Лагерная аллея первый и последний раз видела необыкновенную красоту парадного флотского построения. Удивление вызывала и обычно неказистая трибуна, превратившись в праздничное сборище высокопоставленных особ. Хозяев лагеря приветствовали не только московские адмиралы из Главного военно-морского штаба и политуправления ВМФ, но и официальные лица из ЦК компартии Украины. Представить себе, какой трепет у курсантов вызывали стоящие на трибуне небожители – не самая сложная задача. Одичавшим в лесу аборигенам даже два капитана 2 ранга, которые распоряжались их судьбами в процессе поступления, казались офицерами высшей категории. А тут сам начальник Главного штаба Военно-Морского Флота СССР с большими адмиральскими звёздами на золотых погонах!
Сравнивать парадность и торжественность прохождения перед трибунами с хаосом последовавших после этого сборов и подготовки к отъезду, дело безнадёжное. Начальство решило перебазировать своих подопечных на зимние квартиры. Предотъездная суета стала для истомившихся по уюту капитального жилья людей более важным праздничным ритуалом, чем торжественность парадного строя.
Первая ночь в тишине большого кубрика, в непривычно своей койке, под приятно пахнущей свежестью простынёй казалась Александру экзотикой. Просторное помещение значительно превосходило по масштабам казарму стройбата. Ушёл в прошлое и второй ярус с сетчатой металлической койкой. Последняя вспоминалась с особой благодарностью, поскольку давала покой душе и телу не только в полярной круглосуточной темени зимы, но и в светлые ночи летнего Заполярья.
Вот уже действительно, если наша страна что и умеет делать хорошо и с размахом – так это ликовать. Торжества, связанные с открытием единственного на территории Киева и его окрестностей высшего военно-морского училища, продолжались и на второй день. Руководство сгорало от желания порадовать Подол, который приютил новосёлов на своей главной площади, а его еврейское население торжественным представлением. Ведь, что может привнести радость и душевный подъём в жизнь людей, истосковавшихся по массовым зрелищам? Конечно же, хороший духовой оркестр и парадная форма бравых моряков.
Внезапное появление на Красной площади двух курсантских парадных расчётов во главе с начальником училища под развёрнутым военно-морским знаменем произвело эффект фантастической неожиданности. Народ сбегался на звуки известного «Варяга», теряясь в догадках. Кто такие, откуда взялись, почему и так много, что это за училище? Вопросов было гораздо больше, чем ответов на них. Пожилые обитатели малоэтажных подольских зданий, пережившие страхи фашистской оккупации и ужас Бабьего Яра, с радостью приветствовали своих новых соседей. Молодёжь тоже радовалась, но по-разному. Женская часть публики пребывала в восторге от одного вида красавцев-курсантов, и возраст тут никакой роли не играл. Мужские же особи, а главное пребывающие в состоянии женихов, ревниво наблюдали за стройными шеренгами конкурентов, оценивая свои тающие на глазах шансы.
— Яки цэ морякы! Тут и моря ниякого нэма! Одно слово – калюжныкы!
Громкий возглас одного из представителей оппозиционной группировки был услышан как горожанами, так и нарядными до неприличия курсантами. Местная публика, представлявшая мужскую молодую поросль, весело заржала. Эти лоботрясы, сами того не подозревая, навесили на пришельцев не совсем благозвучную кличку.
Попробуем перевести на русский язык украинское слово «калюжа». Выйдет «лужа». А теперь вернёмся к степени благозвучности. На украинском «калюжнык» звучит коротко и определённо. Русский же вариант перевода – «барахтающийся, плескающийся или плавающий в луже» назвать удачным никак не получается. Думаю, будет нетрудно спрогнозировать реакцию местных женихов на появление в зоне самых популярных киевских танцплощадок курсантов Морполита. Если учесть, что эти две танцевальные ристалища носили не менее экзотические неформальные названия «Жаба» и «Гадюшник», то возглас: «Калюжныкы прыйшлы!», вполне предсказуем.
Получил своё крещение и клуб. Торжественное собрание, ознаменовавшее своими многословными речами открытие училища, сморило взволнованных парадной прогулкой курсантов. Встрепенулся народ лишь после перерыва. Широко разрекламированный концерт стал своеобразным сюрпризом для бывших лагерных обитателей. От литературно-музыкальной композиции Жуков отказался, т.к. она, по его мнению, была сырой. Её решили оставить для концерта, который планировался на 7 ноября в качестве пролога. Свято место пусто не бывает – это время заняли профессиональные артисты Киевской филармонии.
Худрук не просто волновался, он страстно переживал за каждый номер своих артистов. Но нервничал совершенно напрасно. Умудрённые жизнью профессионалы доброжелательно принимали своих младших коллег, выступающих вперемешку с филармоническими артистами. Своими похвалами они мастерски создавали атмосферу некого артистического братства и взаимопонимания.
Первый день учёбы морполитовцев отстал от остальных учебных заведений Советского Союза больше чем на три недели. Привести к 1 сентября в удобоваримый вид классы, аудитории, кабинеты и лаборатории учебного корпуса не удалось даже авральным путём. Поэтому внеурочное торжественное открытие училища и повергло в шок обитателей Подола. Обыватели просто не знали, что учебный год можно начинать и в конце сентября.
Всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Дежурный капитан-лейтенант, беседовавший с Александром в день его первого появления на территории училища, оказался прав. Невольно вспомнилось его пророчество: «…петь, плясать и играть на музыкальных инструментах вам позволят только в свободное от занятий время, да и то не каждый день». Свободного времени в наступивших учебных буднях оказалось ничтожно мало. Прекрасно оформленная Ленинская комната, выделенная ансамблю для репетиций, сиротливо пустовала.
Курсанты 124-го музыкального класса в полном составе заполнили пространство своего классного помещения обычным школьно-студенческим галдежом. Возбуждённые четырьмя парами вводных лекций, прочитанных в первый день, они ожидали появления представителя учебного отдела.
Медлительная, словно после тяжёлой болезни, речь майора в чёрной флотской тужурке превратила весёлое возбуждение в сумрачное уныние. Озвученный им учебный план на первый год обучения и перспективный вплоть до выпуска, пестрели невероятным количеством предметов и дисциплин, которые подлежали изучению. А из перечисленных «чёрным» майором названий четырнадцати кафедр вздох облегчения вызвала только кафедра физической культуры и спорта. Представитель учебного отдела оставил за собой гробовую тишину. Первым не выдержал Азизов.
— Саша-джан, я эту учёбу не потяну. Какая может быть высшая математика, если у меня нет средней? – Идрис грустно качал головой, его большие глаза увеличились в размерах и стали похожи на глаза безумца. – Я даже понятия не имею, что такое теоретическая механика, физика и органическая химия. Зачем мне, гуманитару, знать эти предметы.
— Идрис, не гуманитару, а гуманитарию, — вежливо поправил товарища Крыгин.
— Чуваки, я тоже не совсем понимаю, почему у нас такое большое количество часов выделено на литературу? Ну, ладно ещё на современную иностранную, но изучать по новой русскую и советскую классику – это уже перебор, — негодовал Чекалин.
— Да, и общеобразовательных предметов многовато. Меня больше всего расстраивает, что нашему классу дали английский язык, а я в школе изучал немецкий. Как я буду сдавать экзамен – ума не приложу? – растерянно обронил Чичёв.
— Рано вы, лабухи, захныкали, это же вам не школа, а высшее учебное заведение, — зазвучал спокойный и уверенный голос Коли Доронина.
Назначение преданного друга музыкантов старшиной 124-го класса стало неожиданным для всех. Однако, ещё большим сюрпризом стал сам бывший старший матрос. Голос Коли как-то огрубел и посолиднел, в нём явно стали улавливаться командирские нотки. Старшина класса матерел на глазах.
Александра первые лекции порадовали. Два года обучения в Минском политехническом институте, неважно, что на вечернем отделении, были потрачены не впустую. Высшая математика, физика и теоретическая механика, вполне естественно, не вызывали душевного восторга, но и не брали в дрожь, как остальных курсантов родного класса. Компанию худруку составил только Степанов, прошедший аналогичные ступеньки высшей школы. Подавляющее же большинство одноклассников с иксами – игреками и интегралами – дифференциалами говорило явно не на «ты». Этой публике было бы совсем тяжело, но спасителем стал преподаватель.
Можно смело предположить, что не только курсанты Морполита, но и все учащиеся во все времена делили преподов на две категории: тех, кто заслуживает уважения и тех, кого не уважали. Больше всего ценились высокий профессионализм, эрудиция, педагогическое мастерство и простота в общении. Таких уважали без всяких оговорок. С уважением относились и к прошлым флотским заслугам военных преподавателей. На последних ступенях высокой степени доверия и уважения со стороны курсантов значились: требовательность и проницательность учителей.
Но как можно было уважать начётный подход к изучаемому предмету, низкие педагогические навыки, мелочные придирки, заискивание перед начальством, неуверенность и трусость.
Преподавателю высшей математики, можно сказать, повезло. В 124-м классе его не просто уважали, учителя полюбили. И не за то, что бывший педагог мехмата Киевского госуниверситета имени Т.Г. Шевченко был молод и хорош собой. Его полюбили за терпение и уважительное отношение к своему предмету. Какие это были лекции! Самую сложную математическую «кашу» он разжёвывал до такой степени, что оставалось только её проглотить.
— Ребята, оказывается, ничего страшного в высшей математике нет, если даже мне понятно всё, о чём говорит наш уважаемый Гетманцев. Никогда не думал, что меня будет учить целый кандидат наук, — радовался Азизов.
— Подожди, начнём изучать твои любимые гуманитарные науки, встретимся ещё и с докторами, — поддержал Идриса наш контрабасист. – Я думаю, ты, Азизик, рано радуешься, это пока цветочки. Вот дойдём до практических занятий по решению уравнений, тогда и пожалеешь, что плохо учился в школе.
— Степанов, прекрати заниматься просветительством. Не думаю, что мы хлипче других, — прищурил свои хитрые глаза Чичёв.
Витя оказался прав. Уже первое практическое занятие под руководством умницы-преподавателя бросило в жар основную массу открывателей интегралов. Вчерашние школьники, как это ни странно, тяжелее всех пробирались сквозь дебри высшей математики. На математические страдания этих юных созданий нельзя было смотреть без сочувствия.
— Саша, тебе не кажется, что мы с тобой поступаем по-свински?
Тихий голос сидящего рядом Степанова заставил худрука оторваться от решения интегрального уравнения.
— Это ты о чём?
— Мне думается, Гетманцев не будет возражать, если мы с тобой возьмём салажат «на буксир».
— Никаких возражений.
К трём безусым школярам служивое большинство 124-го класса относилось почти по-отечески. Их беспомощность и полная неприспособленность к казарменной жизни, казалось, должны были вызывать раздражение привыкшей к воинскому порядку публики, однако, всё выходило наоборот. Им сочувствовали, помогали, поддерживали и защищали от нападок со стороны старослужащих-чужаков.
Салажат поделили на троих. Помимо Степанова и худрука преподавателя математики радовал ещё один курсант, выделявшийся своей соображалкой.
Александру достался щупленький, с какой-то детской худобой москвич. Отец Володи Мамаева служил одним из начальников в Главном морском штабе, вот он и приставил своего младшенького на кормление в наше училище.
Двое других юношей были поупитаннее, но эта разница в весе имела свои причины. У одного мама возглавляла Киевский госторг, родительница второго – руководила (кэрувала) каким-то отделом в секретариате ЦК компартии Украины.
Не успели добровольцы сдвинуть с мёртвого якоря высшую математику, подоспела новая напасть в виде органической химии и теоретической механики.
Хуже всего оказаться первопроходцем. Нет, не в смысле научных или географических открытий. Слава, почёт и благодарность потомков заставляет настоящих первооткрывателей преодолевать невероятные преграды и трудности. Курсанты первого курса вновь созданного училища к подвижникам себя не относили. Но они чувствовали, что находятся в роли подопытных кроликов. Видимо, грамотеи из высоких инстанций Минобразования и партийные бонзы из руководящих политорганов военного ведомства создали в своих фантазиях некий идеальный образ флотского политработника. Никто против образованности не возражал. Однако, стремление вырастить из среднеподготовленной массы вчерашних школьников членов интеллектуального клуба смахивало на авантюру.
К счастью, отрезвление прошло своевременно. Целый ряд лишних дисциплин, включая общую и органическую химию, исчез из учебных программ ещё в начальный период учёбы. По этой же причине не появился в планах учебного отдела училища и сопромат.
Единственная, вызвавшая радостную реакцию курсантов, кафедра физвоспитания тоже оказалась далеко не подарком. К повседневным утренним зарядкам и пробежкам присовокупились три пары в неделю хорошей спортивной накачки. Отлынивать было себе дороже, т.к. на кону стояла оценка по физре за годичный курс обучения.
Труднопреодолимым барьером к заветному зачёту почти для всех одноклассников служило выполнение нормативных упражнений на гимнастических снарядах. Далеко не все испытывали мучения, выполняя подъём переворотом, но было мало таких, кому подъём силой доставлял радостное возбуждение. Большинство этот элемент спортивной гимнастики громко ненавидело.
Трое вчерашних мальчишек ненавидели перекладину робко, тихо и покорно. Они висели на ненавистном снаряде в позе сосиски, периодически демонстрируя конвульсионные подёргивания только что снятой с удочки и брошенной в траву рыбы. Пришлось старшине класса Доронину организовать для них и нескольких других «отличников спорта» своеобразную «группу здоровья». Александр, угодивший в эту компанию не по собственному желанию, без всякого удовольствия тратил время в часы самоподготовки для своего физического совершенствования.
Не вызывали энтузиазма и периодические кроссы по пересечённой местности, а также марш-броски с полной выкладкой.
Мало чем отличалась от занятий спортом и регулярная строевая подготовка. В период с 1 сентября по 7 ноября она превратилась в ежедневную двухчасовую отработку красоты парадного строя. А многочисленные наряды, а хозяйственные работы. Всё это возбуждало у курсантов только одно желание – вздремнуть на лекциях.
Такое удовольствие предоставляли лекции по истории КПСС, партийно-политической работе, основам марксистско-ленинской философии, которые читались в большой аудитории. Однако, тут тоже не всё так просто, чтобы поспать, требовалась определённая сноровка.
Самой простой по исполнению, но рискованной по последствиям считалась «поза кучера». У задремавшего курсанта голова время от времени резко падала вниз, что заставляло её обладателя делать такие же резкие возвратные движения. Одновременно правая рука с зажатой в пальцах ручкой выводила в конспекте непонятные каракули, изображающие «диаграмму сна». Такие любители вздремнуть редко оставались незамеченными, вызывая раздражение лекторов. Постоянно существовала угроза быть поднятым с места. Уличённые в крамоле, дальше слушали лектора стоя.
Другое дело, если принять позу задумавшегося мыслителя, подперев левой рукой голову и прикрыв ладонью глаза. При этом ручка в правой руке направлялась в конспект. Создавалась правдоподобная версия усердного курсанта, внимательно слушающего и старательно записывающего слова лектора. Но и в этом случае существовал риск разоблачения при погружении в более глубокий сон, поддерживающая голову рука иногда подламывалась со всеми вытекающими последствиями.
Жертвой такой усовершенствованной методики однажды стал Женя Крыгин. Он, правда, не слишком переживал своё стояние, поскольку подвергся экзекуции в компании ещё троих поклонников «морфея». Вечером, во время самоподготовки нарушитель потребовал всеобщего внимания.
— Мужики, всё гениальное просто! Мне кажется, удалось разработать жизнеспособную позу лекционного сна. Технология совсем примитивная. Смотрите. Левая рука упирается локтем в стол, при этом её кисть выворачивается наружу, чтобы большой палец встал в край правой глазницы. В такой позиции рука никуда не подломится. Сначала кажется, что это не совсем удобно, но, если приноровиться, то тебя никто никогда не поднимет.
