Об этой войне ещё напишут. Её очевидцы, участники, историки, исследователи. Годом позже или спустя лет так десять-пятнадцать. Раньше – вряд ли. В этом уверен, потому что помню, да и вы тоже, молчание газет, радио, телевидения о войне в Афганистане, потому что только сейчас, спустя тридцать, двадцать, десять лет мы читаем воспоминания о былых войнах и конфликтах – в Корее, Вьетнаме, Анголе, о том, как там воевали наши. Эти заметки – об Эфиопии, о последних днях менгистовского режима, и о наших моряках, об их Родине, их жизни.
КУРС – КРАСНОЕ МОРЕ
15 мая 1990 года. Якорь –
чист. Отданы швартовы. Все шире и шире полоса воды между кормой и пирсом.
Плавмастерская выходит на середину бухты, разворачивается. Стоят по местам
швартовые партии, замер на мостике командир, кто смог – те прильнули к
иллюминаторам. Все взоры – на берег.
До свидания, Петропавловск-Камчатский, утопающий в майской зелени, до свидания,
до встречи, увидимся не скоро.
Кто знает, что в этот день было там, в раскаленной Абиссинии? Газеты молчали,
отделываясь пространным: «Вот уже около тридцати лет идет вооруженная борьба
между Народными фронтами освобождения Эриреи и Тигре и войсками правящих
классов». А между тем в Эфиопии шла настоящая война между НФОЭ и НФОТ с одной
стороны и режимом «красного негуса» Менгисту Хайле Мериама с другой.
Знал ли об этом командир ПМ капитан 3 ранга Рабжан Балданов? Конечно знал, или
по крайней мере предполагал. Но все же, думаю, не ожидал, что войну экипаж
увидит через 50 суток. Правда в тот день, 15 мая об этом еще не думалось.
Японское море. Цусима. Индийский океан. Лаг отсчитывает милю за милей. И
наконец появился на горизонте Дахлак – остров с непонятным названием, насквозь
прожаренный солнцем клок суши из песка и камня. При итальянцах на острове была
каторга. От использования этого острова специалисты ВМФ СССР отказались,
остановились на острове Нокра.
К пирсу одноименного пункта материально-технического обеспечения ПМТО ПМ
пришвартовалась 2 июля. И началось – под зноем, будто стекавшим с неба, шел
ремонт кораблей оперативного соединения, проводивших наши конвои, порой
возвращавшихся в базу на честном слове моряков, бывало, с ранеными на борту, обстрелянными
и опаленными знойным солнцем такой экзотической по передаче «Клуб
путешественников» Африки.
ПЕРВЫИ ОБСТРЕЛ
6 июля. Этот день в календаре
помощника командира капитан-лейтенанта Владимира Ивакина перечеркнут
крест-накрест красным карандашом. В тот июльский вечер впервые в лексикон
экипажа ворвалось да так осталось в нем навсегда короткое, жесткое слово
обстрел. Реактивные снаряды рвались на острове, а на внешнем рейде (можно было
увидеть в бинокль) шел бой. Темноту пронзали трассеры, грохотали взрывы.
На корабле знали о начале боя, информация подоспела вовремя. И все равно начало
обстрела было неожиданным. Не успели моряки перевести дух, как новый, не
привычный на Родине сигнал разнесся по корабельной трансляции: «Боевая
тревога!».
Мой собеседник матрос Алексей Красильников, вспоминая тот день, сказал:
«Пожалуй, первое, что испытал, — это интерес. Жгучий, дикое любопытство. Таким
необычным все казалось».
Любопытство, интерес исчезли на следующий день и уступили место новому,
неизведанному доселе чувству. К соседнему пирсу подошли корабли
правительственного флота, встали на штатные места. Сначала по трапам сошли
раненые, потом на пирс вынесли убитых.
Зачем мы здесь? Об этом командира спросили в тот же день. Балданов ответил.
Сказал прямо, так как думал» «Мы выполняем приказ, а если неясно, то следует
задуматься, зачем мы надели военную форму. Кто не согласен, может писать
рапорт».
Ни 6, ни 7, ни 8 июля «Правда» не обмолвилась о боях в Эфиопии. Её полосы
заняли материалы XXVIII съезда КПСС. И лишь 10 июля мелькнула заметка из
Аддис-Абебы. Информашка о небольшом совещании шести стран и принятой декларации
о мире, подписанной, в частности и Эфиопией. Молчали и другие газеты. В Союзе
шел съезд, гремели политические дебаты, а там, в Красном море, продолжалась
война, свидетелями и участниками которой становились простые русские парни –
матрос Василий Иванов, сигнальщик, по долгу службы находившийся на открытом
сигнальном мостике один на один со смертью, защищенный от нее лишь бронежилетом
и каской, старший лейтенант Юрий Андреев, мичман Степанов и десятки других.
Июль сменил такой же знойный август, изобиловавший нет, не дождями –
обстрелами. Как заведенные, «пахали» ремонтники, меняли трубопроводы, дизели,
хватало работы и токарям, другим специалистам. Сформированный боевой взвод рыл
окопы, бросался в них во время обстрелов, зная, что их задача – задержать
нападавших, дать кораблю возможность уйти. Круглосуточно неслась противодиверсионная
вахта, сменялись часовые, учебные тревоги перемежались боевыми, рвались
реактивные снаряды. Рядом шла война. Да, были заходы в Джибути, Аден, Асеб,
кто-то даже вспомнил Валентина Пикуля, точнее строчку из его книги «Три
возраста Окини-сан» — «Теперь идем торчать в Джибути, все остальное
тути-фрути». В наступившей тишине казалось непривычным отсутствие разрывов,
стрельбы, но осознание, что рядом война, не уходило.
ЭВАКУАЦИЯ ПМТО
Закончился 1990-й год.
Отшумело Рождество, в России грянули крещенские морозы, а на Дахлаке узнали,
что началась «Буря в пустыне». Удивления новая война не вызвала. Да и правда,
что в ней нового, кроме новых смертей, когда вот рядом, в двух шагах, идет
такая же. Но спокойствие было кажущимся. Повстанцы, или как называла наша
пресса, сепаратисты, мятежники, в общем НФОЭ заявляли, что отметят годовщину
взятия Массауа захватом архипелага Дахлак. В том, что это произойдет,
сомневаться не приходилось. Эфиопский флот был к тому времени деморализован.
Корабли стояли у пирсов, а иные ушли подобру-поздорову в Судан, подальше от
войны. К тому же не было оснований не верить сепаратистам-эритрейцам, воевавшим
под красным флагом с изображенным на нем АК-74.
Слухи об эвакуации ПМТО витали в воздухе давно. И все-таки, как рассказывал
каплей Ивакин, она была внезапной. Капитан 3 ранга Балданов получил
недвусмысленный приказ – эвакуировать ПМТО и его личный состав. Как это
сделать, когда свободных помещений мизер, ломали голову вместе с командиром.
Сделали все, что могли. Но, впрочем, зачем пересказывать чужие слова? Лучше их
привести полностью. Итак, рассказывает помощник командира ПМ Владимир Ивакин.
— План размещения грузов? Нет, не до него было, да и о списке речи не шло. 6
февраля в полдень пришел ко мне ответственный за «химию». Я, мол, готов – куда
грузить? Я поинтересовался – сколько у него добра? Он мне в ответ – пять
КамАЗов. Я только присвистнул – корабль-то не резиновый. Взяли одну машину его
хозяйства, занялись оружием, боеприпасами. Как показалось, о деле в тот день
думали не все. Кто разрывался – так это капитан Евгений Калинин, еще несколько
человек.
Худо-бедно, но загрузили имущество, грузы, людей на борт – взяли на буксир
судно хранения, РБ, самоходную баржу и вышли на внутренний рейд. А на ПМТО уже
хозяйничал очередной «смерч», бесхозным под солнцем лежало то, что еще вчера
проходило по описям, спискам, реестрам на многие тысячи, сотни тысяч рублей.
Потом, спустя пять дней был переход на внешний рейд, потребовавший искусства от
экипажа, штурмана, механика. Еще бы – вывести такой обоз кораблем, для
буксировки вообще не предназначенным. Вышли в море, пришли в Аден, разобрались
что к чему, разместили оставшееся, подготовились к переходу и взяли курс домой.
Какой осталась в памяти эвакуация, спросил я матроса Д.Хопту. В ответ услышал:
«Помните фильмы о войне, там фрагменты есть — оставление баз. Шум, гам, бардак,
каждый за себя, неразбериха. Тогда было примерно так же…».
Нелегкой выдалась дорога домой для экипажа. Спустя несколько дней обнаружилась
недостача четырех пистолетов из арсенала ПМТО. Их искали всем скопом от Дахлака
до Владивостока. Ни сошли из-за этого на берег в Камрани, вымотали себе нервы,
даже приятное чувство возвращения притупилось.
И тем не менее за боевую службу получили «хорошо».
ПАСЫНКИ
Не час и не два расспрашивал
я своих собеседников… И все это время казалось, что их слова отдают горечью.
Решил спросить, проверить свои сомнения. И не ошибся. Осадок действительно
остался. А причину её мне сформулировал Ивакин: «Знаешь, мне иногда казалось,
что мы там были никому не нужны». Командир был немного мягче: «Несуразиц было
много, парадоксов, причем возникали они из ничего».
Мне пришел на память один из фильмов. Его герой, обожжённый войной человек,
мечтал, чтобы Родина относилась к нам так же, как мы относимся к ней.
Давайте остановимся на первой части фразы: «Родина относилась к нам..».
А как Родина в лице ВМФ относилась к экипажу, к кораблю Балданова?
Как мачеха! Потому что военные советники на кораблях в Эфиопии получали
соответствующие оклады и выслугу день за три, личный состав ПМТО заработок имел
в инвалютных рублях, а черноморские, балтийские тихоокеанские экипажи получали
по своим местным окладам и выслуге.
Не выполнялся приказ министра обороны о питании на боевой службе. Люди не
видели последние полгода многого из положенного им, не обеспечивались временами
самым необходимым.
Родина слышит, Родина знает! И пошла плавмастерская в район боевых действий,
вооруженный двумя ДШК, 1937 и 1942 годов выпуска, да полусотней автоматов.
Родина слышит, Родина знает! В этом моряки были уверены, но все же задавали
себе вопросы: зачем мы здесь? Кому помогаем? «Красному негусу», в стране
которого процветала тотальная слежка, армия находилась под контролем
политкомиссаров? Мудрому Менгисту, портреты которого красовались на повсюду и
который копировал Сталина, репрессируя как неугодных, так и бывших соратников.
Последний казус произошел уже дома. Продовольственная служба флота, узнав о
том, что мешки из под продовольствия, набитые песком, с разрешения старшего
начальника были использованы как защита от осколочных снарядов,
потребовала…оплатить их стоимость отделу БП штаба как затраченные на боевую
подготовку.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
12 февраля наши ушли с
Дахлака. Спустя три месяца, в канун своего пятидесятилетия подал в отставку и
бежал «великий Менгисту». Но, думаю, этот факт мало интересует экипаж ПМ. У них
хватает дел и без этого. Одни собираются в отпуск, другие продолжают служить, а
командир готовит отчеты, донесения, пишет представления.
Представлен к ордену Красной Звезды штурман старший лейтенант Ю.Андреев,
командир БЧ-5. К медали «За отвагу» — матрос В.Иванов. К другим наградам
мичманы Н.Сосков, И.Данильченко, С.Шкинев, В.Колесниченко, С.Лопанов, И.Языков,
В.Лялько, матрос В.Сайдуков, другие члены экипажа. Правда пока только
представлены, а как оно будет дальше, неизвестно.
А остальным выданы справки, где русским по белому: дана такому-то в том, что в
период со 2 июля 1990 года по 12 февраля 1991 года находился в районе боевых
действий: Красное море, Народно-Демократическая Республика Эфиопия при
выполнении обязанностей военной службы.
Графа военного билета, где должна появиться такая запись, чиста. Наверное,
военная тайна. Лет так на 10-15. Что ж неудивительно – Родина слышит, Родина
знает. Но знает ли?
Старший лейтенант Олег Семенов, Петропавловск-Камчатский, 25 июня 1991 года, газета Камчатской флотилии «Тихоокеанская вахта».
ПОСТСКРИПТУМ от 2019 года:
Федеральный закон от 12.01.1995 N 5-ФЗ (ред. от 29.07.2018) «О ветеранах» (с
изм. и доп., вступ. в силу с 01.01.2019). Перечень государств, городов,
территорий и периодов ведения боевых действий с участием граждан Российской
Федерации. Боевые действия в Эфиопии: с декабря 1977 года по ноябрь 1990 года.
Герои прочитанного вами материала к ветеранам боевых действий не относятся.
Нашёл в своём архиве, добавил пять строчек. Текст 1991 года. Прошу откликнуться очевидцев и участников, продолжим разговор.
