз делал замечания, задавал уточняющие вопросы – то «партизанам», то их несчастным начальникам. Ибо партизанам было лучше – за все про все их могли только выгнать из «пионерлагеря». Но для этого уж и не знаю что надо было вытворить!
А офицер — он и есть офицер, во всех случаях заложник своего «эльдробуса», и он будет отвечать за все его выкрутасы, ибо ни один начальник не сможет ничем существенным наказать самого наглого матроса-срочника. Весь генеральский пар уйдет в гудок! Потому, что такой матрос просто не способен ни на что хорошее! Следовательно, он способен на все остальное! А вот на офицере отвязаться всегда можно! Да так, чтобы побольнее! Ничего не меняется!
Так, или примерно так, думал Сергей Свешников, стоя на правом фланге небольшой группы бойцов. Он возвышался над ними, словно мачта. Самый высокий из них мог дышать ему на уровне груди, там где у нормальных людей был живот. У Свешникова же его просто не было – как говорили, у него была длинная прямая кишка и в нем ничего не задерживалось. Вряд ли в военкомате озаботились подбором по росту бойцов для его ударного отряда, но вот поди ж ты!
Такая группа точно привлечет внимание начальства. Так и вышло – генерал подошел к нему. Делать было нечего.
—Товарищ генерал, капитан 3 ранга запаса Свешников! – лаконично представился он.
— Есть! – ответил тот, и спросил: — А кто вы по специальности, товарищ капитан 3 ранга?
—Увольнялся с должности командира подводной лодки! – ответил длинный «партизан». Он мог бы и вообще сказать – командир корпуса. И это было правдой! На списываемой в ОФИ флота подводной лодке он оставался последним из офицеров. В то время из нее уже вытащили все приборы, вооружение, бронзовые трубопроводы и еще много чего представляющего материальный интерес. Поэтому от всей лодки и оставался один только корпус. Однако, он не стал вдаваться в детали.
В глазах генерала вспыхнул огонек неподдельного уважения.
— А на какой вы должности в данный момент?
— Начальник клуба дивизиона, товарищ генерал!
Тот недоверчиво хмыкнул. Замкомбрига по воспитательной работе подтвердил: — Так точно, товарищ генерал, согласно мобпредписанию из районного военкомата!
— Охренеть! – резюмировал генерал и даже потер глаза.
Он перевел взгляд на следующего воина, где-то метра полтора в прыжке, зато с увесистым «кранцем»
— Старшина первой статьи запаса Березкин! Командир отделения торпедистов, согласно предписанию на должности киномеханика клуба! – откуда-то из-под груди московского гостя четко отрапортовал он, не дожидаясь вопросов.
—Та-а-а-к! – протянул проверяющий, — Ну, а вы?
— Главный старшина Валиахметов, старшина команды электриков, водитель клубной автомашины!
—А вы? – вопросил он замыкающего
—Лейтенант запаса Зосима, инструктор клуба …
—Не служили, можете не продолжать и так видно! – нетерпели сказал инспектор
—А клуб-то ваш где? – генерал поймал в свой прицел начальника тылового обеспечения, зама-воспитателя и комбрига сразу.
—Нету! – брякнул Березкин
— Ага! значит – нетути? А, замкомбрига?
Комбриг и зам уставились на начальника МТО.
— А это … разрешите, товарищ генерал? Машина стояла на хранении и ее нечаянно списали, почти разобрали … Одни железяки остались … Да и кому он теперь нужен!
—А это еще почему?
—Сейчас –то и фильмов таких не найдешь, да и принтер для боевых листков куда как лучше!
Старший московской группы спросил: — Ну, и что же делать будем? Как в полевых условиях организуем культурный досуг дивизиону?
— Простыня у нас с собою, а киноаппарат и фильмы, магнитофоны возьмем в лихом неравном бою в качестве трофеев! – нагло, в тон начальнику доложил Свешников. «А что? Нам вообще нечего терять, кроме своих цепей!» – решил он. Слава Богу, таких ляпов у него за службу не было! Хорошо еще, что они не боевой машине, а та тоже не растворилась в песках времени!
— Клуб скомсомолили с места хранения! Это же полный самец голубой северной лисы, господа офицеры, матерь вашу без масла! Кто вас вообще тянул за язык с этим клубом, о дети бандерлогов! Все уже забыли, что такие вообще есть! Я – так точно и не подозревал! Подполковник, который по тылу! Да, тот самый! И чего вы полезли со своей правдой-маткой, как Винни — пух на Джомолунгму? Тот хоть лед с сахаром перепутал, а вы-то за каким таким корнеплодом по колено, тут меня по темечку сюрпризами прицельно бьете с закрытых позиций, а?!
—Блин, — нарочито-громко шепнул баламут Березкин – а я-то думал, что эта самая Джомолунгма — его медведица!
Тут уж фыркнули все, кто оказался рядом, даже комбриг, и сам генерал слегка опешил.
Московский гость перевел дух, закурил и поставил диагноз: — Больной безнадежен! В полной … коме!
Плюнул в сердцах и пошел дальше.
Стартовая батарея порадовала его больше. Там действительно оказалось несколько неплохих спецов, которые, к тому же успели подучить своих товарищей хоть чему-то. Надо сказать, использовав и прошлую подготовку, и современный свой образовательный и производственный уровень и опыт, они довели до ума все четыре стартовые, все четыре транспортно-загрузочные машины. Отрегулировали ходовую часть, всю гидравлику и даже электронику, на которую махнули рукой все военные специалисты. А тут какие-то престарелые дядьки, вскрыли блоки, не повредив пломб, чего-то куда-то припаяли, поминутно грозя поотрывать местным умельцам руки по самую .. ж-ж-жадницу. Куда-то позвонили, им привезли одним им ведомые железки и вся аппаратура вдруг очнулась и ожила!
Результаты особо не радовали, но чему можно научить бойца за десять неполных дней? Это – уж если честно. Хорошо немцам – на их маленькой территории, они призывают запасников в те же полки и бригады, где они и служили когда-то. Чем, кстати они и гордятся, и даже братства таких полков существуют! С нашими территориями такое не пройдет! – вслух жалел несколько расстроенный генерал.
Запланированный марш эти восемь машин все-таки выполнили, вроде как и по плану! А что? Постарались! Если мы захотим – мы многое сможем!
Материалов для размышлений было достаточно …
Сборы закончились, планы выполнили. Не все так, как бы хотелось и у специалистов и их начальников мнения разделились . Московские гости уезжали. Офицеры бригады всерьез готовы были выстелить им скатертью дорогу.
Но все кончается. Надо полагать, те тоже были готовы наставить любые оценки, съесть лично все листы замечаний и планы их устранений, чтобы оказаться сию же минуту дома. Беспокойный генерал задергал-замучил всех!
Хитрый полковник Шунин решил неожиданно выпихнуть партизан пораньше – он понимал, как может пройти последняя ночь в «последнем пионерлагере».
Сразу после ужина подошли автобусы. Командиры партизанских подразделений строили на партизан на плацу. Строился и кадровый состав бригады.
Прозвучали команды,. С краткой напутственной речью выступили заместители комбрига, вручили памятные знаки и грамоты.
А комбриг обошелся без речей, просто тепло и по человечески попрощался.
Партизанский дивизион стоял у трибуны, а бригада прошла строевым шагом, отдавая воинское приветствие своим командирам и старым воинам-запасникам. Да, все там будем!
Полярнинцы тепло прощались с Воробьевым. Тот вдруг понял, что ему еще долго будет не хватать этих простых, веселых надежных мужиков.
Обнялись на прощание, и даже прошибла непрошенная нечаянная слеза.
Расставаясь с людьми, мы неизбежно что-то теряем, что-то оставляем там, куда не вернуться …
За Воробьевым уже пришла машина с водителем, черная представительская «Вольво». Как уважительно сказал Палыч, с некоторой завистью — Машина для людей!
Автобусы сигналили.
Партизаны расселись по местам. Путь был короток, а времени было мало! И это счастье – путь домой, где их ждали!
Надежда Дробышевская
