Виктория
Едва звездное небо на востоке подернулось розоватой подпалиной, конный отряд, числом до сотни драгун и дюжины казаков, вслед за передовым пикетом переправился по узкому мосту у небольшого сонного городка на левый берег реки – неспешной, как старая мудрая лошадь, и такой же надежной и необходимой для скромных окрестных обитателей. Вокруг аккуратно расстилались равнины с редколесьем, на которых издавна уживались славянские и германские народы, а теперь теснились границы нескольких государств и сшибались хищные интересы просвещенных правителей.
Природа пребывала в зените жизненных сил; бушевала всеми своими красками, запахами, звуками, безразличная к мелким людским заботам и переживаниям, к алчности и вражде, к надуманным сложностям и опасениям. Естественная земная жизнь проявляла полное безразличие к неразумной самонадеянности тех, кто, полагая себя самым разумным и наиболее достойным счастья существом, непреклонно желал безраздельной власти над себе подобными, и для этого втягивал в свои коварные и кровавые деяния сотни, тысячи и даже миллионы людей, вся вина которых заключалась в недостатке знаний о мире, в неуверенности перед его грандиозностью.
Люди же, пропуская мимо глаз и ушей яркие искры, нежные мотивы и целые сюжеты из калейдоскопа природных чудес и красот в высшей точке их летней симфонии, примитивно пользовались длинными солнечными днями, теплыми ночами, густыми кустарниками, прохладными бродами рек и ручьев, начинающих мелеть в эту июльскую пору, для сведения счетов между собой.
Вот уже три года Старый Свет колотил болезненный припадок подошедшей к своей середине войны, которая не стала мировой вследствие существующих в то время технических и технологических ограничений цивилизации; в значительной мере – инженерных, производственных, транспортных, но еще больше – информационных. До настоящих мировых войн человечеству предстояло «расти» еще более полутора столетий, богатых событиями и культурными достижениями, поражающих гениальностью и подвижничеством одних представителей рода человеческого, но изнурительных и невыносимых для других.
А пока война дробилась на несколько мало связанных между собой театров военных действий, главный из которых – в Старом Свете – снова пришел в движение, породившее жестокие столкновения, смерть – одним, славу – другим, несчастья – третьим, надежды – четвертым …
В центре континента, который считают колыбелью современной цивилизации, два черных двуглавых орла, не желающие оказаться в дураках друг перед другом, не теряли надежды объединить свои силы, да еще присовокупить к ним усилия другой мелкой и крупной политической живности, чтобы основательно общипать перья, а если удастся – свернуть шею одноглавому ястребу, пока не слишком крупному, но весьма драчливому, решительному и дерзкому.
Две державы, чьи гербы и знамена украшали двуглавые орлы – чопорная Центральная и бесшабашная Восточная – в разных отношениях и степени претендовали на наследство древней и давно не существующей империи, ставшей колыбелью Старого Света. В разразившейся войне эти две империи намеревались приструнить молодое германское королевство – осколок Центральной империи. Королевство с одноглавым хищным пернатым на гербе, ведомое энергичным решительным правителем, казалось, готово воевать с кем угодно и побеждать любую державу и даже их союзы. Центральной империи, считающей себя Священной, несмотря на амбиции, соперничество с таким противником в одиночку было не по силам.
Великая во всех отношениях Восточная империя, хотя на этот раз и не слишком нуждалась в помощниках, союзничество принимала и даже, порой, в ущерб себе; в этой войне она, как будто, нарочно, допускала немало промахов и упущений. Впрочем, к четвертому лету войны армия самопровозглашенного Третьего Рима положила к ногам своей императрицы значительные территории, отторгнутые у королевства; однако исход прошлогодней августовской кровопролитной битвы у деревни с гневным названием, не принесшей победы ни одной из сторон, не позволил империи еще более развить успех.
Несмотря на невообразимые географические размеры Восточной империи, военную и политическую активность, в Старом Свете ее упорно считали историческим увальнем, грубым, периодически проявляющим коварство, политическим недотепой, недоразвитым культурным переростком. Уважать в недавнем прошлом «полуварварскую» страну представлялось неприличным, и бояться – унизительным. Что делать … Равноправное партнерство с простиравшейся между тремя океанами державой заносчивым государствам Старого Света не представлялось возможным. Учитывать интересы империи означало для них играть ей на руку, и они очень боялись самостоятельности и усиления и без того сильной страны.
Поэтому мечтой западных соседей империи всегда было полное ее подчинение собственной воле. Но этого никак не удавалось добиться на протяжении сотен лет, и старосветские политики довольствовались лишь тем, чтобы в борьбе и интригах между собой пользоваться доверчивостью и честолюбием императоров Восточной, мужеством и долготерпением ее народа. Не раз западные столицы, кабинеты, короны добивались своих целей благодаря алчности, спесивости царедворцев Северной Пальмиры (как будут иногда называть новую столицу Восточной) – нередко, иноземцев в своем Отечестве, не по крови, так по духу.
Слава Богу, на просторах самой большой в мире страны было немало пылких и самоотверженных патриотов, честных и искренних сынов Отечества. Возможно, больше всего их было в действующей армии: опытных генералов; отважных, жаждущих славы офицеров; самоотверженных, готовых вынести любые невзгоды солдат. Среди них набирался опыта, вырабатывал профессиональный почерк непревзойденный гений стратегии, жизнелюбивый неугомонный виртуоз военной тактики, сумевший подчинить человеческие страсти и устремления созидательным целям, обуздать войну в интересах своей страны.
В конце июля четвертого военного лета главные силы Восточной империи в клочья разметали сильный корпус королевских войск.
Вымуштрованную армию короля неудача всколыхнула; задетое самолюбие и растущая тревога, смешиваясь, были готовы перерасти и в отчаянную злость, и в бессильное отчаяние. Сотни военных пленников, силой поставленных под королевские знамена, разбежались, направляясь в свои земли, на юг, где топталась озадаченная и встревоженная успехом восточных союзников армия Центральной империи.
Сам король, человек яркий и энергичный, был уязвлен и разозлен чередой неудач на восточных рубежах королевства, но оптимизма не терял. Он спешно собирал новую армию, получавшуюся пестрой, разномастной. Помимо войск, сохранивших боевой дух, ощутивших вкус и запах побед на западных рубежах королевства, она пополнялась подразделениями гарнизонов городов и крепостей, плохо обученными рекрутами, а также частями с большим числом недавних пленных.
Армия Восточной империи воодушевилась победой, добытой в первом же серьезном сражении очередной кампании. Однако осторожный главнокомандующий, назначенный за полмесяца до битвы, поверженного врага преследовать не стал. Офицеры рвались в бой, генералы рассчитывали проявить себя и стать известными полководцами, солдаты в глубине души осторожно надеялись на скорый разгром супостата и окончание выматывающих походов и опасных кровавых драк.
Среди офицеров и солдат, к счастью было много и таких, которые не столько грезили победой и возмущались нерешительностью штаба, сколько вершили все, на что были способны, служили Богу и Отечеству.
Бойкий, острый на язык офицер главной квартиры действующей армии, не так давно переведенный из комендантов отвоеванной у Королевства северной Тевтонской крепости, слыл человеком деятельным и весьма грамотным, но, отнюдь, не боевым. Дослужившись до чина подполковника, он до сих пор ни разу не был в настоящем сражении, не водил в атаку войска; в позавчерашнем сражении ему, находившемуся при главнокомандующем, не суждено было понюхать пороха. И у него даже сложилось впечатление, что это не его Виктория.
Сослуживцы относились к бывшему коменданту, попавшему на этот пост из Военной коллегии, с сочувственным недоверием. Он нисколько не интересовался привычными для офицеров развлечениями; отвергал саму возможность оказаться за карточным столом, болтовня об охоте, женщинах и лошадях к нему и вовсе не вязалась. Подполковник не отказывался от участия в нечастых пирушках, наравне с другими вносил, если это было необходимо, деньги на покрытие расходов совместных веселий, но не упускал малейшего повода, чтобы покинуть их или вовсе там не появляться.
Никому в голову не могло прийти задирать сына известного генерала, успевшего, как гласили легенды, побывать сподвижником Самодержца, превратившего Восточную державу в империю. Но причина неподдельного уважения к новому сослуживцу была не во внушающем почтение родстве. Просто подполковник был человеком крайне самостоятельным, подчеркнуто корректным, доброжелательным и твердым, а если нужно – и весьма взыскательным.
За глаза о нем даже рассказали анекдот, будто его – сухонького, небольшого, тогда еще обер-офицера – едва не вызвал на дуэль по надуманному пустяковому поводу смазливый капитан-гвардеец саженного роста. Не дав великану договорить, субтильный офицер, не раздумывая, выхватил шпагу с предложением: если непременно хочется драться, не стоит тратить времени на политес, впутывать секундантов, а прямо немедленно и завершить дело. Богатырского вида красавец от неожиданности оторопел, сбитый с толку не столько клинком, внезапно блеснувшим в угрожающей близости от породистого, но быстро теряющего свежесть лица, сколько непреклонной решимостью и безграничной уверенностью в себе неожиданно опасного оппонента. Горе-забияка пробормотал что-то о превратном понимании, неловко извинился и, к его возобладавшему благоразумию, впредь не помышлял о дуэлях.
Подполковник быстро завоевал расположение нового главнокомандующего, не любившего суматохи, помпезности, лишнего шума, ценившего прилежание, предусмотрительность, рассудительность и исполнительность в подчиненных. Вследствие этого на другой день после славной победы, открывшей очередную летнюю кампанию, основательному в аргументах штаб-офицеру удалось убедить главнокомандующего организовать разведку района, в котором была намечена встреча союзных армий.
В тот же час офицер главной квартиры мгновенно преобразился в собранного и строгого начальника отряда, предназначенного для рейда по территории противника. Помимо широких полномочий, он получил в свое распоряжение эскадрон драгун – неполный, потрепанный в последнем сражении, но боевой и бесстрашный, да еще усиленный небольшой группой отчаянных казаков в широченных шароварах. И уже к вечеру, после проверки экипировки эскадрона, запасов провианта, пороха, пуль, подполковник деловито обсудил с офицерами и казачьим сотником цели, план и способы действий во время рейда, дал наставления драгунам и казакам.
Выехали затемно. В полуверсте впереди отряда – передовой пикет. В голове колонны – стремя в стремя, начальник экспедиции – худощавый подполковник в темно-зеленом с бежево-желтым воротником мундире и широкогрудый командир эскадрона, казавшийся на своем коне кентавром. Остальные офицеры ехали со своими ротами. Место в арьергарде было отведено сотнику с семью казаками, выполняющими, одновременно, роль подвижного резерва.
Предрассветный воздух казался переполненным пьянящей свежестью, чарующими звуками и запахами ночного леса, серебряным звездным отблеском остывающих лугов и лесных полян. Густые силуэты строгих дубов, добродушных кленов и томных каштанов пристально следили за проезжающими незнакомцами, которых то и дело окутывали волны волшебного дыхания влюбленных в лето лип и облачков стекающего в лощины терпковатого тумана.
Отряд сделал приличный крюк в собственный тыл, на юго-восток, чтобы оказаться на территории неприятеля с совершенно нежданной для него стороны. После переправы секретная экспедиция несколько раз меняла направление движения, старательно обходя городки и хутора. На рассвете отряд бодрым маршем обогнул старый город королевства, образованный более пятисот лет назад лужицким народом, и пока солнце не поднялось высоко, лесными дорогами направился на север, по направлению к такому же древнему франконскому городу, где была намечена встреча армий Восточной и Центральной империй.
Признаков армии союзной империи в пути не встретили, неприятельских королевских войск – тоже.
Когда макушки деревьев, щедро омытые ослепительным солнечным золотом, сочившимся все ниже и ниже по кронам, блаженно замерли в высокой
бездонной лазури, командир передового пикета подал сигнал, предупреждающий об опасности. Вскоре подъехал драгун, направленный старшим пикета с донесением командиру отряда.
– Вашсокобродь!… Впереди отряд супостата, – доложил без предисловий лаконичный драгун, осаживая коня перед командирами.
– Велик отряд? Пеший? Конный? Пикет неприятелем замечен? – скороговоркой забросал посыльного вопросами бойкий командир.
– Человек пять иль шесть, должно… ; узрели нас и в лес кинулись, в кустах затаились. Лошадей не видать.
А мож, в лесе еще кто схоронился.
– Вот тебе раз! Вот так отряд! На родной земле испугались полдюжины бравых драгун и зайцами кинулись в подлесок? Что за загадка … Вы сами-то, чай, там нежданно не перепугались?
У драгуна, побывавшего не в одном серьезном деле, под усами выкатился подбородок.
– Ну-ну, братец, так уж все разведали, так доложил…. Дуться погодим; нам все точно знать нужно.
– А может, это и не военные, … путники, крестьяне местные, – предположил командир эскадрона.
– Никак нет, … опричь меня, казак и двое наших разглядели мундиры их в темень-синие.
– Упускать такой случай нельзя. А вдруг это неприятельские разведчики… Господин капитан, терять времени не будем! Да распорядитесь, чтобы без пальбы закончить, а еще лучше и грех на душу не брать – напутствовал начальник экспедиции командира эскадрона.
Сорок драгун окружил место, где скрылись неизвестные солдаты широким полукольцом и вскоре в кустарнике были обнаружены семь солдат и два офицера, которые легко сдались, увидев, перед собой солдат Восточной империи. Офицеры, старавшиеся из последних сил держаться достойно, предупредили, что все они, несмотря на королевские мундиры, на самом деле, подданные императора, союзники.
Подполковник, свободно владевший языком здешних мест, родным, как для населения королевства, так и для титульных народов Центральной империи, выяснил, что беглецы были пленены королевскими войсками, переодеты и направлены в полки, которые воевали против восточного противника. В суматохе позавчерашнего поражения королевских войск и их спешного бегства под стены столицы королевства, бывшие пленные, под страхом смерти, поставленные в чужой строй, решились бежать на юг, поближе к родному дому. Вчера им удалось переправиться через реку, раздобыть немного пищи, но открыто продвигаться по вражеской территории они не решались, опасаясь снова попасть в ненавистный плен, что после побега могло закончиться для них наихудшим образом.
И все же около часа назад они едва не были обнаружены королевским кавалерийским отрядом, сопровождавшим обоз. Тогда-то, удирающие подальше от опасности, они и наскочили на передовой пикет экспедиции, проводящей разведку.
Подполковник немедленно достал и расстелил на земле карту здешних мест, с которой не расставался и попытался уточнить, где беглецы видели королевскую кавалерию. Офицеры союзной армии важно ткнули пальцами в несвежих перчатках в разные места карты, однако кроме того, что рядом с деревней, у которого они видели королевскую кавалерию, росло пять старых дубов, ничего более ценного сообщить не смогли.
Незадачливым союзникам дали немного сухарей и воды, приставив к ним пятерых драгун, а на разведку командир отряда отправил два небольших дозора из драгун и казаков под командованием драгунских офицеров, чтобы с разных направлений изучить обстановку в деревне у пяти дубов, которая, к счастью на карте была обозначена.
– Да вершите дело, как учил. Оно не так опасно, как важно: ретироваться всегда успеем, а перед тем надо понять, что тут за оказия. Близко к деревне на лошадях не подъезжать; в полверсты спешиться, с предельной опаской, ужами – вперед, … а там уж на дерево влезть, или из густых кустов неприятеля обозреть, посчитать, если возможно, оставить сторожей и незамеченными вернуться, – строго напомнил подполковник командирам.
Офицеры тронули двумя пальцами правые края шляп и, перекрестившись, легкой рысью повели свои команды вперед. Следом осторожно двинулся и весь отряд, который за версту до деревни командиры предусмотрительно увели с дороги в лес для скрытности и короткого отдыха.
Не прошло и часа, как вернулись командиры сначала одной, а затем и другой команды лазутчиков.
По докладам выходило, что в деревне остановились от двух до трех сотен королевских драгун, судя по их синим мундирам с желтыми воротниками; были там и повозки с сеном и какой-то другой поклажей. Посты неприятель выставил у дорог на подъездах к деревне, но с западного направления пост всего два человека, которые смотрят не столько на дорогу, сколько в деревню и потихоньку по очереди покуривают трубки.
Лицо командира отряда заострилось, напряглось резкими рубцами ранних морщин, взгляд, и без того живой и цепкий, приобрел невероятную пронзительность. Уточнив, что расстояния, с которых отряд на подъезде к неприятельским постам не будет замечен, не превышают четверти версты, он вдруг заявил о желании самому исследовать лес вблизи деревни, отчего командир эскадрона насупился, но возражать не стал. Начальники договорились о действиях при неожиданном развитии событий, и хрупкий штаб-офицер ускакал в сопровождении драгунского поручика и казака.
Возвратился начальник экспедиции, то ли взволнованный увиденным, то ли разгоряченный разведкой и ездой. Спешился у группы ожидавших его офицеров, и немедленно объявил:
– Будем отбивать обоз.
Командир эскадрона вздрогнул, как будто его толкнули, но задели не тело, а самолюбие.
– Господин подполковник! Это ж … может и верной погибелью обернуться, – произнес он тихо, с новым интересом взглянув на начальника, уполномоченного самим главнокомандующим.
– И верно, ваше высокоблагородие. Дело не рискованное, а, как пить дать, опаснейшее, – не удержавшись, поспешил поддержать своего командира драгунский ротный начальник.
– Не разговаривать понапрасну. Дело делать! Приказ выполнять! Отступаться я не намерен, … и один бы пошел; я солдата нашего знаю и верю в него – пропустив мимо ушей возражения и не допуская новых, отрезал штаб-офицер; и тут же сменил тон, изобразив на худом лице недоумение и испуг. – Или вы хотите, чтобы меня, такого хилого да слабого злой немчин на ужин воронам отправил?
И снова поменялся, стал сухим и спокойным.
– А вы господа офицеры, в делах бывшие, опыт ратный имеющие, лучше приложите всю свою доблесть и старание на то, чтобы Отечеству послужить, чтоб не головы понапрасну класть, а победу из рук не выпустить; – и азартно завершил, – чую я викторию! Чую!
После короткого совещания в тени старого дуба офицеры знали диспозицию, выдвинутую подполковником, дополненную некоторыми деталями участниками обсуждения плана нападения на вражеский обоз. Две трети драгун должны будут скрытно выдвинуться на опушку леса перед деревней, откуда враг не ждал нападения. Остальные драгуны вместе с казаками атакуют врага стремглав по самой широкой околице с другого конца деревни. Как только в засаде увидят, что враг понял, откуда нападение – сильно, без предварительного шума, ударить в тыл.
Построенные в соответствии с намеченным планом роты и казачья команда выслушали краткое наставление начальника экспедиции. В своем призыве он лишь сказал, что выдался отличный случай проучить неприятеля, но наказал сдающихся не убивать, а обезоруживать, кричать «werfen die Waffen»; да наказал пули беречь, чтобы защитить себя или товарища от неожиданных нападений вражеских солдат. Закончил воодушевленно:
– Позавчера разгромленный противник сумел унести ноги. Так не упустим же теперь хоть этих, – он резко пронзил воздух рукой в перчатке куда-то себе за спину, – они слабы и трусливы после Пальциха. Мы – русские! Не могу не восторгаться этим, ибо нам Бог благоволит! Сам Господь Бог Православный хранит нас, учит и ведет! Так с Богом!
Все сложилось почти так, как задумал командир экспедиции.
Как из-под земли возникли кавалеристы Восточной империи перед неприятелем. Увидев несущихся на них всадников, в первых рядах которых с гиканьем летели, вертя кривыми сверкающими саблями, казаки, захваченные врасплох королевские драгуны, даже и не пытались считать атакующих. Крики «Ура» вперемешку со зловещим «верхнадиваны!» и леденящим душу свистом привели желтые воротники в смятение. А когда с другой стороны в деревню ворвались не сразу замеченные за вспыхнувшей смертельной суматохой остальные драгуны экспедиционного отряда, стало ясно, что разгром неминуем. Панический страх охватил королевских солдат, уже не слушавших приказы, бросившихся спасаться, скрыться в кустах, унести ноги подальше в лес.
Убитых и раненых неприятельских солдат было немного; пленных тоже. Подполковник не разрешил далеко преследовать кинувшихся врассыпную беглецов, чтобы потом не пришлось долго собирать отряд, цель экспедиции которого была не в стычках с противником. Среди своих потерь не было; хотя без легких ранений и не обошлось.
Обоз на поверку оказался не слишком великим и богатым, часть его спрятали подальше от дорог и хуторов в лесу у реки, чтобы армия смогла воспользоваться позже отбитым у врага фуражом, что-то взяли с собой: захваченных лошадей хватило и для этого, и для пленных, и для сбежавших из королевской армии союзников.
Вокруг франконского города, где предстояла соединение с корпусом Центральной империи, и южнее – на пути союзников – неприятельских войск больше не обнаружилось.
Поздним послезакатным вечером стройный подполковник, уже в качестве офицера главной квартиры – полномочия начальника экспедиционного отряда закончились – докладывал главнокомандующему о результатах рейда.
Генерал, собиравшийся ко сну, принял подчиненного в расстегнутом сюртуке, сидя в маленьком кресле у простого стола, на отвоеванном у карт углу которого примостилась походная кружка с молоком. Неяркие свечи отбрасывали по стенам дребезжащие убаюкивающие тени.
– Напугал, выходит, ты, голубчик мой, Фридриха! Так ему …
– Ваше высокопревосходительство, приказать подать свету? – подполковнику не терпелось развернуть карты и вкратце указать места столкновения, свободные от неприятеля дороги, разведанные переправы, …
– Да, … сегодня уж ни к чему, полагаю, – не разделял настроя штаб-офицера генерал, – ну, что там? Еще важного чего есть?
– Важного много. Неважным ваше высокоблагородие беспокоить не имею намерения. Дорога на столицу королевства на пятьдесят верст вперед свободна …
– Это я понял. Верно думаешь. Откладывать не будем. Вот завтра после обеда на совете доложишь все в подробностях. Знаю, подготовишься отменно, – генерал спокойно поднял глаза на офицера и тут же скосил их в сторону молока, – Завтра же и выступление назначим… Дня через два или три. А торопиться не следует. Лаудон опять же медлит. И войскам отдохнуть надо …
Главнокомандующий посмотрел прямо в глаза офицеру, прищурился, чему-то удивленно кивнул головой и с мягкой непреклонностью в голосе продолжил:
– И тебе, дорогой мой, отдохнуть должно. Двое суток-то не спал … А надо быть бодрым; и беречь себя надо. Ты императрице нашей, дай ей Бог здоровья крепкого, еще очень пригодишься. Вижу в тебе силу большую.
Генерал снова посмотрел на молоко.
– И вот что, друг мой… Не сочти за недовольство службой твоей. Напротив. Однако вижу: тебе к строевым офицерам стоит ближе быть. Пока, думаю, к Фермору в дивизию: у него и опыт, и к драке короче окажешься, а там посмотрим … – и после короткой паузы, вдруг, добавил, – как, смотришь, отец против не будет?
Подполковник, вздернул, было, подбородок для возражений, но промолчал; возражать было не к чему, да и не интересно, мелко, недостойно; а главное – не понятно, чему …
Сегодня он с восторгом отчетливо осознал себя обладателем чувства победителя, знающего твердо, как побеждать. Он уже несколько часов с большим интересом и внутренней гордостью бережно прислушивался к уверенности в собственных будущих победах и не желал расплескать ни капли яркого ощущения.
Генерал более не задерживал подчиненного.
Оказавшись на воздухе, офицер с благодарным восхищением окунулся в беспредельно свежую бездонную россыпь вечности, сошедшую на него восхитительным звездным небом и стрекотом цикад. В захватывающей бесконечности он ясно угадывал свою судьбу, навсегда вплетенную в сияющий и обжигающий венец славы Отечества.
Сергей Антюшин
