Субботний день близился к вечеру. Трудолюбивый северо-западный ветер растащил собравшиеся было тучи, и небо засияло той глубокой, прямо — нездешней таинственно глубокой синевой. Вот откуда брали краски те, кто раскрашивал и купола наших церквей и навершия достающих сами небеса минаретов Самарканда и Бухары. Впрочем, и в краях Алишера Навои и Руми с буйством красок было тоже все в порядке. Это если не нарушать справедливого течения жизни, оглядывая божий мир.
Народ заканчивал свои гаражные дела и шаманские танцы вокруг машин. Старая сбитая компания готовилась посидеть, как следует. Имеем право! Кто-то уже выбыл на так называемое «ПМЖ», получив очень долгожданные квартиры в пресловутой Средней Полосе. Все мы тут временные, приезжали сюда служить, служили, отсюда уходили в моря, возвращались к родным берегам, снова уходили … Неожиданно подкрадывался запас, пенсия, ожидали обещанные за долгую службу квартиры … А некоторые так и упокоились на постоянно под крестами Белокаменской часовенки. Кто-то отдал свои квартиры детям, у которых-то других шансов на жилье нет и не предвидится … А сами остались здесь, благо квартир в старых домах – с избытком, и если кому-то их не дают – то только исключительно из чиновничьей вредности.
А город тоже жил своей размеренной жизнью флотского гарнизона, и новые моряки спешили по утрам к старым причалам, где стояли пока еще старые корабли, мечтавшие о новых собратьях, все как-то застревающих на неведомых стапелях где-то на большой земле. Жизнь продолжалась …
Палыч разжигал мангал и не был доволен результатами своего труда. Еще бы! Дрова были сырыми, бумага успешно прогорала, щепки еле тлели … а дрова над всем этим издевались! Огонь бился-бился, а потом бессильно опадал, зло поглядывая красными тлеющими угольками. И вообще – все было не так! Андрею, который складывал дрова в мангале, надо было руки поотрывать … Но уже поздно! А надо было! Совсем немного подправить дрова… и, наверное – мозги!
Все это мичман проговаривал в слух, добавляя убийственные пожелания всем причастным. Традиции были такие! Нет, конечно, хочешь сделать хорошо — делай сам! Нет, кое-что можно сделать и сейчас. Например …
Мало-помалу — дело пошло! Огонь заполыхал, дрова, наконец, занялись!
Доктор критически осматривал заготовку шашлыка – «бастурму» как он ее называл, с видом знатока оглядывая процесс подготовки и покрикивая на участников, как на своих девченок-медсестер на операции … Во зверь-то!
— Критиковать — это конечно не мешки таскать! — резюмировал Коромыслин, — вон, лучше помой и порежь овощи!
Доктор на полуслове замолчал, а потом молвил: — А почему бы и нет!
И обстоятельно занялся поручением.
Андрей вытащил из гаража пластиковые тарелки с селедкой, салом и колбасой, корзинки с ломтями ржаного хлеба. Мужская закуска!
Тут же разливали национальные напитки, в том числе кубанский «виски», чисто пшеничный без дрожжей, выгнанный ночью, где-то далеко-далеко на юге, в летней кухне старого казачьего дома, лично братаном Палыча. Чистый бальзам от всех болезней!
Выпили за конец гаражной страды, закусили. Причем, Палыч лишь слегка поковырялся в соленых огурцах.
— Закусывай, Александр! — жуя колбасу, встрял доктор — когда еще шашлык созреет!
— Ну уж нет! — мотнул головой Егоркин, я уж лучше свои трюма под главную пищу припасу! — хмыкнул он и улыбнулся. Видимо каким-то своим воспоминаниям, и продолжал: — А то я как-то раз опозорился, да так, что до сих пор от стыда потею! Да и в Самарканде, небось, вспоминают большого русского, который сожрал вообще все, что было на столе, разве что чуть рисованные маки от скатерти не поотковыривал. Было! Эх, как вспомню!
Давным-давно, ещё когда стоял себе «Союз нерушимый республик свободных» и в ус себе не дул, глядя в безбедное будущее, служили на славном Северном флоте люди со всех его окраин! И Великая Русь, которая всех сплотила, была непоколебимым оплотом стабильности и порядка.
И граждане не совсем, чтобы русские не были никакими такими мигрантами, а гражданами мощного великого государства, которое они защищали — по Конституции и каждый в свой срок, в тех уголках страны, куда забросит тебя судьба. А все соседи-враги конечно, злобой пыхали, но вот тронуть даже краешком рукава — боялись, и — не без оснований! А и нехрен нас трогать!
Александр Егоркин, по обычаю потянув время и сделав паузу, добившись гробовой тишины и академического внимания, начал:
— Стояли мы тогда в заводе, срок планового ремонта подошел, и вдруг вызывают меня и нашего минера в штаб, направляют на флотский ПТК[1] в Североморск. Должны мы были ехать за молодым пополнением аж в древний город Самарканд, к самым знаменитым минаретам. По тем временам так оно и было – считалось, что на стоящем в ремонте корабле, офицерам и мичманам заняться было нечем. Начальство делало вид, что оно всерьез верит, что ремонт корабля делают только заводские рабочие, а экипаж как-то в стороне. Между прочим — все из нас помнят, что это все не так! Я уж не говорю о том, что местные сварщики ежедневно пытались подпалить нас с четырех концов, а мы не давались! Но все это начальники пропускали мимо ушей …
А куда деваться – приказ есть приказ, действительно — кому-то надо, а мы смыться не успели – значит – нам. В таких вещах я был фаталистом. Опять же – новые впечатления, если разобраться. Это всегда плюс. Правда, команда безбашенных новобранцев – это минус. Обормоты всерьез полагают, что, возможно, выпить водку и пощупать девчонок на этом свете больше не удастся, и только поэтому пытались допить всю водку на пару лет вперед. А также – попытаться освоить всех встречных теток, хоть бы издали похожих на женщину. Чего только не случалось в этих командировках! Последний раз в биографии мужика наступал период, когда его поручали семи нянькам, а он тут же пытался остаться без глаза!
Дальше было так: — Напросился с ними один старшина-срочник, из боевой части пять. У него в Самарканде жил родной дядя и целый взвод двоюродных сестер и братьев, и даже – племянников.
Прикинули «за» и «против» – а почему бы и нет, собственно? Вполне сойдет, в случае чего, за переводчика и гида-проводника. Ни капитан-лейтенант Нориков, ни даже вездесущий Палыч в тех краях не были, всем было интересно, но как разрешать возникающие в будущем вопросы – особых мыслей не было…
В управлении ПТК настращали Норикова до безобразия, всякой ответственностью за безответственность, дали расписаться за знание разных статей Уголовного кодекса, в куче директив и приказов.
Дали всякие напутствия, а так же еще одного старшину и ворох разных бумаг и проездных документов, которые должны пригодиться в командировочной жизни.
Отправились в Мурмаши, в аэропорт. А уже к вечеру следующего дня, меняя самолеты и рейсы, охрипнув от ругани с транспортными комендатурами, североморцы прибыли в Самаркандский областной военкомат.
Встретил их замученный высокий майор со впалыми щеками, явно восточной внешности. Он был с ранней сединой в смоляной шевелюре и красно-розовым шрамом на голове (совсем недалеко шла остервенелая афганская война). Видимо замученный суетой призывного периода, он определил группу в гостиницу, дал какие-то талоны на питание в военкоматовскую столовую от «Военторга», удостоверения, пропуска на сборный пункт, и отпустил в восвояси.
Призываемая команда из сорока человек, сказал он, будет только послезавтра, сейчас будущих бойцов собирают по городкам и кишлакам. Вот с послезавтрашнего утра тогда мы должны работать с документами и готовиться к обратной дороге, где-то через два дня, обратно – самолетом от Ташкента, поездом – от Москвы. Билеты уже заказаны, но местный шайтан их раздерет, когда они будут!
На прощание, оглядев Норикова и Палыча, майор почему-то напомнил:
— Вы это … того … с бабами поосторожнее! Помните товарища Сухова? Ага, восток – дело тонкое! Точно сказано – нарваться можете … Народ здесь молодой, горячий и чужаков не любит …таких как вы, пришельцев! Бывайте пока! — видимо, опыт у него был.
Они распрощались с усталым офицером.
Был уже вечер. Вышний купол без единой тучки, насколько взгляда хватало. В быстро темнеющем синем небе уже загорались сверкающие звезды, словно окна в дальних домах.
Раскаленные глинобитные стены домов и заборов излучали жар, листья на деревьях даже не шевелились. Тишина понемногу подкрадывалась к кварталам, заполняя собой вечер, и только журчание стеклянных струй в каменных руслах арыков становилось слышнее.
Было непривычно жарко. Еще бы! Ноябрь месяц у нас даже теплым ни за что не назовешь! А здесь … Чистый август! Или чуть теплее …
— Касымов! – окликнул старшину Нориков, — давай-ка веди в какое-то приличное кафе, нам всем надо поесть, как следует! В столовку завтра сходим! Я бы сейчас собаку бы съел! — пожаловался минер.
— То-то они от нас разбегаются! — «догадался» Егоркин, — Точно! А то московские бутерброды давно уже на молекулы разложились! —
— Зачем в кафе, товарищ командир? — старшина щедро плеснул бальзама на сердце минера. Восточный политес! Умеют же эти потомки Насреддинов и прочих Ходжей!
Борис Нориков втайне спал и видел себя командиром корабля, бороздящего взволнованное, как бассейн с упавшим туда бегемотом, море и, по-отечески воспитывающего всех своих офицеров, кто не успел смыться спрятаться от военной педагогики. Как их кэп Долгоусов, например … А зачем еще было идти в военно-морское училище, как не за командирским статусом пенителя морей, а? Логично! Рвись к телеграфам, тудыт твою во все планетарные передачи с прецессионным сдвигом, мужик ты или нет! Будь лучшим! Профессия обязывает! У нас как — встал передохнуть — так враз отстал!
Касымов изобразил раздумчиво поисковую паузу и предложил:
— А у меня тут дядя живет, старшина в махале. Так у нас кварталы называют! — вариант у этого соблазнителя был давно заготовлен, и только ждал озвучивания. Дождался! Он продолжал вкрадчивым голосом:
— Уважаемый, так все и зовут его! Хорошим слесарем и кузнецом был. На Севере служил, в авиации, сразу после войны, вот! Рад будет! А какой плов, может быть! У него, совсем кстати, друг и сосед – уста-пловчи. Мастер по плову – это по нашему значит! – вот тут этот иезуит закатил свои хитрющие глазки и восторженно зацокал языком и даже сглотнул сладкую слюну предвкушения. Нориков сломался! Палыч – тоже! А что, заманчиво и интересно!
— Ну, если так … Пойдем, что ли, Палыч? — нерешительно молвил капитан-лейтенант, тоже обтекая изнутри густой тягучей слюной…
— Да, пойдем, во всяком случае, интересно, да и уважение окажем! — охотно согласился мичман, — Вот только надо бы что-то купить. Здесь, как и у нас на Севере, с пустыми руками в гости не ходят, тем более – ежели как мы, в первый раз!
— Ну, веди Вергилий! — сказал Касымову капитан-лейтенант, — пошли!
— Кто??? — переспросил узбекский абориген в суконной «голландке».
— Сусанин! — пояснил Палыч, — все путникам кто-то достается в проводники, кому — Вергилий, кому – как например полякам под Костромой — Сусанин. Интересная у тех ляхов была экскурсия! Правда, последняя …
— А нам кто достался, товарищ старший мичман? — ехидно поинтересовался Гавриков.
— А вот увидим, где-то минут через тридцать-сорок.
Касымов пока ни черта не понял из их зубоскальства, пожал плечами и пошел впереди.
Кавалер всех возможных отличных знаков и жетонов Советского ВМФ, старшина первой статьи Гавриков пошел замыкающим, с независимым видом, словно самурай на боевой прогулке, соответствуя собственному статусу советского «годка», которому предстояло уже через месяц увольняться. А то!
Завернули в магазин и купили всякого, что могло сойти за сладости и сувениры-подношения. Но!!! Исключительно по выбору Касымова. Этот же товарищ был предупрежден – ежели что не так, то … Для наглядности Палыч поднес ему под нос здоровенный кулачище — как будто средний величины дорожный булыжник. А то?
Шли узкими улицами, как будто взятыми из исторических фильмов. Этакие тенистые коридоры, обрамленные глинобитными заборами, через которые свешивались ветви фруктовых деревьев, увешанных различными плодами, источающими невероятные запахи, дразнящие обоняние.
Голодные рты сами по себе заполнялись сладкой слюной. Слюна проблемы не решала, а даже – наоборот! У моряков стали появляться уже не только кулинарные фантазии, но и галлюцинации.
Высокие тополя терялись своей кудрявой кроной в темнеющем небе. Осень и здесь укорачивала дни, рано пряча солнце за горизонт.
Поворот, другой, булыжные мостовые, запах сладковатого дыма домашних очагов. Вовсю пахло горячей пищей, какими-то пряностями, разогретым хлопковым маслом и свежими лепешками. Обалдеть! Телефонные будки на перекрестках, торговые лавки на углах – вот хрен их разберет, поди запомни эти ориентиры!
Вот и искомый двор … Добротный мощный глинобитный забор, хоть укрепрайон из него строй.
К калитке в кованых воротах, с той стороны, рванулась кудлатая собака, помесь среднеазиатской овчарки, видимо, с танком. Она, рыча и громыхая цепью о проволоку, громко и зло взлаивая, прыгала на калитку всем весом. Та дрожала под тяжелыми ударами. Надо же было продемонстрировать свою работу в оправдание вкусных пайковых костей, в щедрой бахроме вареного мяса!
— Тохта! Отр! (Стой! Сидеть!) — послышался голос хозяина из-за высокого забора — Кет! (Вали отсюда!) Пес враз успокоился.
Щелчок запора, скрип старинных кованых петель — вспыхнула лампа над аркой ворот, и появился пожилой, крепкий седой мужчина, в тюбетейке и в добротном чистеньком коричневом халате — как положено порядочному хозяину самаркандского дома и, тем более, старшине махаля, или как там звучит это по-узбекски.
— Салам – аллейкум, Фархад-акэ! — нетерпеливо воскликнул Касымов и бросился ему на шею. Обнялись, дядя сделал это весьма сдержано, осуждающе оглядывая племянника, как бы извиняясь за него перед гостями. Ну, зачем мужчинам проявлять щенячьи нежности при постороннем? Успеется!
Собака поставила в где-то своем плане «вып» и смылась в прохладный угол за будкой. Однако, и оттуда страж внимательно поглядывал на хозяина. А вдруг кто его захочет обидеть, на свою беду?
— Дядя, это мои начальники и товарищ – представил он по-русски. Воспитанный и культурный человек с Востока знает, что вести разговор на своем языке в присутствии русских или кого еще — серость и бескультурье. Русские подозрительны, и могут подумать, что ты над ними насмехаешься или готовишь им какую гадость. А вот тогда можно нарваться при удобном случае … Уж лучше быть культурным! Ничего не стоит, а останешься при выгоде!
— Здравствуйте, уважаемые! Всегда рад видеть у себя в доме моряков-североморцев, друзей моего дорогого, но бестолкового племянника! Ты чего телеграмму так поздно прислал? Сегодня только и принесли … два часа назад! — взглянув на свой золотой «хронометр» под рукавом полосатого халата посетовал Фархад-ака.
— Проходите, гости дорогие! Что в воротах застряли! Завтра смеяться все улица будет – старый Фархад забыл, что с гостями делают!
— Послал-то я телеграмму давно, но все это — наш восток, дядя! У нас спешить не будут! То чай с лепешками, то чай с курагой … опять же –— рахат-лукум. А что не успеем – будет еще завтра и послезавтра. Жара!
— Во-во! Так и отстанем от всего мира, который вперед убежит!
— Русские не дадут! Тянуть за собой будут!
— А наши баи и от них сбегут — лишь бы лежать себе в тени, чай пить, запретной водкой запивать да и людей стричь. Как баранов! С мясом!
— Э-э. дядя! Каким вы были, таким и остались! — смеялся Адиль Касымов.
— Ага! Сержантом стал — дядю учить можно, э-э!
— Нет, уважаемый Фархад-ака, он у нас в старшинах ходит, это если по-нашенски, по-флотски! — вмешался Нориков.
— Хрен редьки не слаще! — совсем по-русски махнул рукой Фархад, — так, кажется у вас говорят?
Тем временем хозяин и гости подошли к освещенной беседке около небольшого бассейна, в котором плавали … тазы с какими-то тропическими цветами. Экзотика, приятно балующая глаз.
— Жена балуется — кивнул хозяин, теперь есть невестки — они все сделают и переделают, только руководи! Да, теперь у нее есть время!
— Издрасьте! – приветливо разулыбалась гостям луноликая, полноватая жена хозяина доиа. Смущенно улыбаясь, прикрывая лица краешками платков, порхнула стайка разновозрастных молодых женщин с блюдами и подносиками. Судя по всему, по «гарнизону» была объявлена боевая тревога, ну, минимум — аврал по «приготовлению»[2].
Нориков и Егоркин прямо у входа вручили разные сувениры и магазинские сладости хозяину и хозяйке, а, так же, детям — кто посмелее. Подарки выбирались строго по вкусу и рекомендациям Касымова, Предположительно, конечно, но, на первый взгляд угадали … восточный человек никогда не покажет неудовольствия. Не осудит гостя. Может быть, потом. Между самых близких.
В беседке авральными темпами накрывался низенький стол –достархан, тащили пестрые одеяла, подушки, стоял смех и гвалт на узбекском.
— В доме Асия-ханым, жена моя, у меня настоящий старшина, ее все слушаются!
— И вы?
— И я, да что –я, всего-то ефрейтора в авиации и выслужил! — улыбаясь одними глазами, ответствовал Фархад –ака, — обошел меня племянник! Вон, его сестры говорят — Адиль, вон, приехал, весь в золоте и орденах. Завтра пол-Самарканда и Ката-Кургана об этом судачить будут!
От краешков глаз Фархада разбежались довольные добрые морщинки.
Сели за достархан, подогнув ноги по-восточному. С непривычки долго так не высидишь! Даже если есть кое-какой опыт спортивных восточных единоборств.
На скатерти, покрытой красивыми яркими цветами, стояли блюда и розетки с печенюшками, сладким «хворостом», жареным в раскаленном масле, с янтарным урюком, миндальными орешками, изюмом и еще какими-то сладостями.
Зеленый чай в пиалы-кесе разливал сам хозяин. Причем, не доливая даже до половины — восточный обычай. Так делают, когда за столом уважаемые гости. Они попивают свой чай, услаждая слух и душу хозяину мудрой беседой.
«А что ждать от глупых и недалеких? Вот тебе полная кружка чаю, вот тебе закуска — пей и проваливай!» — подумал Егоркин. – «Мудрый Восток! Отсюда и Хайям, и Навои, и Руми … и кто там еще? Ну и остальные …» — щедро пополнил список восточных мудрецов Палыч.
Подошел к Фархаду-ака какой-то крепкий, чуть полноватый мужичок, он поздоровался двумя ладонями с уважаемым хозяином, он поклонился всем остальным, прижав крепкую черную от загара ладонь к своему сердцу. Все в ответ поклонились, а Касымов даже привстал.
Пошел оживленный разговор по-узбекски, причем хозяин что-то говорил, а толстячок зыркал глазами в сторону гостей и иногда повторял: — Хоп!
Или — Хоп, яушули!
Затем, почтительно поклонившись всем, он исчез. В углу двора, между тем, начались какие-то движения и суета, заполыхал огонь, из кладовки потащили куда-то блестящий чистотой объемистый древний медный казан …
Хозяин извинился: — Вы простите моего соседа Абдурахима, всю жизнь хлопок растил-собирал, баранов вдоль реки пас, а вот теперь к сыну в город переехал, по-русски вроде бы и понимает, но вот говорить совсем не умеет! Так что мы не со зла …
Между тем, хотелось есть. Где осталось то Домодедово с его бутербродами? А? Оно было утром! И маковой росинки во рту не было с тех пор! А все Касымов! Дождется ужо!
Он закинул сразу горсть печенюшек себе в рот, потом закусил миндалем, сделал пару глотков зеленого чая. В кишках и где-то там же еще, слышалось бурчание и возмущенная ругань. Палыч всерьез опасался, что этот хор слышат соседи.
«Нет, блин, и где это самое восточное хлебосольство!? Как кого послушаешь – так гостей насмерть в Самарканде или там в Бухаре, или там у казахов или таджиков закармливают!!! И мясом, и пловом. И … вообще! А у нас? Ежели бы не печенюшки – уже упал бы без сил и тихо помер! От бессилия! Только вот вкусным – и это правда – зеленым чаем полощу себе пищевод. В желудке целый пруд. А что – нет?» — внутренне ругался сам с собой Егоркин, тихо закипая и потрескивая, как котел без ТПК[3]
Тем временем, Палыч, который страдал вовсю от разъяренного аппетита, стал замечать, что все вокруг посматривают на него. Причем, если и не осуждающе, так удивленно.
Александр украдкой оглянулся по сторонам, и опять бросил в рот пару горстей закусок. Касымов глянул на него явно неодобрительно, а Асия –ханым, поднесшая самолично пару фарфоровых чайников с узором в виде бараньих голов, с переплетенными рогами, даже как-то сочувственно. Женщины часто жалеют голодных мужчин!
Разговор шел плавно и неспешно, словно ишачок по пыльной дороге между полусонными кишлаками, растворялся во взаимных комплиментах.
— Мой муж служил в Африке! — гордо молвила Асия–ханым, преодолевая вековые запреты и влезая в мужской разговор на военные темы. Фархад-ака и Касымов, видимо, испугались за авторитет дома, но вовремя подумали – русским это как-то по-барабану, их женщины и не такое творят, даже при гостях! И те, представьте себе, ничего!
Так их понял их взгляды старший мичман Егоркин, и, наверное, был по-своему, прав!
— Ух ты! — по-мальчишески восхитился минер, — в Африке?
— Ну уж нет! — весело засмеялся хозяин. — В Африканде! Это где-то на железной дороге под Мурманском. Там тогда была авиабаза, два полка истребителей ПВО стояло. И вот, когда у полка были учения, и самолеты день и ночь взлетали и садились – вот то была Африка! Даже зимой все в поту бегали! — возвращаясь в воспоминаниях в свою далекую молодость, говорил дядя Фархад. Видимо, воспоминания были для него приятными.
Большой двор, по-узбекски украшенный гирляндами виноградных лоз, увешанных тяжелыми осенними гроздьями спелого уже винограда, наполнялся каким-то серебряным дымом. Весело трещал костер ветками арчи, вязанки которых лежали у высокого старого дувала.
— А как мой племянник служит? — спросил он у Бориса Норикова. Пока тот обдумывал, что сказать, саратовский обормот Гавриков, уставший молчать, ляпнул: — Да хорошо он служит, уважаемый дядя Фархад! — Вот только всего один раз на губе и отсидел!
— А за что? — спокойно, с улыбкой поинтересовался хозяин.
— Да тетки-вохрушки на проходной завода пьяным его поймали! — охотно ответил Гавриков. Егоркин ему съездил по почкам незаметно, чувствительно, но, видимо, поздновато. Надо было раньше и сильнее.
— Да не пьяным, а просто с запахом! — поспешно поправил приятеля Адиль.
Фархад заметно помрачнел, замолчал. Потом спросил у племянника, совершенно без акцента и как-то уж совсем обыденно, по русски:
— А в морду хочешь? Эх, не твои бы начальники, это еще ладно, да не твоя бы тетка с сестрами, которые на нас с восторгом смотрят — уже бы получил! Дед твой умер давно, я теперь старший мужчина в роду — и твоему отцу могу въехать, чем попало за такие вещи! А ты … позоришь род, мальчишка? В бухарики рвешься?
Борис Нориков кинулся грудью гасить пожар назревающей семейной ссоры. Присоединился и Палыч, от всей чистоты души. Нет, голодными остались, ну – почти голодными, килограмм печенюшек, сладкого «хвороста» и столько же сухофруктов – не в счет. Так еще и долгоиграющий семейный скандал косвенно организовать! Знаю я этих горячих тюрков без уздечек, ага! Что узбеки, что туркмены … таджики … не-а, последние и не тюрки даже вовсе, дикие какие-то совсем, ё-п-р-с-т!
Тем временем, по двору уже вовсю расстилался вкусный дым, нежный запах мяса, жареного лука, распаренных специй … да и вообще… Ну и кто устоит против запаха готовившихся восточных блюд? Да не я – это уж точно!
И вот только теперь, только в этот самый момент, до Егоркина и дошел, как дробинка-аскорбинка до кишок жирафа, весь глубокий смысл приема неожиданных гостей по восточному, по–узбекски!
Твою бригаду во все поперечины через пень-коромысло! Это же надо! Как какой-то болван, как непроходимый жлоб, как перезрелый весенний кабан накинулся Палыч на легкие подготовительные закуски! Да это даже и не закуски. А так – предварительные украшения доброго узбекского достархана! Декорация! А Палыч? Ну и отличился! Нет, ну не твою же дивизию, а?
Да, теперь все встречные дворняжки будут валяться перед ним от смеха! Так страдал Егоркин почти вслух. У него лицо перекосило от смущения, оно стало прямо пунцовым. Нет, а Касымов-то, блин, хорош! Шепнуть бы мог — не налегай. Мол, жди плов, будь мужчиной! Так нет же! Ну, вы еще все и всё у меня получите! — разозлился Егоркин
А тем временем женщины двора Касымовых (как сказано-то! Прямо как про беков или ханов!) понесли в беседку ляган с ароматнейшим пловом. В нем каждая рисинка отдельно от других пылала янтарным светом, напитанная нежным бараньим жиром и свежим хлопковым маслом, этого года. Каждый кусочек моркови, порубленной аккуратной соломкой, точь-в-точь – одна, как друга, истекал солнечным светом, просвечиваясь насквозь.. А как благоухало мясо! В горах янтарного риса, среди истекающего нежным жиром мяса и моркови, источающих неземные благовония, торчали целые чищенные головки чеснока … А рядом еще и треугольные пирожки курятиной и картошкой и местным луком …Эх! Даже сейчас, через столько лет, канувших в далекое благословенное прошлое, перечисляя эти блюда, вызывающие яркие четырехмерные воспоминания, Егоркин без конца сглатывал обильную слюну и закатывал глаза к синему небосводу.
Несли чайники со свежим зеленым чаем, а гостям — ну русские же, чего с них взять – принесли и вина, и водки. Пришлось сделать вид, что не пьем мол. Так, плеснули что-то на дно пиалушек раз, а потом моряки решительно отказались, уважая обычаи хозяев. Да и восточные люди не уважают мужчин, не умеющих обуздать свои слабости, когда нужно.
Все, включая Фархад-ака загляделись на картину. Девушки несли на красивых блюдах синего фарфора, зелень, помидоры, огурцы. Еще какие-то блюда с мясом, тарелки с конской колбасой …
За всем этим шел, гордо улыбаясь, сам Абдурахим-ака, вот тот самый «уста-пловчи», обещанный младшим Касымовым. Он шел получить все заслуженные похвалы, воздаваемые гостями пиршества, и не важно – большого или маленького! Ибо автор, какой ни есть – всегда существо тщеславное! На мудром востоке считается, что хорошие, добрые слова надо говорить человеку не только над могилой и на поминках. Но, представьте себе, и при жизни, и причем, не только на юбилее и на проводах, а по любому поводу и без него. И, в особенности, оценивая труд рук его!
Честь мастеру, его мастерству! И как каждый мастер. Он имел свои секреты, свою гордость и требовал к себе уважения. Честное слово, плов того стоил!
Дети поднесли тазы с розовой водой, полотенца. Мужчины неспешно вымыли руки.
Хозяин провел ладонями по лицу, просил у Аллаха благословения пищи …
Все приступили к совместной трапезе, испытывая истинное наслаждение. Ах, какой был вкус, ох, какое наслаждение от еды! Это священнодействие! Ибо после него никто из присутствующих не имел право делать другому хоть малейшие гадости! За такие вещи Бог разберется, не откладывая, наверняка и очень впечатляюще. Когда-то и у славян было так же, да позабыли свои корни! Традиции!
Изголодавшиеся мужчины вкушали добрую пищу и хвалили мастера! Они наслаждались медленным насыщением, ибо жадно набрасываться на угощение, как бы ты ни был голоден — это очень плохой тон и недостойно взрослого мужчины! Вот так!
Хозяин,довольно жмурясь, повторял: — Вот теперь, вы можете рассказывать своим детям и внукам, что в гостях у старого Фархада вы ели плов самого уста-пловчи Абдурахима!
Все согласно кивали, и провозглашали хвалу мастеру. Даже разгильдяй Гавриков! Но! Кроме самого голодного, самого гурманистого в компании – Егоркина! Конечно, он тоже сыпал комплиментами — вслух, а в то же время материл себя самого. Он уже был сыт, набив свой желудок … По законам, он не мог не отпробовать все блюда парадного меню, иначе всех обидишь. Но вот удовольствия-то – его и не было! Переполненный желудок – это уже само по себе божье наказание! Сам себя наказал! И поделом! Нет, это же надо! Стыд-то какой!
Егоркин закончил свой рассказ и вернулся в наше время, на нашу грешную землю.
— Да, вот так оно все и было! Давно, правда, когда еще было живо было великое отечество — Советский Союз. А ведь все, как будто вчера было! Надо знать свои обычаи и традиции, да вот и чужие – вовсе не вредно!
После службы Касымов успел закончить институт, стал учителем а, теперь, наверное, гостарбайтером в Москве помогает кому-то чего-то строить. У них там полный развал и семью не прокормить. А семьи у них большие …
— Уважаю, Палыч! Не у каждого бы смелости хватило, вот так вот всенародно покаяться в своей жадности!
— Вот бы к нам этого самого усто! — мечтательно закинул глаза к небу Андрей.
— Да ничего! И у нас — не плохо! Да и шашлык уже поспел! — отметил доктор,— вон какой аромат на пол-мили кругом!
И действительно – во всех рядах гаражей мужики бросили работу и принюхивались, втихаря завидуя — сами-то не догадались!
— Что пьем-то сегодня, мужики? – поинтересовался громогласно Бардин, — Опять – водку? Холодную? Нет, это к хорошему шашлыку-то? Никакой культуры и школы, господа! Ну, что, у всех налито! Во-от! — он оглядел почтеннейшую публику и поднял свой стаканчик
— Так за шашлык и его мастера! Как там, Палыч?
— Усто-кябабчи! Где-то так, наверное! — отозвался Егоркин
Ну вот – красиво и таинственно звучит, не то, что какой-то там черный «шашлычник»!
Вот так вот старший мичман Егоркин укрепляя братство между народами, совсем как-то не полит корректно влип в международную историю.
[1] Профессионально техническая комиссия – организация по приему и распределению молодого пополнения
[2] То есть: команда «Корабль к бою и походу приготовить!» [3] Травяше-прндохранительный клапан. Это такая аппаратура, которая не позволяет паровому котлу рвануть от возмущения.Виктор Белько
