Библейское изречение «время разбрасывать и время собирать камни» часто находит своё отражение и в далёкой от философских обобщений повседневной жизни военных моряков, особенно в дальних морских походах. Это может подтвердить и мичман Николай Кусков. В тот памятный четверг, когда корабль, на котором служил мичман, стоял в одной из точек якорных стоянок в Средиземном море, Николаю Степановичу выпала нелегкая доля.
Вначале он лишился любимого спиннинга. Мичман лишь на минуту оставил его без присмотра отойдя покурить с товарищами в установленное место. Вернувшись, он испытал горькое разочарование, от удочки и след простыл. Видно какая-то не в меру шустрая рыба, попавшись на крючок, умудрилась утащить её на глубину. Николай Степанович ругал себя на чём свет стоит за то, что плохо закрепил остов спиннинга у леерного ограждения. Эта оплошность дорого ему обошлась, лишив возможности постоянного дополнения к вечернему чаю. Теперь в распоряжении заядлого рыбака оставалась многометровая японская леска с зелёным отливом и повышенной прочностью, постоянно опускаемая за борт во время якорных стоянок с целью охоты за обитателем дна черным морским карасем. Эта вам ни какой-нибудь речной карасик, а огромная рыба, у которой только голова с десятилитровое ведро, так что поймать это морское Чудо-юдо — редкая удача и итог недельного, а то и месячного ожидания.
Мичман Кусков, раздосадованный утратой спиннинга, с понурой головой побрел на ют, чтобы, глядя на свою японскую снасть, смягчить горечь потери и хоть немного поднять себе настроение. На подходе к леерам, на которые была заведена уходящая на дно леска, почему-то возникло чувство тревоги. Это было связано с тем, что глаз мичмана привычно не увидел натянутую струной и уходящую под углом в воду леску. Подбежав к леерному ограждению, растревоженный мичман получил новый удар. Вдоль опоры безвольно висел лишь хвостик его гордости – японской донной лески, некогда добытой в море в качестве трофея, точнее, позаимствованной из арсенала рыбаков выставляющих свои снасти-капканы в разных точках водной акватории. В этот момент на мичмана жалко было смотреть. Он был настолько сражён этим обстоятельством, что потерял дар речи и лишь периодически подымал и показательно опускал обрывок лески, в то время как очередной сослуживец высказывал ему слова сочувствия.
Николай Степанович в подавленном состоянии ушёл к себе в каюту, и несколько часов его не было видно. Когда он снова появился на верхней палубе, а это уже был глубокий вечер, то его встречали исключительно сочувствующие взгляды коллег по увлечению рыбалкой и зевак-сослуживцев. Но заядлый рыбак за время своего добровольного заточения сумел побороть охватившую всё его существо меланхолию и вышел обновленным человеком, смирившись с новым для себя статусом «безлошадного наблюдателя». В своем положении он увидел не только минусы, но и плюсы. Зато теперь он лишен рыбацких амбиций и искренне будет радоваться чужой удаче – это раз. Во-вторых, больше времени будет оставаться на работу над собой и для самосовершенствования. В-третьих… Мысль Кускова прервал шум, послышавшийся на юте. Николай Степанович поспешил туда и не зря.
Несколько человек, словно участвуя в соревнованиях по перетягиванию каната, с небывалым азартом пытались подтянуть к кораблю улов с глубины. Видимо средиземноморский чёрный карась был внушительных размеров, потому что выбирать леску было весьма проблематично. Мичман присоединился к группе рыбаков. На счёт раз-два-три, с помощью Кускова и матерных слов, дело пошло. Когда добычу подняли к поверхности воды, то в свете прожектора стало ясно, что это никакой не чёрный карась, а внушительного размера серая донная акула. Чтобы освободить большой крючок, прочно впившийся в тело морской хищницы, было решено использовать шпиль. Загудел двигатель и шпиль начал вращаться, наматывая на себя леску. Попавшейся на крючок алчущей добычи акуле соревноваться в силе с людьми было возможно, но с техникой – бесполезно. Оказавшись на верхней палубе корабля, акула недолго выделывала кренделя, так как тут же была оглушена и обезврежена. Крючок освободили и хотели выбросить тело обитательницы глубин в море, но тут мичман Кусков предъявил свои права на добычу, как равноправный участник извлечения её из воды. Возражений не последовало. Да и что проку от акулы, это же не карась, и даже не катран. Но на этот счёт у Николая Степановича была своя точка зрения.
Время было позднее, поэтому группа служивых с юта быстро рассосалась и пошла отдыхать. А мичман Кусков сбегал за ножом и стал разделывать акулу. Он профессионально вырезал лучшие части и сложил их в большое блюдо, временно позаимствованное на камбузе. Закончив дело, он выбросил остатки на корм рыбам, а сам, подняв посуду с увесистыми кусками акульего мяса, отправился к себе в каюту. Проживавшие вместе с ним мичманы Петров и Кудасов уже лежали в койках и читали на сон грядущий книги, взятые в корабельной библиотеке. Когда Кусков стал вытаскивать из холодильника их общие продовольственные запасы, освобождая место под блюдо с акульей вырезкой, соседи по каюте возмутились и не на шутку разозлились. Никакие увещевания и доводы Кускова о том, что из этого продукта он приготовит деликатес высшего класса, на Петрова и Кудасова не возымели сколь-нибудь значительного действия. Они дружно изгнали из помещения Николая со всеми его акульими потрохами.
Мичман, выставленный из своего жилья, направился к баталеру, чтобы решить вопрос размещения на ночь посуды с рыбой на подведомственных тому площадях. Но баталера на месте не оказалось. Тогда Коля пошел ночными коридорами и трапами в «мокрую» провизионку, надеясь там застать баталера. Из-за решётки, отделявшей проход в помещения для хранения мяса и рыбы, веяло холодом, но ещё больше стыло сердце мичмана от сознания того, что тут никого нет. Кусков, неся своё огромное блюдо на натруженных руках, двинулся в обратный путь. Время было уже за полночь, когда гонимый нуждой Николай снова постучался в каюту к баталеру. Тот уже улегся спать, поэтому он наградил Кускова не ключами от «мокрой» провизионки, а мастерски выстроенной пирамидой из, мягко говоря, нелестных выражений в адрес мичмана, терпеливо держащего в своих руках уже ставшее неподъёмным блюдо.
Мичман, неприкаянно мыкаясь по кораблю, навестил ещё несколько адресов и мест, где мог бы пристроить дорогой для себя и бесполезный для других рыбный продукт, но и в машинном отделении и на прочих объектах Николая все дружно посылали подальше с его акулой.
В полтретьего ночи уставший скитаться мичман, наконец, бросил якорь в одном из вентиляционных помещений расположенных на его заведовании. Он с неугасающим чувством обиды за непонимание со стороны сослуживцев стал развешивать на заранее припасенные крюки куски мяса акулы. Они словно шары на торжествах украсили своим необычным видом невыразительное помещение «вентиляшки». Аккуратно развешанные куски рыбы радовали глаз не только основательно подуставшего Николая Степановича, но и представителей второго экипажа корабля. Влекомые умопомрачительным для крысиного племени запахом они высовывали свои наглые рожицы из всех щелей и даже несколько раз проносились по палубе, проверяя бдительность мичмана. В такой обстановке отправиться спать в каюту и оставить на произвол судьбы с таким трудом доставшийся трофей означало лишь одно – наутро обнаружить лишь пустые крюки. А о балыке из акулы можно будет забыть, им вволю полакомятся те, для кого он не предназначался.
Сложившиеся условия вынудили мичмана принять ответственное решение и остаться караулить будущий балык здесь. Николай Степанович, от души упрекая всех, кто сегодня проявил к нему чёрствость, вышел в коридор, снял с пожарного щита багор и, вооружившись, снова ступил в пределы вентиляционной. Оседлав кожух одного из агрегатов, Коля с багром в руке, будто Нептун с трезубцем, приступил к ночному бдению. Он, словно герой гоголевского «Вия», с переменным успехом упорно боролся со сном и нашествием крыс до первых петухов, которые на корабле заменяет голос дежурного по кораблю, звучащий по громкой трансляции: «Команде вставать!»
Не выспавшийся, но счастливый от того что сберег своё добро нетронутым, мичман Кусков посадил охранять будущий балык подчинённого матроса, приняв волевое решение освободить его от физической зарядки. За этот волюнтаризм командир боевой части поставил ему на вид и объявил выговор. Но это не беда, когда ты идешь к большой цели, а никто не верит в тебя, и лишь ты уверен в успехе своей миссии.
Николай Степанович долго рылся в своих запасниках, но все-таки нашёл то, что так тщательно искал. Это были в свое время изготовленные приспособления для копчения рыбы в корабельных условиях. Освободив матроса от внезапно «нарисовавшейся» вахты по охране кусков акулы, мичман как можно бережней снял их и аккуратно сложил на блюде, с которым исчез в неизвестном направлении.
Когда он не появился к обеду, то соседи по каюте уже начали тревожиться: куда это пропал их дружок? Тем не менее, в обеденный перерыв они остались верны традиции, адмиральский час – это святое. В какой-то момент их безмятежный сон потревожил необычно приятный и уже начавший забываться запах копченой рыбы. Они как по команде вскочили с постелей и увидели на столе сказочное блюдо. Источающие аромат, желто-белые, ближе к янтарному цвету, куски готовы были даже на самое нежное прикосновение ответить испусканием сока и жира. Они как пирожные, так и просились в рот. Рядом с блюдом стояла тарелка с ломтиками свежеиспечённого хлеба. От такого натюрморта и сногсшибательных запахов у них мигом отшибло память, мичманы забыли, что недавно обедали. Пробудившиеся от сна, не раздумывая и доли секунды, потянулись взять по куску балыка и вкусить блаженства. Но между ними и блюдом как немой укор выросла худощавая фигура Кускова. Друзья повинились, признав, что вчера были неправы, после чего милостиво получили доступ к аппетитному балыку, умело приготовленному Кусковым.
Весть о дотоле неведомом, но вкуснейшем блюде, тающем во рту балыке из акулы, моментально разнеслась по кораблю. И первыми снимать пробу с деликатеса прибежали именно те, кто вчера с презрением смотрел на чудачество мичмана Кускова и посылал его подальше. Впечатленный мастерством, с которым был приготовлен балык в корабельных условиях, командир боевой части, уплетая его за обе щеки, на радостях объявил недействительным выговор объявленный Николаю Степановичу утром. Гурманов, желающих вкусить сказочно вкусный балык, оказалось больше чем кусков на блюде. Мичман наклонился за ножом, чтобы разрезать на части оставшиеся несколько кусков, как отворилась дверь в каюту, и её комингс переступил командир корабля. Капитан 1 ранга обратился к мичману Кускову:
– Николай Степанович на вверенном мне корабле только и говорят о вашем балыке из акулы. Вот и я решил приобщиться к общему празднику живота. Давай, угощай командира!
Мичман Кусков бросился к блюду, но там уже и след простыл от балыка. О Боже, в ужасе схватился за голову мичман, и открыл глаза, пробуждаясь.
Его худые, но жилистые руки цепко держали спиннинг. Толчок, ещё один, и он чуть не слетел с раздвижного стульчика, который иногда брал с собой, отправляясь на рыбалку с борта корабля. В мозгу тревожно азбукой Морзе звучала только одна мысль: «Подсекай… Подсекай… Подсекай!»
И мичман, изловчившись, подсёк и начал выбирать леску. Через мгновение над водой был поднят добротный кальмар, но он чикнул клювом, как ножиком, по телу рыбки-наживы и c отсечённой её половиной невредимый полетел назад в море. Кусков чертыхнулся, выбрав всю леску и снимая оставшийся кусок наживы. Закончив с этим, он положил спиннинг на палубу и, подгоняемый предчувствием основательной добычи, побежал на ют, где были поставлены его донные снасти. Он увидел, что японская леска натянута как тетива лука. Схватив её в руки, он дёрнул раз, затем ещё, и не то, что ощутил, скорее, почувствовал на другом конце лески мощь обитателя глубин – чёрного карася.
«Попался, голубчик», – подумал мичман, трепетно начиная вытягивать снасть.
Чем больше он выбирал леску, тем труднее становилось справляться с этой задачей.
– Настало время собирать камни, – рассудил Кусков и позвал на помощь любующихся средиземноморским закатом моряков.
Ватага рыбаков не без труда довела дело до конца. Их взору открылась следующая картина.
Под кормой корабля ходила кругами, металась и вспенивала воду огромная серая акула, пытавшаяся всеми способами освободиться от крючка, но он был таких размеров, что способен был выдержать и не такие нагрузки. И чем больше усилий прилагала она, словно дикий скакун, пытаясь освободиться от седока, тем плотней крюк впивался в неё. Все, кто помогал мичману Кускову, не могли скрыть разочарования и погасшей надежды полакомиться знатной рыбкой. Они озабоченно спрашивали у мичмана, что делать дальше?
Николай Семенович подумал:
– Видно, сон в руку, – и решительно, без тени сомнения, ответил, – На шпиль!
Сергей Нитков
