В конце 50-х годов флагманским инженер-механиком 25 бригады подводных лодок Северного флота был инженер-капитан 2-го ранга Кирюшкин Юрин Александрович.
Курсант, поступивший в «Дзержинку» в 1941 году, всю войну провоевавший в морской пехоте, закончивший училище после войны, всю службу «пропахавший моря» на Северном флоте, уже после демобилизации защитивший кандидатскую диссертацию, он был классным мехом, лодку знал до шплинта. К тому же его отличало большое чувство юмора.
В 1959 году бригаду перевели из Полярного в Ягельный (теперь г. Гаджиев). У пирса плавбаза «Инза», переделанная из танкера, и плавказарма. На месте взорванной скалы две казармы и здание штаба дивизии. По другую сторону от пирса 23 «разборно-щелевых» деревянных домика, на горке одинокий четырёхэтажный кирпичный дом и магазин чуть больше собачьей будки. Дорога до штаба длиной в триста метров — взорванный базальт с отсыпкой. К домам глыбы взорванных скал. В этой обстановке друг Кирюшкина — флагманский врач привозит на барже (дороги из Мурманска ещё не было) горбатого «запорожца». В обеденный перерыв, когда бывали в базе, друзья ездили в клуб поиграть в бильярд. После того, как Юрий Александрович экспроприировал у меня втихую несколько правых перчаток и галоши, а затем на день рождения подарил их мне в авоське с ленточками, я затеял месть.
Как-то, идя на подъем флага, засунул две картофелины в обе выхлопные трубы «запорожца», стоящего прямо на пирсе. Когда бильярдные соперники, взгромоздив свои тела в утлую коробку «запорожца», попытались завести двигатель, он пыхтел, стонал, но, увы, не заводился. Проверен бензин, искра, а толку нет. Упрев, пара села на привальный брус пирса отдохнуть.
Предлагаю свои услуги.
Кирюшкин: «Да ты и в дизелях-то не разбираешься, а тут карбюратор!»
И он был прав, автомобилем я тогда не занимался. После недолгих переговоров меня допустили к телу двигателя. Выдернув картофелины крючком, сделав магические пасы руками в заду у «запорожца», доложил, что дело сделано. На вопрос, в чем причина, промычал о падающем потоке в карбюраторе и ещё какую-то чушь, где-то услышанную или вычитанную. Когда двигатель запустили, впервые услышал незаслуженное мной слово «могём», поэтому молча показал флагмеху на две картофелины, валявшиеся на пирсе, и две трубы выхлопа «запорожца». Почесав нос, Юрий Александрович объявил, что за ёрничанье над двумя старшими офицерами я сегодня заступаю дежурным по живучести бригады, а это значит — не попадаю на встречу с однокашниками. Его отечески-дружеские подначки мы ощущали неоднократно и изредка отвечали взаимностью.
Через несколько недель в магазине среди военной мишуры и звёзд увидел стройбатовскую эмблему — кирку и лопату. Приобрел пару, так, на всякий случай. Когда флагмех отдыхал в «адмиральский час» у себя в каюте на ПКЗ-80, тихонько свинтил с погон его кителя инженерские молотки и навинтил стройбат.
Во время вечерней планёрки в кают-компании кто-то из командиров лодок заметил на погонах флагмеха новинку и наивно спросил комбрига: «Что, у нас флагмех уходит на берег?» Комбриг: «Чепуха».
Когда были обнаружены кирка и лопата, Юрий Александрович под хохот штаба и командиров сказал: «Я ему привинчу их на одно место!»
Конечно, шутки у нас были порой грубоваты, но мы были молоды, энергичны, достаточно образованны, но заперты в прочные корпуса лодок, да ещё в заполярных скалах и тундре. Не было даже кинотеатра или какого-то паршивенького дома офицеров. Энергию укрощали волейболом, лыжами, рыбалкой и, что греха таить, корабельным С2Н5ОН, так как на флоте буйствовал сухой закон.
Кстати, горбатый «запорожец» они в конечном итоге на этой горбатой дороге перевернули в море.
Владислав Мацкевич
