Суворов, …
сей Бог войны открывает воинству своему таинства науки,
которым изучился он у самого Марса
Е.Фукс
История генералиссимуса, князя Италийского, графа Суворова-Рымникского
Явление
Солнце миллионами ослепительных струн, сплавившихся в наклонные сваи, прочно скрепило через оконные проемы мир, что был за ними, с полом библиотеки, на котором расположился довольно хрупкий аккуратный мальчик. Он присел на одно колено, слегка навалившись грудью на другое, выглядел чрезвычайно занятым и серьезным. Щедро омытый светом, он, казалось, был благословлен и принят этим светом навсегда.
Ребенок властвовал раскрывавшимся перед ним захватывающим дух действом, автором, участником и, одновременно, придирчивым свидетелем которого он был.
Он – божество своего и солнечного мира – пребывал в живой сосредоточенности, деятельном внимании, всемогуществе, то замирая на мгновенье, то снова приводя в действие сцену перед собой.
На полу, стараниями мальчика развертывалась неумолимая, полная противоречий, опасностей и радостей жизнь. На свободных от мебели участках незатейливого, но очень ровного и надежного паркета был устроен ландшафт из коробок, дощечек и кусков плотной ткани, заполненный двумя выстроенным друг перед другом и готовыми сойтись в решающей битве армиями.
Это было понятно сразу, хотя солдат «играли» щепочки, с застывшим восковыми пьедесталами, маленькие деревянные колобашечки, бумажные конусы, аккуратно и расчетливо – чтобы получилось устойчивое основание – сложенные листы бумаги, изображавшие шеренги, что подтверждалось рисунком на них … Встречались маленькие коробочки, стоящие на своей длинной и узкой стороне и бывшие, по всей видимости, кавалеристами. Небольшая часть этого воинства была раскрашена в разные цвета, а некоторые из «воинов» уверенно несли на себе изображение амуниции, точек-пуговиц, значков; эти занимали первые ряды. Среди них встречались и вовсе «личности» – им были дарованы глаза без бровей, разные – в виде маленьких черточек или закорючек – носы, плотно сжатые, выражающие строгость и решительность тире-рты.
Были здесь и неизвестно как оказавшиеся в этой компании три настоящих оловянных солдата. Они стояли отдельным строем и были то ли гвардией, то ли резервом.
И, конечно же, не обошлось без шахмат. Они получили должности командиров разных рангов. На одной стороне были светло-кофейные фигуры, другую армию возглавляли блестящие густо-каштановые «генералы» и «офицеры».
Было ясно, что армии комплектовались постепенно, и, при этом, использовались самые различные приемы.
Тут же на полу лежало несколько раскрытых книг, а с райских небес стола, заинтересованно косясь углом на поле брани, свисала карта Европы, которой никак не удавалось сбросить с себя тяжесть нескольких прижавших ее томов и соскользнуть прямо на развернувшуюся баталию.
Назвать происходящее игрой было бы ошибкой; разве что, в том смысле, что вся наша жизнь – Игра! …
Это разворачивалось Настоящее, насыщенное, не имеющее границ и завершения. Солдаты, бесстрашно открытые своей игрушечной изменчивой судьбе, устремили несколько небрежно и смело выведенные печальные взоры их одинаково рюмкообразных лиц, на неприятеля, готовые к своей обыденной тяжелой и неотвратимой работе.
Все просто и ясно. Уже не отвертеться, не оставить сомкнутого строя, не обмякнуть сползая и малодушно дрожа не вжаться в кажущуюся спасительной почву пол ногами. Прославив себя и командиров, победить или погибнуть в атаке; принять на себя удар, пасть, но не отойти.
… иного выбора и нет…
есть лишь надежда
увидеть завтрашний рассвет…
Но иного выбора не было и у худого и бледного юного бога этих солдат … Он сам этого, вероятно, еще не знал точно; да и не нуждался в знании. Потому что отлично чувствовал, и своим еще детским воображением не видел другой дороги, кроме той, что пролегла сквозь это паркетное бранное поле и книжные ущелья к каким-то пока неведомым туманным равнинам и далеким заснеженным скалам. Начавшись в бездонной глубине души этого скелетообразного тела, дорога струилась по складкам ткани на полу, постепенно уплотняясь и за гранью ощущений, за пределами длящегося мгновения Настоящего каменея, пылясь, становясь, наконец, дорогой славы русского оружия.
Мальчик уже не заглядывал в книги, карта в это момент тоже перестала быть нужной. Возможно, он хотел представить свою собственную версию известного сражения, а может – недостающую, по его мнению, баталию в какой-то прошедшей ранее военной компании.
В этот момент дверь, отделяющая библиотеку от гостиной, плавно повернулась на петлях и в затопленное светом царство тактики неторопливо, деликатно вошел высокий и чрезвычайно смуглый военный. Оказавшись в одном с мальчиком пространстве, вошедший незамедлительно вернул дверь в исходное положение, как бы опасаясь, что свет может выплеснуться из библиотеки и бессмысленно бесполезно растечься по всему дому. Впрочем, лицо хозяина дома, оставшегося в гостиной, все же мелькнуло в дверном проеме, подперев дверь снаружи нетерпеливым вопросительным ожиданием.
Приветствия не последовало – давно знакомые, оказавшиеся в комнате вдвоем, уже виделись сегодня. Мальчик нехотя, но спокойно и твердо оставил свое занятие и проворно встал навстречу смуглому в мундире; он искренне уважал этого совершенно непохожего на других человека. Интерес и почтительность отрока к вошедшему объяснялись не внешностью темноликого, в которой мальчик, казалось, не находил ничего незаурядного. Юный творец и повелитель картонно-шахматных армий любил слушать гостя – много повидавшего, много и точно знавшего человека, умеющего спокойно и складно рассуждать о военных походах, крепостях, способах атаки и обороны. Да еще завораживала фамилия, заимствованная у великого воителя древности, и вызывавшая в юном сознании непонятно откуда взявшиеся видения заснеженных скал, по которым цепочкой осторожно пробираются усталые вооруженные люди.
– Ты все немецкие да французские книги читаешь, друг мой, …
Мальчик покосился на «Повесть об Азовском осадном сидении» и шафировские «Рассуждении о причинах Свейской войны», придавившие тяжелым слогом и пыльноватым значительным шелестом разложенную на столе карту, но не ответил.
Темноликий почувствовал свою ошибку, но предпочел не замечать нюансов настроения юного собеседника.
– А я вот тебе принес сей памятный фолиант, подаренный мне моим и батюшки твоего крестным… Давно уже, … двадцать пять лет тому, – значительно продолжил гость и протянул, не торопясь отдавать, редкую книжку. То была «Правило о пяти чинех архитектуры Якова Бароция де Вигнола».
– Благодарю нижайше – оживился мальчик, брызнув глазами по названию, – и про бастионы и кронверки здесь написано?
Темнолицый обласкал мальчика взглядом тепло и безнадежно, помолчал несколько мгновений и, не отпуская из рук книгу продолжил:
– Я еду в Ревель комендантом … нынче. Проститься с тобой хочу… Думаю узнать, где тебе дальше языкам, да посольскому умению учиться, … – и продолжил, – А как бы ты в коллегии иностранных дел служил?
– Отлично бы служил, – бойко ответил мальчик и, поддерживая интересную книгу со своего края, сокрушенно, но совершено не допуская возражений, твердо добавил, – если бы служил там… но не дано мне, артиклеи путаю, и политес не дается, – и завершил с лукавинкой в глазах – а артикул воинский изучать стараюсь прилежно.
Смуглый вздохнул то ли с облегчением, то ли с грустью; медленно и осторожно отпустил книгу, чуть дрогнувшую в детской руке, плавно окинул проницательным в контрастирующих белках взором карту, раскрытые и нераскрытые книги на столе и остановился на развернувшейся у его ног баталии.
– Это что же, вы, ваше будущее превосходительство, Эпаминонда тут разыгрываете? – и неожиданно присел на одно колено.
Мальчик, бережно прижимая книгу, последовал примеру своего гостя, и между ними завязалась недолгая, но очень живая беседа, далекая от попыток решения будущей судьбы мальчика, потому что диалог этот сам был уже неотъемлемой частью судьбы, избравшей юную душу для великих дел.
Через некоторое время гость с хозяином дома закрылись ненадолго в кабинете.
Оставшийся в библиотеке юный и пока еще тщедушный бог, не видел, как после первых слов краткого диалога нахмурился хозяин кабинета, и начал было нервно расхаживать от окна к двери, бросая отдельные слова; как тверд и спокоен оставался гость. Он, словно темноликий ангел, беспристрастный посланник небес, и не собирался возражать, а лишь возвестил отцу мальчика волю высших сил…
– Ну, дай Бог в Ревеле хорошей службы, – пожелал хозяин, обнимая темноликого на крыльце дома.
– Храни вас Господь … – отвечал гость.
Коротко распрощались крестники-братья, люди с разными характерами и общей судьбой служения Отечеству, сделавшей все их старания лишь предвестием
более важных и ярких деяний, а каждого из них наделившей ролью предтечи небывалого явления в истории военного искусства.
А еще через несколько дней, когда темноликий посланец был уже в далеком морском городе с чертежно-сухим портово-протестантским силуэтом, отец привел мальчика в строгое пространство, примечательное скоплением зеленых мундиров с голубыми воротниками и записал в полк.
Впрочем, настоящая военная служба началось для него лишь на шестой год после этого.
Сергей Антюшин
