Сергей Дмитриевич НИТКОВ родился в 1957 году в Севастополе. Срочную службу проходил на флоте. В 1981 году окончил Киевское высшее военно-морское политическое училище. Офицерская служба проходила на кораблях и в органах военного управления Черноморского флота. Участвовал в двенадцати дальних походах кораблей в Средиземное море, Атлантический и Индийский океаны.
В 1995 году с золотой медалью окончил заочно Военный университет Вооруженных Сил Российской Федерации по специальности «социальный педагог, психолог, преподаватель». Капитан 1 ранга запаса.
С 1990 года сотрудничал с газетой Черноморского флота «Флаг Родины». Издал восемь книг прозы.
Сергей Нитков член Союза писателей России, заслуженный работник культуры Республики Крым. Награжден памятной медалью Правительства Российской Федерации «Патриот России» за серию книг по военно-морской тематике.
УЖАС
В жизни советских людей был момент, когда открылись политические шлюзы и хлынул поток западных ценностей, в том числе и продукция американского кинематографа во всем ее многообразии. Именно тогда многие смогли увидеть такой жанр, как фильмы ужасов, и составить о нем свое мнение. Но были личности, которым удалось получить первый опыт встречи с ужастиками еще до этих перемен, накрывших волной страну с головой…
Усердный труд офицеров корабля, находившегося за границей в ремонте, был по достоинству оценен. В воскресный день старпом отпустил всех отличившихся в культпоход по городу. Дружной гурьбой они вышли за пределы завода и отправились в местный кинотеатр. Красочно-устрашающая афиша фильма уже давно манила офицеров. Содержание превзошло даже самые смелые ожидания. Они еще никогда не видели таких страшных лент, и это произвело на них сильное впечатление.
По возвращении на корабль культпоходчики долго курили, обмениваясь мнениями о фильме. Уже давно над городом и бухтой опустился вечер, но офицеры не спешили расходиться, чтобы предаться сну. И их можно было понять, так как весь корабль был разобран почти до шпангоута, то тут, то там зияли дыры от вырезанного металла, где надо и где не надо торчали провода. По пустынным коридорам гулял ветер, завывая и рыча, как хищный зверь.
Первыми отправились к себе отдыхать штурман с командиром минно-торпедной боевой части. Старший лейтенант Максим Щепкин и капитан-лейтенант Анатолий Галкин жили в одной каюте, вместе делили радости и невзгоды корабельного быта. Пока раздевались, минер предложил старшему лейтенанту спать при включенном свете. Дельное предложение товарища нашло поддержку у штурмана. Ведь после такого фильма вообще можно было не сомкнуть глаз до рассвета, коченея от страха в темноте. Галкин по старшинству располагался на нижнем уровне. Максим полез к себе на верхний ярус. Ночью было прохладно: кругом технологические отверстия и дыры, а от них гуляют сквозняки, посему он не стал разбирать застеленную одеялом койку, а постарался залезть под одеяло со стороны подушки, как в спальный мешок. Это было сделать не так уж просто, поэтому, пока старший лейтенант реализовал задуманное, минер уже начал засыпать, утомленный переживаниями дня. Как только он закрыл глаза, ему сразу привиделся ужасающий урод и убийца Фредди Крюгер. В это время Щепкин все-таки забрался под одеяло и свернулся калачиком. Едва согревшись, он решил вытянуть ноги и вдруг заорал не своим голосом, оттого что в его ступню впились железные когти маньяка. Максим реально ощутил остроту и холод металла всеми фибрами души. Офицеров вымело из каюты, как волной цунами, они даже не успели сообразить, как очутились в коридоре. Самое удивительное, что одеяло на верхней койке так и осталось нерасправленным. На истошный крик в коридор высыпали обитатели остальных кают. Они смотрели на подавленных офицеров, требуя объяснений.
Штурман Щепкин поведал, как явственно столкнулся с необъяснимым, что привело его в шок. Он долго ни на каких условиях не соглашался зайти в каюту. Собравшиеся в коридоре офицеры видели, что Щепкин испуган не на шутку. Оправившись от стресса, Максим все-таки решился выяснить, что в его постели было не так. Ну не Крюгер же в самом деле там сидит! Он осторожно переступил комингс каюты и, не дыша от волнения, подошел к койкам. Неожиданный порыв ветра заставил его вздрогнуть, но старший лейтенант не повернул назад. Переведя дух, он запустил руку под одеяло и стал по сантиметру продвигать ее к тому месту, где предположительно притаилось Оно. За действиями Максима наблюдали несколько пар глаз из группы поддержки. Это самые любопытные и смелые офицеры просунули головы в проем двери, не решаясь зайти в помещение. Они были готовы в любой момент рвануть прочь.
– Ой, – вскрикнул Щепкин, уколовшись пальцем обо что-то острое, когда засунул руку под одеяло по самое плечо.
В этот момент торчащие в проеме головы испарились как по мановению волшебной палочки. Он машинально отдернул руку, но, проявив характер, не выскочил из каюты. Коль уж вызвал огонь на себя, то надо идти до конца. Усилием воли старший лейтенант заставил себя снова взяться за дело и вывести на чистую воду материализовавшуюся сущность. Минер нащупал под одеялом какой-то ужасно колющийся металлический комок. Как можно нежнее ухватив Нечто большим и указательными пальцами, он стал медленно, при этом едва дыша, вытаскивать его на свет божий.
С победным видом Щепкин, словно горьковский Данко, покинул каюту и вышел в коридор, держа в высоко поднятой руке Нечто. В нем минер тут же признал моток медной проволоки, который накануне культпохода не знал куда спрятать, и, чтобы его никто не прихватил, засунул под одеяло на верхнюю полку. Как говорится, подальше положишь, поближе возьмешь. Засунул и, как это часто бывает, забыл.
Разобравшись в ситуации, офицеры гурьбой отправились на ют курить. Никому из них не хотелось возвращаться в неожиданно ставшие такими неуютными каюты, где то и дело слышны устрашающие звуки распоясавшегося ветра и внезапные, холодящие кровь крысиные пробежки за подволоком. Они так и прокурили до самого рассвета.
Утром старший помощник, выйдя на верхнюю палубу, был сильно поражен, увидев в столь ранний час всех офицеров в сборе. Когда он подошел ближе к собравшимся в круг подчиненным, то не мог не заметить их невыспавшиеся, осунувшиеся лица и воспаленные глаза. Офицеры выглядели так, словно были измучены бессонницей. Старпом такими уставшими еще своих офицеров не видел. Он даже встревожился, когда собравшиеся на юте заверили, что все нормально и нет причин для беспокойства. Такой ответ дал почву для подозрений. Поэтому старший помощник перебрал в голове различные, одно хуже другого, предположения о причинах сего необычного явления в офицерской среде. Но те в ответ на все расспросы хранили молчание, как партизаны на допросе.
Ни одна из версий начальника впоследствии не нашла своего подтверждения, что еще больше его озадачило. Ни ночным преферансом, бузой, уличением в воровстве или выяснением отношений, ни контрабандными делишками здесь даже не пахло. Но что же тогда это было? – не однажды спрашивал себя старпом и не находил ответа.
Вот так представители флота, воспитанные в стиле «облико морале» и избалованные советским кино в лучших его проявлениях, впервые приобщились к необычным ценностям мирового кинематографа. Ужас, да и только!
ПЕРВАЯ СТРЕЛЬБА
В жизни каждого военного моряка когда-то бывает первая стрельба. По-настоящему понять, что такое пуск ракеты или залп орудия на корабле, можно, лишь находясь на его борту. И дело здесь не только в острых ощущениях по ходу стрельбы, когда тело корабля содрогается вместе и в унисон с твоим, что уже само собой впечатляет, но и в огромной работе проводимой экипажем по загрузке боезапаса, соблюдению мер безопасности и управлению огнем. Из множества ипостасей стрельбы сегодня мы остановимся на менее хлопотливой, но по значимости ничуть не уступающей остальным.
В тот год на стажировку группа курсантов морполита отправилась на Северный флот. Шестерым из них выпало проходить ее на большом противолодочном корабле «Адмирал Исаков». За воспитание курсантов на корабле лично взялся большой зам. Он был крайне строг, как казалось молодым людям, но бесспорно пользовался непререкаемым авторитетом среди сослуживцев. Так совпало, что в этот период большой противолодочный корабль готовился к стрельбам. Больше всех этому известию обрадовался курсант Сашка Меладзе. До поступления в училище ему довелось служить в химических войсках, а там, как известно, какие стрельбы? Замполит корабля, собирая курсантов для беседы, рекомендовал им учить меры безопасности при проведении стрельб.
– Это и сейчас полезно, да и в дальнейшей офицерской службе ой как пригодится, – увещевал своих подопечных капитан 2 ранга. Те внимательно слушали и преданно кивали в знак согласия, но на практике не продвигались ни на йоту. Офицер все увеличивал прессинг на курсантов, а они и в ус не дули. Прорабатывая их за преступную пассивность, он говорил:
– Товарищи курсанты! Вот вы саботируете изучение мер безопасности при стрельбах, наверное, считаете, что будущим офицерам-политработникам это ни к чему. Смею вас заверить, что вы глубоко ошибаетесь. Бойцы политического фронта должны иметь широкий кругозор. Если вы не доки по части мер безопасности, то и в остальных вопросах вы полный ноль. Зеро, как говорят англичане. Ну к примеру, кто скажет мне, вот вы, Меладзе, ответьте, кто написал «Гранатовый браслет»?
Саша Меладзе судорожно стал вращать зрачками, но молчал, как камбала.
– Может, вы отличитесь, товарищ Судаков? – перевел суровый взгляд капитан 2 ранга на другого стажера.
Курсант Судаков втянул голову в плечи и замотал головой.
– Понятно! – отметил зам. – О-о, друзья! Неужели никто не знает?
Курсант Киселев только полгода назад прочитал этот рассказ, поэтому поднял руку.
– Не верю своим глазам, – обрадовался политработник. – Неужели хоть один нашелся грамотный? Ну говорите, чтобы слышали все, так кто написал «Гранатовый браслет»?
Киселев так боялся зама, что выпалил:
– Чехов!
– Ой, не могу, какой Чехов! – удивился невежеству молодых людей капитан 2 ранга. – Товарищи курсанты, читайте классику, прошу вас. В противном случае будете серые, как пожарный шланг.
Зам сделал артистическую паузу и продолжил:
– Запомните раз и навсегда: рассказы «Гранатовый браслет», «Поединок», «Олеся», повесть «Яма» дело рук отставного поручика Александра Ивановича Куприна.
В эти минуты курсант Киселев залился краской от стыда и с горечью подумал: «И какого черта я брякнул ‒ Чехов? Ведь знал, что это Куприн написал. И как это вышло?»
Дальше замполит снова продолжил допрос курсантов. Он пытался вытянуть из них знание имен голландских художников. Не получилось. Тогда он хотел, чтобы ему назвали хотя бы последних чемпионов мира по шахматам. В ответ – молчание. Даже курсант Киселев, который был чемпионом училища по шахматам, на всякий случай промолчал, боясь снова ответить невпопад.
– Да, ребятки! Делаем вывод: учите правила безопасности при проведении стрельб!
После общения с замполитом курсанты возвращались в кубрик полные решимости учиться, учиться и еще раз учиться. Но как только они добрались до места, лень-матушка овладела ими на полную катушку, и снова начались настольные игры, перекуры, разговоры и прочие мелкие радости практикантов, которых матросы корабля за глаза называли не иначе как «пассажирами». И в этом, честно говоря, была большая доля истины.
После выхода в море и наступления времени стрельбы замполит, от греха подальше, определил курсантов-стажеров в одно из закрепленных за ним помещений и попросил в ходе стрельбы носа не высовывать, иллюминаторы не отдраивать и вообще сидеть тихо. Для пущей надежности он закрыл помещение на ключ и со спокойной совестью отправился исполнять свои обязанности.
Пока шла подготовка к стрельбе, курсанты от нечего делать трепались на разные темы. К примеру, Судаков вспомнил практику после первого курса. Более всего ему запомнилось метание боевой гранаты.
Слава Судаков поступил в училище сразу после школы. В отличие от многих других своих сокурсников ему никогда в жизни не доводилось обращаться с таким оружием, как гранаты. Естественно, он сильно волновался: а вдруг что-то пойдет не так. И тогда…
Как мы помним, Сашка Меладзе имел опыт срочной службы, поэтому он первым выполнил боевое упражнение и был поставлен на одном из рубежей для «бухгалтерской» работы. Перед проведением метания гранаты всех курсантов тщательно проинструктировал штатный офицер бригады морской пехоты. Он разложил по полочкам все, что нужно делать с гранатой, какие меры безопасности надо соблюдать. В общем, всем все было ясно. После этого курсанты-первокурсники по одному вызывались для проведения метания гранаты. Первым делом каждый подходил к Меладзе, расписывался у него на картонке, где уже значились все фамилии, и только после этого следовал на огневой рубеж – в укрепленный окоп. Там прапорщик выдавал испытуемому гранату. Судаков со страхом ждал своей очереди. Ему предстоял серьезный экзамен на боевую зрелость. Автомат – это одно, а вот граната – совсем другое дело.
Когда гранаты начали метать курсанты по фамилии, начинающейся на букву «Р», каким-то образом из бруствера, укрепленного щебнем, осколок выбил небольшой камешек, он рикошетом угодил в мягкие ткани на шее Меладзе и застрял там. Саня стал щупать рукой поврежденное место, из которого сочилась кровь. Подбежал врач, аккуратно с помощью пинцета извлек острый камушек, приложил марлевый тампон и наложил повязку. В общем-то, на этом инцидент был исчерпан. Можно только представить в каком угнетенном состоянии после этого был курсант Судаков, а ведь ему следующему предстояло выдвигаться на рубеж.
– Судаков! – выкрикнул руководитель упражнения.
Славка вздрогнул, услышав свою фамилию, и, предчувствуя недоброе, направился к Меладзе.
Александр передал Судакову ручку и картонку с начертанными на ней фамилиями. Курсант, готовящийся выполнить метание гранаты, должен был расписаться, удостоверяя своей подписью, что ознакомлен с мерами безопасности. Приняв картонку из рук в руки, Судаков опустил на нее взгляд и пошатнулся, слава богу, что не потерял сознание. Треть листа была обильно пропитана кровью пострадавшего. Усилием воли Славка заставил себя расписаться и, повернувшись, обреченно стал спускаться в окоп. Он получил боезапас, по команде прапорщика выдернул чеку и, замахнувшись, бросил гранату. Все это он делал как во сне. И лишь чувство дикого, животного страха не давало ему уйти от реальности…
Курсанты перестали вспоминать былое только после того, как на корабле заметно повысилась напряженность и стрельба вступила в завершающуюся фазу. Саша Меладзе, мечтавший своими глазами увидеть настоящую корабельную артиллерийскую стрельбу, не мог смириться с тем, что его как зайца взяли за уши и изолировали от главных событий. А резко повысившийся эмоциональный накал докладов и команд, идущих по боевой трансляции, недвусмысленно подсказывал, что вот-вот артустановка АК-725 начнет изрыгать грозные молнии. Курсант Меладзе бросился к иллюминатору. Он лихо отдал барашки и отдраил стекло, затем взялся за скобу и снял броняшку. В каюту ворвался свежий бриз, но поток воздуха снова перекрыла голова Сашки Меладзе, просунутая в иллюминатор по плечи.
– Сейчас долбанет! – глухо прозвучал голос любопытного курсанта с той стороны борта.
И действительно, 57-мм пушка тут же ахнула, потом жахнула еще и еще. Грохот стоял неимоверный. Как выстрел сдувает с веток птиц, так же шустро голова Сашки Меладзе снова оказалась внутри корабля. Он был в шоке. Меладзе машинально схватил железный круг броняшки и попытался быстро закрыть им проем иллюминатора, через который в каюту вслед за каждым выстрелом влетали во множестве огромные хлопья сажи и какие-то кусочки обгорелой бумаги. Но не тут-то было. Задрайка никак не хотела попадать на свое место. Лишь с пятой попытки броняшка как надо вошла в паз и заслонила собой мир за бортом. Меладзе захлопнул стеклянный круг и задраил все винты-барашки. Все! Он в безопасности.
Когда Саня повернулся лицом к опешившим товарищам, те не удержались и дружно засмеялись. И было отчего: Меладзе походил больше на трубочиста, чем на курсанта. Он еще пару дней стремился не попадаться на глаза большому заму, пока с его любознательного лица не отмылась вся въевшаяся гарь и сажа.
После этого случая ни Сашке Меладзе, ни его товарищам не надо было объяснять важность соблюдения мер безопасности на корабле, особенно при стрельбе. Более того они тут же вняли доброму совету своего опытного наставника и дружно перечитали Куприна, изучили альбомы с европейской живописью и за неимением лучшего источника выслушали лекцию курсанта Киселева о великих шахматистах современности, он как-никак сам чемпион училища. Вот так первая стрельба оказала благоприятное влияние на будущих офицеров Российского флота. В общем, стажировка не прошла даром.
КАРТОШКА И БАСТУРМА
РАЗ КАРТОШКА
Сторожевой корабль мерно гудел работающими двигателями, рассекая форштевнем темень ночного моря и вспенивая винтами зыбкую волну. Старшие лейтенанты Миша Бакатин и Саша Журавлев вышли на верхнюю палубу подымить сигаретами. Боковой ветер приятно обдавал лицо свежестью и влагой. Друзья обсудили корабельные новости и выразили сожаление о том, что не имеют возможности подкрепиться на сон грядущий. Журавлев взглянул на часы и вслух произнес:
– Да уже полпервого ночи. Пора и на покой.
– Ну кому отдыхать, а кому и службу нести, – заметил старший лейтенант Бакатин и стал поправлять на руке повязку дежурного по кораблю.
Командир группы трюмных направился в каюту спать, а помощник командира по снабжению Миша Бакатин продолжил нести службу. Он решил обойти периметр корабля по верхней палубе, и, как оказалось, не зря. На надстройке, возле выгородки у трубы, за которой хранилась бочка с ветошью, мелькнула тень матроса. Дежурный насторожился и окликнул его. Матрос вначале инстинктивно рванулся прочь, а затем, передумав, подошел к офицеру.
– Ты что тут делаешь? – спросил дежурный.
– За ветошью пришел, – ответил моряк, и только слабое освещение не выдало румянец, вдруг появившийся на его щеках.
– Ночью? – резонно заметил Бакатин.
Матрос замялся и, потупив взгляд, неопределенно пожал плечами.
Судя по всему, попавшийся дежурному моряк был из числа молодого пополнения, поэтому помощник командира по снабжению отпустил его с миром. Но, уже обладая каким-никаким опытом службы, Миша Бакатин зашел за выгородку. Тут все как будто было в порядке. Но осознание того, что здесь что-то происходит, не покидало дежурного. Он подошел ближе к трубе и стал осматриваться. Ничего. Михаил уже было хотел следовать дальше, но профессиональное чутье подсказывало другое. Бакатин глубоко втянул носом воздух и на фоне технического запаха ощутил едва заметный приятный аромат. Это было странно. Даже, можно сказать, ненормально. Дежурный стал пристально осматривать края газоотводной трубы и даже заглянул в нее. Он заметил зацепленный крюк, уходящий внутрь полости. Помощник по снабжению попытался было потянуть его на себя, но тот оказался довольно горячим. Поэтому офицер взял кусок ветоши и уже с помощью нее стал вытягивать стальной крюк на поверхность. На его конце чувствовалась тяжесть. Это ощущение придало сил и уверенности, что все это дежурный затеял ненапрасно. На конце крюка, как ни странно, оказалась трехлитровая жестяная банка из-под соленых помидоров. Она была доверху наполнена аппетитной картошкой. Чем вам не котелок? Как потом выяснилось, ночью моряки частенько устраивали себе готовку картошки в трубе отвода газов. Каких-нибудь двадцать минут ‒ и вот вам, пожалуйста, вкуснейший отварной картофель, приготовленный на пару.
Помощник командира не стал поднимать шум, а послал рассыльного за приятелем. Старший лейтенант Журавлев нехотя оставил уютную каюту, где уже начинал видеть первый сон, и направился по зову товарища, поминая его недобрым словом. Но когда Александр узнал причину экстренного вызова, то несказанно обрадовался и поспешил заявить, что Бакатин настоящий друг. Офицеры дружно умяли котелок пылающей жаром и источающей неслыханный аромат картошки. После чего, сытые и довольные жизнью, отправились вначале перекурить, а затем и спать. К этому моменту уже наступило время отдыха и для дежурного.
За завтраком друзья поделились рассказом о добытом трофее, что возымело соответствующий эффект. С того дня каждый офицер заступивший дежурным по кораблю стал устраивать засады у трубы, чтобы полакомиться приготовленной необычным способом картошкой, а заодно набрать очков в глазах командира за бдительное несение службы.
Моряки, каждый раз оставаясь с носом, решили не испытывать судьбу и завязать с несанкционированным приготовлением картофеля в газоотводной трубе. Когда благодаря беспрецедентной бдительности дежурных жарки прекратились, то офицеры, если честно сказать, даже немного сожалели, что лишились дополнительного ночного пайка.
ДВА КАРТОШКА
Так выпало, что после очередной загрузки на корабль воды, продовольствия и свежих овощей старший лейтенант Миша Бакатин стоял дежурным по кораблю. Когда сумерки уступили над морем место ночи, помощник по снабжению решил обойти корабль. Он отправился с кормы в нос, обходя помещение за помещением. В продольном коридоре Миша столкнулся со старшим лейтенантом Журавлевым, и они вместе продолжили путь. Когда за плечами Бакатина осталось более половины намеченного маршрута, то натренированным носом он почуял едва уловимый запах свеженарезанных продуктов.
– Саня, слышишь?
– Что я должен слышать? – переспросил Журавлев.
– Ну как что? Запах пиршества.
Александр старательно втянул ноздрями воздух, но никакого запаха еды не услышал.
– Да тебе, наверное, почудилось после работ по приему продуктов.
– Да нет же, где-то готовятся к столованию. Кожей чувствую.
В ответ старший лейтенант Журавлев неопределенно пожал плечами и добавил:
– Это у тебя после сегодняшнего напряга, скорее всего, вкусовые галлюцинации.
– Да нет же, я точно знаю, что где-то в носовой части корабля готовится трапеза.
– Мне пора, – сказал Саша и, не прощаясь, отправился в прилегающий отсек, где имелся вход в машинное отделение.
Другой бы на его месте засомневался, но старший лейтенант Бакатин уже вырос до настоящего знатока своего дела, поэтому он поспешил в носовые отсеки корабля. И чем ближе он подходил к источнику его смущения, тем явственнее ощущался запах еды. Так случилось, что центром событий оказался первый кубрик, в котором ранее проживали артиллеристы, а теперь обитали его подчиненные – бойцы служб и команд. А с этой гвардией в лобовую атаку не пойдешь, бесполезно: подходы заминированы, секреты выставлены, в этом можно не сомневаться. Вот почему дежурный с максимальной осторожностью стал приближаться ко входу в кубрик. Там матрос делал вид, будто усердно метет мусор, но если приглядеться, то можно было бы заметить, что делает он это вхолостую, стоя на месте. Ко входу в кубрик можно было попасть и другим путем, через тамбур умывальника. Бакатин осторожно подкрался и заглянул в иллюминатор. Там тоже был пост: матрос делал вид, что старательно стирает тельняшку. Время от времени он останавливался и поглядывал за пределы умывальника.
Чтобы застать подчиненных врасплох, дежурный по кораблю принял единственно верное решение. Для его осуществления требовались решительность и напор. Миша собрался с силами и рванул напролом. Он влетел в тамбур и на руках по поручням молниеносно стал спускаться в кубрик. Системы оповещения и тревоги с задержкой, но все-таки сработали. Когда офицер оказался в кубрике, там уже успели вырубить свет и были лишь слышны в темноте звуки захлопывающихся рундуков и шкафчиков.
Помощник по снабжению включил освещение. Все моряки лежали в койках и делали вид, что спят. Лишь один из них бодрствовал, неся службу у арсенала, располагавшегося в кубрике.
Вахтенный по уставу доложил дежурному, что все в порядке, без замечаний.
– А чего тогда свет мелькнул? Ведь его выключили? – спросил у него дежурный по кораблю.
– Да нет, все нормально! Вам, наверное, показалось, – авторитетно заявил вахтенный, даже глазом не моргнув. Его служба на флоте уже подходила к концу.
Бакатин взглянул в угол кубрика, где стояли несколько снятых коек и лежали за ненадобностью сложенные в стопку портреты членов Политбюро. Ошибки быть не могло: он ощущал явный запах целой группы продуктов, причем свежих.
Наступило время действовать и доказывать свою правоту. Дежурный направился в глубь кубрика и стал открывать одним за другим рундуки. Он доставал из них спрятанные на скорую руку тарелки. Чего только на них не было: и балычок, и копченая колбаска, и сосисочный паштет, и дольки аккуратно нарезанных овощей и фруктов, и свежеиспеченный хлебушек. Настоящий праздник живота, ешь – не хочу.
– Это чье? – тихо спросил пораженный богатством стола Бакатин.
– Не знаю, – пожимая плечами, ответил вахтенный у арсенала.
– Хорошо, – уже громко, чтобы было слышно всем, сказал Михаил. – Еще раз спрашиваю всех, чье это?
В помещении кубрика стояла гробовая тишина, никто не желал просыпаться.
– Ну ладно, если хозяина этого стола нет, тогда мы пойдем другим путем, – официально заявил помощник по снабжению и потянулся к наборному телефону. Он позвонил в ПЭЖ, где в это время должен был находиться его друг, и не ошибся.
– Александр Васильевич! Тут такое дело: найдена бесхозная скатерть-самобранка. Бери своих людей и поспеши в кубрик служб и команд.
Бакатин повесил телефонную трубку и стал ждать, ни словом не нарушая мертвую тишину. Не прошло и тридцати секунд, как в кубрике объявился старший лейтенант Журавлев со своей командой. Увидев разложенные на столе яства, глаза вечно голодных трюмных засверкали огнем желания.
– Это ничье. Угощайтесь, друзья! – пригласил к столу маслопупов помощник по снабжению.
Трюмные замерли в нерешительности. Они еще до конца не верили своему счастью. Но через пару секунд моряки БЧ-5 уже заняли места за столом и набросились на корабельные деликатесы. Вы когда-нибудь наблюдали, как саранча пожирает попадающуюся на ее пути растительность? Остаются только стебли. А хозяевам посевов остается только наблюдать. В качестве «хозяев» оказались притворявшиеся спящими бойцы службы снабжения. Сквозь неплотно прикрытые веки они ревниво следили, как по мере насыщения все добрее и добрее становились трюмные. Их нелегкая служба была вознаграждена достойным призом. Покидая кубрик, каждый из них высказывал слова искренней благодарности помощнику по снабжению за проявленную о них заботу. В это время военнослужащие служб и команд лежали в койках с постными лицами. В эти минуты они могли бы многое высказать этим кукушатам, но, приняв правила игры, молчали, сдерживая свое негодование из последних сил. После этого позднего ужина в первом кубрике службы и команды еще долго обижались на своего начальника, а еще больше на себя, за свою никому не нужную несговорчивость. Больше накрывать отдельные столы им не позволяли гордость и чувство здорового прагматизма.
И БАСТУРМА
Корабельная служба уникальна тем, что перед лицом стихии и боевой опасности она уравнивает офицеров, мичманов, старшин и матросов. Если побеждать, то всем вместе, и если придется погибать, то тоже вместе. Это в полной мере относится и к флотскому юмору, острие которого проходится по всем без исключения. И не важно, паж ты или король. Это хорошо и навсегда усвоил в море и наш герой, который в данном случае из субъекта превратился в объект применения флотской смекалки.
Как-то под вечер командир корабля вызвал на ходовой мостик старшего лейтенанта Бакатина.
– Михаил Ильич, вот смотри, куда ни кинь взгляд, всюду открывается однообразная картина синей глади моря, а душа просит разнообразия.
Бакатин обвел взглядом горизонт и подумал: «И действительно, сплошная синева, лишь изредка нарушаемая порхающими стайками летучих рыб», а вслух сказал:
– Так точно.
– Ну что ты заладил ‒ так точно да так точно. Хочется мне вкусить чего-нибудь необычного, порадовать себя и людей.
– А что бы вы хотели? – встрепенулся помощник командира по снабжению.
– Ну не знаю. Может, бастурму. Сможешь сделать?
– Смогу, – уверенно заявил старший лейтенант Бакатин. – Вот только где ее вялить? – задался вопросом Михаил.
– Да это не проблема, – поддержал помощника командир. – Можешь вялить хотя бы тут, на ходовом мостике. Даю добро! Да и под присмотром вахтенных офицеров заодно будет.
Воодушевленный доверием командира, помощник по снабжению собрал своих подчиненных, и они под его руководством и присмотром стали колдовать над приготовлением экзотической бастурмы. Три полоски отборного мяса, обильно засыпанные молотым красным перцем, плотно завернули в марлю и торжественно на вытянутых руках коки понесли на ходовой мостик, где их лично развесил вялиться помощник командира по снабжению. Период созревания этого деликатеса – процесс длительный, который не под силу ускорить даже гуляющему по верхней палубе соленому морскому бризу и регулярно появляющемуся там командиру корабля.
Старший лейтенант Бакатин ходил к бастурме три раза на дню, как на работу. Затем, успокоившись, стал появляться на мостике периодически, чтобы проверить процесс. И однажды, когда дело с бастурмой близилось к финалу, командир вызвал к себе старшего лейтенанта Бакатина и лично попросил его в виде исключения заступить вахтенным офицером, тем более что корабль стоит на якоре в точке. Бакатину ничего не оставалось, как согласиться, ведь на якоре он допущен к несению этого вида службы.
И вот, стоя на мостике, помощник по снабжению решил, что время пришло и пора снимать пробу с бастурмы. В это время на ходовой мостик поднялся командир с группой офицеров «качать» солнце. Увидев озабоченный вид «помохи», он отставил секстан в сторону и обратился к Бакатину:
– А что, помощник, может, уже пора снимать бастурму? Наверняка она уже готова.
– Да, да, товарищ командир. Я думаю, что уже пора, – согласился с командиром Бакатин и направился к вертикально висящим палкам бастурмы, скрытым от глаз марлевыми повязками.
Он осторожно снял с крюка ближайшую палку и аккуратно начал освобождать ее от пут марли. Развернув сверток, Бакатин замер. Он никак не мог поверить в то, что видят его глаза. Взамен ароматной остро-пряной бастурмы он держал в руках аккуратно выструганную деревянную палку. Она была подогнана точно под размер мясного куска. Старший лейтенант бросился снимать очередной шмат бастурмы. Все повторилось снова. Вяленная мясная вырезка была цинично подменена на деревяшку. Бакатин схватил третью палку и с нетерпением стал распутывать марлю, помогая себе зубами. Там оказалось все нормально, но только наполовину: мяса в ней было на пятьдесят процентов, остальное снова обрубок дерева.
– Что там такое? – подал голос командир.
Помощник обреченно показал ему руки. В одной из них был остаток бастурмы, в другой кусок доски.
Скользнув взглядом по тому, что держал в руках помощник, командир изрек:
– Да, видно, сильно долго вялилась наша бастурма, что превратилась в дерево.
На Бакатина нельзя было смотреть без жалости.
– Да ладно, не переживай ты так, – поддержал подчиненного командир. – В следующий раз лучше будем следить.
После этого он повернулся и пошел с мостика. Вслед за ним потянулись офицеры, счастливые оттого, что сегодня не придется тренироваться определять место корабля по положению солнца.
Спустя несколько дней, когда страсти по бастурме несколько улеглись, один из вахтенных офицеров поведал Мише Бакатину о том, что командир частенько наведывался на мостик и периодически подъедал бастурму сам и щедро угощал ею других. В итоге он допробовался до того, что продукта остался мизер. Вот тогда-то он придумал всю эту затею с внеплановой вахтой на мостике для помощника по снабжению. И план его сработал лучше некуда. И деликатес был употреблен хоть и раньше времени, но с удовольствием, и никто за это не пострадал.
По возвращении с моря многие офицеры сторожевого корабля на первый ужин в кругу семьи заказали женам жареную картошку по-домашнему. Также они были замечены на рынке в числе активных покупателей бастурмы. Среди них не было лишь старшего лейтенанта Миши Бакатина, в связи с тем что он был холостяком и ему по понятным причинам выпала в день прихода несходная смена. Поэтому он мог снова только мечтать о картошке и бастурме. Каково же было его удивление, когда утром на завтраке вестовой подал лично ему тарелку, на которой были аккуратно выложены ломтики свежайшей буро-розовой бастурмы.
На вопросительный взгляд старшего лейтенанта вестовой ответил:
– Сказано, что вы догадаетесь от кого!
– Журавлев? – предположил Михаил Ильич первое, что пришло в голову.
Вестовой отрицательно покачал головой и направился к себе в гарсунку.
«Неужели командир? – подумал старший лейтенант, и лицо его озарила счастливая улыбка. – Отец-командир», – уточнил про себя Бакатин и стал налегать на бастурму. Ни до ни после этого завтрака на корабле он в своей жизни ничего вкуснее не ел, даже когда его угощали испанским хамоном и пармской ветчиной.
ДЕТСКИИ САД ПО-ФЛОТСКИ
Корабельная служба – дело серьезное, нужное и часто непредсказуемое. Только окунуться в нее не получится, придется погружаться с головой. Зато обретенные школа и опыт будут служить вам верой и правдой всю оставшуюся жизнь.
Служба на корабле многогранна. И трудно предугадать, в какой момент и какой гранью она к тебе повернется. Это хорошо усвоил с первых дней службы на тяжелом авианесущем крейсере «Минск» молодой лейтенант Виктор Баранов.
Прибыв на корабль, уже на третьей неделе он попал в настоящую переделку. Виктор еще толком не знал устройства крейсера, а уже был назначен командиром одной из аварийных партий. В один из дней как гром среди ясного неба на корабле была объявлена пожарная тревога. По суете и серьезности товарищей по службе Витя сразу понял, что речь идет не об очередной тренировке.
Прибежав в помещение, где предписывалось находиться по тревоге его аварийной партии, лейтенант Баранов, честно говоря, растерялся. Сверху требовали доклады, а у него все плыло перед глазами, а главное, напрочь отшибло память. Он силился обрывкам мыслей придать какую-то стройность, но ничего не выходило. Благо, заметив, как стушевался лейтенант при своей первой самостоятельной тревоге, на помощь молодому офицеру пришел старшина 1-1 статьи Кобзев. Он стал подсказывать, что делать и что докладывать на главный командный пункт. Помог включиться в изолирующий противогаз, когда по приказанию старпома его аварийную партию выдвинули на рубеж борьбы с огнем в качестве усиления сил.
Весь сыр-бор, что творился на крейсере, был связан со случившимся возгоранием на малоразмерном катере, который покоился в ложбине борта корабля. Вся проблема была в том, что площадка, на которой находился катер, была настолько тесной, что в условиях большой задымленности через дверь к плавсредству было весьма проблематично подобраться. В распахнутую дверь внутрь корабля валил едкий дым, ограничивающий нормальную видимость. Пока передовой отряд пробивался к катеру, аварийная партия под руководством лейтенанта Баранова со шланга поливала смежную переборку, не допуская ее перегрева. Спасибо старшине 1-й статьи Кобзеву, который не оставлял лейтенанта без добрых советов и подсказок.
Пожар, конечно, потушили. Но в памяти лейтенанта навсегда осталось пережитое чувство сильной встревоженности, которое местами перерастало в панику и шок. А еще на долгие годы Баранов сохранил благодарность старшине, в годину испытаний подставившему ему свое плечо.
Что еще удивительно, на разборе старший помощник командира подверг резкой критике действия молодых лейтенантов по пожарной тревоге и лишь один из них был отмечен положительно. И это был Виктор Баранов. Вот такой вот парадокс.
Лейтенант Баранов опрометчиво полагал, что на этапе его становления как корабельного офицера случившийся пожар станет главным испытанием на прочность характера и профессиональную пригодность. Но Витя сильно ошибался. Настоящие испытания были еще впереди, и столкнуться с ними ему пришлось очень скоро.
Близился праздник 23 Февраля. На ТАКРе в эти дни отмечали День подъема флага на корабле. В честь этого события был составлен план празднования, которым предусматривалось приглашение на корабль членов семей офицеров и мичманов. Крейсер стоял на рейде, поэтому для доставки гостей задействовали два больших пассажирских катера. Накануне прибытия гражданских лиц на борт на корабле развернули широкую подготовку к их приему. Раздавались поручения по закупке продуктов и подарков, оформлению помещений и подготовке сувениров. Все, что надо было сделать, и не перечислишь. Все детали продумывались до мелочей.
Лейтенанту Баранову поручили, на первый взгляд, самый простой участок – заняться детьми, так сказать, возглавить корабельный детский сад. Надо отметить, что Виктор, несмотря на относительно юные лета, был представительным офицером. Стоя в строю, он на голову был выше других офицеров. Командование трезво рассудило, что значительный рост Баранова будет способствовать его авторитету у детей. Но главной причиной того, что его отлучили от праздничного стола и поставили заниматься ребятней, конечно же, был его статус молодого офицера, и к тому же холостого. Ему в помощь отрядили мичмана Храпунова и семь недисциплинированных матросов, проштрафившихся в последние месяцы. Володя Храпунов был еще тот воспитатель. Ему поручили закупить для «детского сада» игрушки, игры, раскраски, наборы карандашей и акварельных красок, бумагу для рисования и прочее, что могло пригодиться для того, чтобы занять детей на пару часов.
Когда коллектив «воспитателей детского сада» отчитывался у большого зама о проделанной работе, мичман Храпунов проявил себя во всей красе. Рассматривая покупки, сделанные мичманом в интересах общего дела, капитан 2 ранга остановил свой взгляд на нескольких коробках с красочными этикетками.
– А это что у вас? – задал вопрос мичману заместитель командира, беря в руки одну из коробок.
– Пластилин, – с готовностью ответил мичман и блеснул в довольной улыбке недавно вставленным золотым зубом.
– И на кой он нужен? – поинтересовался большой зам.
– Понятно для чего. Пусть дети займутся лепкой, а я им помогу, – разъяснил ситуацию Храпунов.
Капитан 2 ранга вначале пристально посмотрел в глаза мичмана, словно выясняя – тот недотепа или прикидывается, и только потом просветил Храпунова:
– Товарищ мичман, вы шутите? Или не понимаете? Пластилин в руках детей это… – на долю секунды замялся зам, подбирая подходящее слово, – это оружие. Вы только представьте, что мы будем делать, когда он весь окажется на их волосах. А это так и будет, уж поверьте моему опыту.
Слушая начальника, мичман на минуту виновато потупил взгляд и незаметно отодвинул коробки с пластилином в сторону.
– Товарищ лейтенант, а у вас как дела? Вы мультфильмы приготовили? – зам перевел свое внимание на старшего группы.
– Так точно. Вчера получил на кинобазе «Ну погоди!», «Приключения капитана Врунгеля» и другие.
– Хорошо. Не забудьте проверить аппаратуру до прибытия детей.
Тут затрещал зуммер телефона.
– Ну все! Можете идти, – отпустил зам подчиненных и стал решать другие неотложные задачи.
За полчаса до торжественного подъема флага к борту ТАКРа подошли пассажирские катера, полные празднично одетых женщин и детей. Через несколько минут члены семей офицеров и мичманов вместе с официальными гостями уже были на верхней палубе. Мамаши едва успевали приструнивать своих чад, рвущихся пообщаться с отцами, занявшими свое место в праздничном строю. Висевший в воздухе людской гомон моментально стих, как только прозвучала магическая для моряков команда: «На флаг, гюйс, стеньговые флаги и флаги расцвечивания ‒ смирно!»
После окончания торжественного построения под начало лейтенанта Баранова и его команды в кают-компанию мичманов были собраны все прибывшие на крейсер дети. Их количество впечатляло – до сотни в буквальном смысле не хватало какой-то чертовой дюжины детских головок. Витя распределил моряков, одетых в парадную форму, по всему помещению. Девочек и мальчиков стали пытаться с военной четкостью рассортировать по возрастным группам, но где там, ранжированная масса, моментально смешиваясь, тут же перераспределялась по интересам. На высокую организацию пришлось махнуть рукой. Спасением стал включенный по предложению сообразительного мичмана Храпунова видеопроектор. Как только на экране появился хулиганистый серый волк, детвора с криком «Ну погоди!» заняла места за столами и с интересом стала сопереживать зайцу. Действия, разворачивающиеся в популярном мультфильме, сопровождались живой реакцией благодарных зрителей. Молодой офицер-воспитатель, его подручный мичман и семь матросов с облегчением перевели дух, и мало-помалу сами стали с интересом наблюдать за невероятными приключениями и антагонизмом героев шедевра Вячеслава Котеночкина, многочисленные серии которого он снимал в течение двадцати трех лет. В эти благостные часы затишья на детском фронте военные моряки были весьма благодарны и по-настоящему признательны известному кинорежиссеру-мультипликатору.
Тем временем взрослые, хозяева и гости, после экскурсии по кораблю и большого праздничного концерта, направились в кают-компанию офицеров на банкет.
Когда детвора в возрасте от четырех до четырнадцати лет уже утомилась глазеть на экран, вестовые принесли обед. Пюре с сосисками на авианесущем корабле казались неимоверно вкусными. Даже самые капризные из маленьких гостей крейсера не отставали от других. Жаль, что мамаши не могли видеть, с каким аппетитом их строптивые чада расправлялись с обедом.
Лейтенант мысленно гордился собой, оттого что так легко справился с поставленной задачей. Мичман Храпунов тоже потирал руки, так как морально уже начал собираться на сход. Недисциплинированные моряки, и те не без основания надеялись на свою реабилитацию в глазах командиров.
Они еще не знали, что черные тучи собираются над крейсером в прямом и переносном смысле. Ветер заметно усилился и стал гнать беспокойные волны, все более и более покрывавшиеся белесыми шапками барашков. На рейде объявили штормовую готовность. Для ТАКРа такое волнение было как комариный укус для слона, а вот для катеров все было не так однозначно. Было принято решение подождать до улучшения погоды и, как следствие, на несколько часов отложить убытие гостей. Никто и не возражал. Большинство, бывшее уже навеселе, требовало продолжения банкета. Столы обновили и праздник продолжился.
Для кого праздник, а для кого нелегкая работа. Лейтенант Баранов, развлекая детей, уже использовал «тяжелое вооружение». Дальше эксплуатировать тему мультфильмов не представлялось возможным, поэтому моряки открыли коробки с играми и стали вовлекать в них желающих.
Шестилетний малыш со вздернутым носиком и косой непослушной челкой периодически спадавшей на глаза, подошел к ближайшему от него моряку и что-то спросил. Матрос направил его к мичману Храпунову, а тот напустил на лицо озабоченный вид и указал на лейтенанта.
– Дядя лейтенант! – обратился малец к офицеру, смотря на него снизу вверх.
«Ого! Еще не дорос до края стола, а уже в званиях разбирается», – подумал Виктор.
– Дядь, я к папке хочу пойти.
В ответ лейтенант отрицательно покачал головой и сказал:
– Это невозможно. – И для убедительности еще лаконичнее добавил: – Нет!
Малыш с обидой надул губы и отошел от лейтенанта. Он не стал присоединяться к играющим ребятам, а стоял в стороне и о чем-то думал. Через какое-то время он сделал повторный заход к старшему в кают-компании.
– Дядя! Я знаю, где папа живет. Можно я к нему пойду?
– А кто твой папа?
Малыш назвал фамилию.
– А-а! – воскликнул Виктор, с интересом разглядывая сына командира электромеханической группы.
Удивительно, но в них было много схожего. Такой же невысокий рост, а главное, своенравный характер.
– Тебя как зовут, малыш?
– Я не малыш, – обиженно ответил мальчик. – Я Славка, – и в его глазах блеснули угольки упрямства.
– Так вот, Слава, ты знаешь такое слово – нельзя? Понимаешь, нельзя, и все!
Мальчик озорно, но в то же время с каким-то детским вызовом бросил взгляд на высоченного лейтенанта, который с упоением принялся увещевать рвущегося к отцу малолетнего отпрыска, и, выбрав момент, незаметно шмыгнул у него между ног. Когда увлекшийся педагогикой молодой офицер опустил свой взор на уровень головы пацанчика, того уже и след простыл. Витя Баранов выскочил в коридор и стал беспомощно озираться, но нарушителя спокойствия уже нигде не было видно, он будто испарился, исчез, как привидение.
– Матрос Яськин, ко мне! – взволнованно крикнул лейтенант подчиненному отца Славки.
– Есть, матрос Яськин, – как положено, представился моряк, подскочив к офицеру.
– Значит, так, бросай свои детские игры и догоняй беглеца, сынишку твоего командира. Он побежал к отцу в каюту. Хотя как он ее найдет на нашем корабле-городе, большой вопрос.
– Есть, найти мальчика, – браво ответил матрос и двинулся вдоль коридора.
– И без мальчика не возвращайся, – прокричал ему вслед Баранов.
Меняющаяся обстановка требовала соответствующих действий. Лейтенант поставил у выхода из кают-компании сразу двух стражей в лице самых физически подготовленных матросов. Им предписывалось предотвращать любые попытки детей покинуть помещение. Храпунову было поручено курсировать по периметру, двигаясь от одной кучки детей к другой, и вырабатывать предложения по восстановлению спокойствия во вверенном им «гарнизоне».
Непредвиденный побег сына командира электромеханической группы, будто спусковой крючок, привел в движение детвору. Им порядком надоели настольные игры и требовались зрелища. Храпунов, добросовестно исполняя рекомендации старшего, поспешил к лейтенанту с предложением немедленно открыть художественную изостудию. Баранов его одобрил и дал команду: «Достать бумагу, карандаши и краски». Военным морякам пришлось на время стать мастеровитыми художниками. Они старательно показывали малышам, как и что надо рисовать. В этой ситуации им пригодились навыки владения кистью, полученные при покраске борта корабля. Спустя полчаса усердию юных мастеров карандаша и кисти пришел конец. И они начали бросаться инструментами своего творчества. Матросы в парадной форме едва успевали уклоняться от пролетавших рядом с ними предметов. Скатерти на столах и переборки постепенно покрылись цветными пятнами. Малыши заливались смехом, а ребята постарше, читавшие специально подобранные Храпуновым в корабельной библиотеке книги, укоризненно поглядывали в их сторону. Они сидели с солидным видом, но на самом деле еле сдерживались, чтобы не присоединиться к озорникам младшего возраста.
После короткого совещания воспитателей было принято решение разрешить детям освоить игру в бильярд. Большой бильярдный стол зеленого сукна с выстроенными на нем в правильный треугольник шарами, стойки с киями и полки для шаров вызвали живой интерес у всех мальчишек и части девчонок.
Пока один из матросов и мичман Храпунов стали учить двоих из общего количества новых любителей бильярда, как правильно держать кий, другие сначала безуспешно, а затем все проворнее пытались взобраться на стол. В конечном итоге это им удалось, и треугольник шаров сам собой разлетелся по столу. Один из шаров даже угодил в лузу.
Пока Храпунов растерянно смотрел на происходящее, четырехлетний сынишка одного из офицеров боевой части связи, так и не сумевший по малолетству взобраться на бильярдный стол, не растерялся и занялся более привычным делом. Натренированный на шведской стенке, заботливо установленной отцом у него в спальне, Николаша не придумал ничего лучше как взобраться, словно цирковая обезьянка, на самый верх многополочной стойки для хранения шаров. Более того, прячась от взрослых, он забился в углубление между стойкой и подволоком. Ни матросы, ни даже сам Храпунов не могли дотянуться до него, чтобы вытащить его из укрытия. Мичман уже стал хвататься за сердце, когда ему на помощь пришел высокорослый лейтенант Баранов. Ни на какие уговоры и хитрости малыш не поддавался, поэтому офицеру пришлось силой извлечь его на белый свет. Вначале Коленька собрался укусить лейтенанта за руку, но, увидев в глазах взрослого дяди решимость дать ему ремня, примирительно улыбнулся и согласился спуститься вниз самостоятельно. Но только он ступил на палубу, как тут же понесся к выходу, норовя выскочить из помещения на свободу, и только ловкость мускулистых стражей входа-выхода из кают-компании не позволила этому стать реальностью.
Пока все внимание группы воспитателей было сосредоточено на шалостях Николаши, другие, более послушные детки сообразили, что бильярдные шары можно не только беспорядочно катать по сукну стола и заталкивать их в лузы, но и использовать, с их точки зрения, более рационально. Шары моментально стали кататься по всему периметру палубы кают-компании, а затем и полетели по воздуху. Нельзя было допустить, чтобы кто-то из малышей пострадал, поэтому матросы бросились собирать и прятать шары, попутно уклоняясь от опасности, грозящей с воздуха. Ох и намучились военные, пытаясь усмирить шалунишек, даже взмокли.
Остановить беспредел, устроенный расшалившейся малышней, могло только секретное оружие, придуманное мичманом Храпуновым. По его команде бравые матросы вмиг превратились в сказочных скакунов. Опустившись на четвереньки, они для убедительности призывно заржали и забили «копытом».
Дальше детям ничего объяснять уже было не надо. Самые шустрые из них первыми вскочили на скакунов и ударили каблучками по «лошадиным» бокам. Моряки-лошадки затрусили по палубе кают-компании ко всеобщей радости. Глаза детей загорелись от удовольствия. Они стали стягивать наездников, борясь за место под солнцем.
Чтобы сбить накал страстей, следующим этапом после катания желающих стали бега. В результате «лошадки» не выдерживали нагрузки и падали. И тут же подвергались нашествию любителей призов и сувениров. Все, что можно было отцепить или по-легкому содрать с формы моряков, сберегаемой для увольнения в запас, стало перекочевывать в цепкие детские ручки и потаенные карманы. Малолетние грабители с интересом рассматривали и показывали другим добытые трофеи: значки, эмблемы, знаки отличия, пуговицы с якорями и прочее.
Конец разбою положил прибежавший рассыльный, который сообщил, что у трапа детвору ждут родители и к борту уже подходят пассажирские катера. Убежденные непоседы вмиг снова превратились в послушных мальчиков и девочек, стали покладисты и покорны, как овечки. Приводя себя в порядок, словно после Ледового побоища, военные не могли насмотреться на этих образцовых чад офицеров и мичманов.
Ко всеобщей радости, как раз вовремя прибыл матрос, посланный на поиски убежавшего к отцу Славика. Конечно, на авианесущем крейсере он заблудился, это и немудрено. Его нашли, не поверите, аж в машинном отделении, где он сидел на корточках, завороженно наблюдая за работой дизель-генератора. Памятуя о том, что отец Славки служит командиром электромеханической группы, начинаешь понимать, что яблоко от яблони недалеко падает.
Лейтенант Баранов посмотрел на часы.
– Ого! – воскликнул он.
Стрелки показывали 17.30 местного времени. Выходит, что вместо запланированных четырех часов возглавляемый им «детский сад» проработал вдвое дольше – восемь часов с верхом. И как им удалось выстоять и перенести весь этот кошмар, где один час службы можно было спокойно засчитывать за три, как в боевых условиях? Насмотревшись на этих кошмарят, Виктор задумался, а стоит ли ему вообще думать о женитьбе, если ее производной будут вот эти, как бы их назвать помягче, цветы жизни? А может, наоборот, после обретенного сегодня опыта только и можно начинать о ней думать?
Расставив моряков вдоль колонны ставших вдруг послушными детишек, чтоб, не дай бог, снова никто не потерялся, лейтенант Баранов повел их коридорами на выход к правому трапу. Виктор справедливо полагал, что по праву заслуживает похвалы командования. Но вышло все наоборот.
Как только они вышли к родителям, старший помощник отозвал Баранова в сторону и начал на него кричать, обвиняя во всех смертных грехах. Это было вдвойне неожиданно, потому что в отличие от других старпом «Минска» отличался небывало спокойным характером, рассудительностью и отеческим отношением к молодым офицерам. А тут такое! Капитан 2 ранга упрекал лейтенанта Баранова в том, что тот не уследил за всеми вверенными ему детьми, и спрашивал, где теперь искать сестру одного из офицеров БЧ-4?
Только сейчас Витя вспомнил, что в самом начале его «детской вахты» к нему подошел лейтенант-связист и попросил выделить одного из матросов, чтобы показать корабль его шестнадцатилетней сестричке, мол, не хочет ее брать с собой на банкет, чтобы не приучать к спиртному. Какие проблемы, ответил Виктор и предоставил гида сестре связиста.
Получив по полной программе, растерянный лейтенант вдруг увидел приближающихся к основной группе молодую девушку и приставленного к ней моряка. Их экскурсия по кораблю успешно завершилась. Юная барышня была сильно впечатлена всем увиденным. Подбежав к брату, она стала эмоционально выражать свой восторг. Старпом бросил косой взгляд на счастливую сестру связиста и, хмыкнув, переключился на решение других проблем.
Старпом и не подумал извиниться перед молодым лейтенантом, который стоял с таким видом, будто на него ушат воды вылили. Ему было до глубины души обидно за то, что он восемь с половиной часов лез вон из кожи, всемерно ублажая и стойко сдерживая натиск почти девяти десятков рвущихся к родителям детишек, а в благодарность получил лишь упреки в своей несостоятельности.
С поникшей головой он отправился к себе в каюту. Настроение было никудышное, хоть тайком пускай слезу.
Витя лег в койку, и обрывки впечатлений необычного дня стали возникать один за другим в его голове. Но не прошло и пяти минут, как он забылся во сне. Уже ставшие до боли знакомыми детские головки, словно в калейдоскопе, представали перед ним и уходили прочь, освобождая его психику от ненужных эмоциональных накоплений. Он проспал весь день и всю ночь, представ по подъему вполне отдохнувшим и в прекрасном расположении духа.
После праздника, когда все собрались за обеденным столом, лейтенант Баранов обратил внимание, что его сосед по левую руку как-то необычно, можно даже сказать, с неприязнью и любопытством, смотрит на него. Глядя на командира электромеханической группы, который отличался маленьким ростом, Виктор непроизвольно вспомнил его сынишку Славку, такого же щуплого и активного, как папаша. Словно перехватив мысль лейтенанта, командир группы буднично произнес, обращаясь к Баранову:
– Сын плохо кушать стал.
– Что так? – спросил Витя, проявляя интерес к семейным проблемам сослуживца.
– Говорит, хочу к дяде Степе!
– Не понял, – переспросил Баранов.
– А ты подумай хорошо, – сказал командир электромеханической группы и встал из-за стола.
Наблюдая, как сосед по столу покидает кают-компанию своей слегка шатающейся походкой, и еще раз удивляясь его невысокому росту, Баранов вдруг сделал открытие:
– Так дядя Степа – это же я. Видно, мой метр девяносто два вызвал у ребенка такую ассоциацию. Ах ты, Славка! И как тебе удалось сбежать и, что самое интересное, суметь добраться до машинного отделения – удивительно!
Виктор Баранов взял в руку стакан с компотом, и тут у него возникла приятная мысль: так дядя Степа – это же оценка его стараний как шефа корабельного детсада. Значит, не впустую он и его помощники приложили столько старания, можно даже сказать, сверхусилий в день праздника корабля. Выходит, главные экзаменаторы-то остались довольны.
От этого открытия у него на душе стало легко-легко. И обида на старпома куда-то сразу испарилась как ненужный фантом. Ну а опыт общения с детьми, обретенный тогда на «Минске», пригодился ему как нельзя кстати, но чуть позже, когда он женился и обзавелся собственными детьми. И еще, с тех пор Баранов с искренним уважением стал относиться к нелегкому труду воспитателей дошкольных учреждений и школьных учителей. Теперь он их понимал и всегда становился на их сторону.
Надеюсь, пример Вити Баранова убедил и вас в том, что корабельная служба – дело многогранное, серьезное, нужное и лишь местами парадоксальное.
ПРАГМАТИЧНЫИ ВЕСТОВОИ
С давних пор бытует мнение, что самое страшное на флоте – это даже не моряк с кисточкой, а безудержная, никому не нужная инициатива. И этому много впечатляющих примеров. Но сегодня речь пойдет о рядовом случае из серии «хотел как лучше, а получилось как всегда», что имел место в повседневной жизни одного из экипажей кораблей. Этот бытовой эпизод в полной мере подтверждает старую истину.
Молодому матросу Степану Бачкову несказанно повезло. Его смышленость и разворотливость заметил командир и при случае, когда уволился в запас вестовой кают-компании, предложил ему занять вакантную должность. Степа с радостью воспользовался представившейся возможностью уйти в отдельное плавание от остального экипажа.
Кают-компания – сердце повседневной жизни корабля, поэтому вестовой должен не только уметь готовить салаты и закуски, накрывать, а затем убирать офицерский стол. В буфете кают-компании, что в простонародье именуется гарсункой – от французского «гарсон», круглые сутки должен быть в наличии горячий чаек и что-нибудь к нему. Вестовой должен быть всегда готов по первому зову выполнить свои обязанности. Особенностью службы вестовых является и доверие со стороны корабельных начальников, ведь им частенько приходится радушно принимать гостей, всевозможных проверяющих и важных визитеров ‒ да мало ли тех, кого не выпустишь с корабля, чтобы по флотскому обычаю не поднести ему чарку и не накормить наваристым борщом и макаронами по-флотски. А с учетом того, что таких вояжеров, как правило, бесчисленное множество, то, соответственно, традиционных крепких напитков не напасешься, вот и приходится изгаляться, придумывая самые разнообразные рецепты на основе спасителя-спирта, чтобы в итоге придать конечному продукту неординарный вкус и замысловатые оттенки цвета. И в этом деле главная скрипка – гарсунщик. Помимо всего, а может и в первую очередь, вестовой не должен отличаться чрезмерной болтливостью и не в его правилах разносить по кораблю конфиденциальную информацию.
Смекалистый Бачков быстро усваивал эти уроки и стремился форсировать свое становление в новой должности. Излишнее усердие, а главное, проявляемая инициатива порой приобретали комичные, а порой и драматические формы.
Степан в первый же день исполнения обязанностей вестового сумел отличиться и вызвать дружный смех офицерского собрания. На вечернем чае, когда в кают-компании собрались все офицеры и даже к столу вышел командир, а он согласно нормам Корабельного устава имеет право столоваться отдельно, Бачков по особому рецепту приготовил благородный напиток для кэпа.
Когда за стол сел командир, он услужливо поставил перед ним стакан чая в серебряном подстаканнике и гордо удалился в буфет. Капитан 2 ранга взял печенье и нанес ровным слоем на него повидло. Прежде чем откусить кусочек, он поднес к губам исходящий паром стакан и сделал глоток. По тому, как округлились глаза командира, словно он неожиданно увидел входящего главкома, вся кают-компания поняла: что-то произошло.
– Вестовой! – еще толком не осознавая случившегося, прокричал командир.
«Наверное, командир зовет похвалить за вкуснейший чай», – удовлетворенно подумал Степа Бачков.
– Бачков! – снова, но уже на более высокой ноте, позвал вестового капитан 2 ранга.
Степа встрепенулся и поспешил в кают-компанию.
– Слушаю вас, товарищ командир, – произнес матрос, готовясь выслушать благодарность в свой адрес и выполнить любую прихоть начальника.
Капитан 2 ранга внимательно посмотрел на вестового, будто впервые его увидел.
– Бачков, – обратился он к Степану, – ты что мне в чай положил?
– Товарищ командир, я вам в чай бросил восемь ложек сахара и две конфеты, – со знанием дела ответил Степан, справедливо ожидая добрых слов за усердие.
– Зачем? – взмолился капитан 2 ранга.
– Как зачем? – растерянно молвил матрос и уже более уверенно добавил: – Чтобы сладко было.
Офицеры внимательно следили за диалогом командира с вестовым, поэтому после такого финала все дружно грянули безудержным смехом. В общем хоре голосов выделялся и басистый тембр командира. После короткой паузы всеобщее веселье поддержал и матрос Бачков.
На пути профессионального роста Степа Бачков набил немало шишек благодаря своей оригинальности мышления и приверженности к инициативам.
После трехмесячного барражирования по морям корабль Бачкова ошвартовался в сирийском порту Тартус. На борт сразу пожаловал российский генерал, прибывший с проверкой из столицы этого арабского государства.
Перед командиром встал вопрос: что делать? Запасы спиртного за месяцы плавания испарились, в резерве оставалась лишь одна бутылка отечественной водки, а угощать адмирала придется в присутствии всего командования корабля. Понятное дело, что бутылка водки на всех – это капля в море. Но на то он и командир, чтобы принимать мудрые решения. Капитан 2 ранга вызвал вестового.
– Значит, так, Степан! На тебе бутылку водки, пепси-колу и вот тебе емкость с шилом, – сказал командир, доставая из сейфа ценные пищевые продукты.
– На 17.00 накроешь во флагманской каюте стол, ну все как полагается, чтобы было чем закусить на высшем уровне. Ну со спиртом знаешь что делать, облагородишь, – давал указания гарсону командир. – И запомни: водку будешь подливать генералу, мне и всем остальным нашим исключительно шило. Проявим флотское хлебосольство. Все понял?
– Так точно, понял, – выдал квитанцию Бачков. – Сделаю все в лучшем виде, – заверил он командира и отправился готовиться к приему важного гостя.
Генерал был удовлетворен положением дел на корабле, еще больше его поразил уровень организации ужина, на который его пригласил командир. Степан Бачков был, как настоящий гарсон, при белоснежной рубашке и галстуке-бабочке. Он выученно подавал блюда и лично наливал спиртное в рюмки собравшихся за столом.
Опрокинув по первой, капитан 2 ранга сильно удивился, оценив качество напитка, приготовленного вестовым. Когда пропустили по второй, в душу командира закралась тень сомнения. После третьей, что пили под тост «За тех, кто в море», он окончательно понял, что пьет водку. Он сделал выразительный знак вестовому, но тот продолжал гнуть свою линию и наливал генералу и всем остальным спирт, а командиру чистенькую белую. И как командир ему скрытно ни моргал и ни подмигивал, он не отступал от своего.
Прощаясь, генерал поблагодарил командира за радушный прием и отметил, что давно не получал такого удовольствия от спиртного, будто окунулся в свою офицерскую юность.
Как только генеральская машина убыла из порта, командир тут же вызвал к себе вестового.
– Ты что же творишь, фарисей? – начал он отчитывать вестового. – Я тебе что сказал, мне – спирт, генералу – водку, а ты сделал все наоборот. Зачем?
В ответ он услышал следующее.
– Товарищ командир! В отпуск вы меня будете отпускать, а не генерал. Вот почему!
«И что тут скажешь, железная логика!» – подумал командир, а вслух сказал:
– Степан, я тебе вот что скажу, ты в следующий раз, прежде чем проявлять инициативу, посоветуйся со мной. Хорошо?
Бачков обиженно насупился, он не сказал «да», а лишь кивнул в знак согласия. После этого командир с миром отпустил вестового, предварительно поблагодарив за проделанную работу.
До прибытия в родную базу на счету вестового Степы Бачкова было еще немало инициатив – удачных и не очень, и заканчивались они по-разному. Однако фактом остается одно: как бы ни посмеивались и ни подшучивали сослуживцы над генеральной линией поведения, избранной Бачковым в отношениях с командиром, но по возвращении с боевой службы он был отпущен в отпуск в числе первых, а затем и оставлен на службу по контракту.
ТИГР
Он был настоящим корабельным котом, познавшим всю романтику, прелести и трудности морской службы, ибо появился на свет в Средиземном море, на качающейся палубе гидрографического судна «Экватор».
В младенчестве, будучи еще совсем маленьким котенком, он прошел крещение морем – его угораздило свалиться за борт в соленую купель Средиземки. Благо рядом оказались моряки, которые тут же опустили сачок за борт, и барахтавшийся в воде котенок мертвой хваткой вцепился в него.
Через секунду он вновь очутился на ставшей ему такой родной палубе корабля.
Котенок подрастал под благодатным южным солнцем, окруженный заботой и вниманием моряков. Он был полосатый – с ярко выраженными темными и светлыми полосками. К тому же его отличали необычайная стать, подчеркнутая широкой грудью и длинными ногами, а также страсть к охоте за птицами и независимый характер. С чьей-то легкой руки за ним закрепилось имя Тигр.
Случилось так, что самые теплые и дружественные отношения у Тигра сложились со старпомом капитаном 3 ранга Анатолием Бартышевым. Со временем Тигр оставил матросский кубрик и перебрался на постоянное жительство в каюту старшего помощника.
Кот независимо от времени суток ходил с Бартышевым на ходовой мостик нести командирскую вахту, проверять несение службы и вахт, снимать пробу на камбузе. Они даже спали в одинаковой позе, подложив под голову один руку, второй лапу.
Когда для приема гостей в каюте старпома накрывали стол, то Тигр, даже оставаясь один на один с колбасой и рыбой, к ним не притрагивался, хотя при этом беспрестанно облизывался. Такая сила воли вызывала уважение даже у недоброжелателей кота.
Во время бесконечных разговоров о жизни за столом Тигр пристраивался поблизости и, словно кот ученый, поворачивал голову от одного говорившего к другому. Он делал это так непринужденно, что, казалось, будто понимает о чем речь и следит за нитью разговора.
Каждый день нисвет ни заря, когда баталер мичман Саков спускался в кладовые выдавать продукты на камбуз, Тигр уже поджидал его там, чтобы получить свою долю.
Как-то Саков, проиграв до глубокой ночи в нарды, проспал выдачу продуктов, так Тигр, обескураженный такой неаккуратностью мичмана, поднял такой шум, соперничая с колоколами громкого боя, что даже командир на ГКП понял, что Саков проспал. Досталось тогда баталеру. В сердцах тот пнул Тигра ногой, но уже через полдня горько пожалел о содеянном, когда обнаружил у себя на койке следы пребывания кота. Причем весьма впечатляющие следы, оставленные по принципу минных постановок.
Тигр был котом воспитанным и дружелюбным, но при этомне терпел неуважительного отношения к себе. Если кому-то случалось задеть его чувство собственного достоинства, тоза этим незамедлительно следовала кошачья месть, которая выплескивалась на дверь каюты или обувь обидчика. В этом наглядно убедился не только Саков, но и командир, механик и многие другие. После чего все твердо усвоили, что к Тигру надо относиться уважительно. Обычно же при отсутствии признаков вендетты он справлял естественные надобности, если корабль находился в море, исключительно в ватервейс левого борта, если у стенки – то только на берегу.
Примером того, что кот не позволяет себе лишнего, может служить такой случай. В один из дней старпом закрыл Тигра в каюте и уехал к семье. Через определенное время Тигру понадобилось выйти по нужде, но дверь каюты была на замке. Когда не стало мочи терпеть, кот запрыгнул на иллюминатор и, завидя на баке моряков, начал так орать, что добился-таки своего. В итоге заместитель командира отыскал ключ от каюты старпома и открыл дверь, откуда, сметая все на своем пути, вылетел Тигр и скрылся на причале.
Излюбленным занятием Тигра была птичья охота. Когда на баке не было ни души, в Тигре просыпался инстинкт охотника. Он мог часами караулить птах, чтобы потом молниеносным броском победно завершить дело. Охота привлекала его не только и не столько гастрономическим аспектом, сколько азартом добычи трофеев.
Охотничьи интересы Тигра распространялись и на «второй экипаж» корабля. Уж кому-кому, а крысиному племени Тигр спуску не давал.
В море офицеры приноровились ловить крыс с помощью немудреного устройства: брали ящик от пеленгатора, подпирали крышку карандашом с нанизанным на него кружком хлеба. Крыса забиралась в ящик, хватала хлеб ‒ карандаш вылетал и крышка захлопывалась. Дело оставалось за малым – покончить с грызуном. Из положения выходили следующим образом. В штурманскую рубку приводили Тигра. Офицеры забирались на столы и диван, открывали крышку, и крыса попадала из огня да в полымя – в цепкие лапы кота. На тропе войны с крысами Тигр не допускал компромиссов и не знал пощады.
Но однажды, когда в очередной раз подняли крышку, кот лишь слегка приглушил крысу. Придя в себя, пленница несколько раз пыталась убежать, но недремлющий глаз и когтистые лапы кота каждый раз возвращалиеена исходные позиции. Так они мирно и лежали рядом – кот и крыса.
После очередной безуспешной попытки скрыться крыса забралась на кота,и,обессиленная, улеглась на его спине. Вот это было зрелище! Кто-то успел сбегать за фотоаппаратом, чтобы остановить это мгновение.
Когда старпом забирализ фотосервиса фотографии, то восхищенный этим снимком фотограф даже не взял с него денег, взамен оставив себе на память лишь снимок. Да, гармония в восприятии настоящего творчества – великая сила.
Впоследствии, когда корабль посещали старшие начальники, старпом удивлял их необычайным пристрастием корабельного кота к штурманскому делу. Бартышев заносил в каюту ящик с пеленгатором, и кот, словно чумной, начинал метаться вокруг него, обследуя со всех сторон: обнюхивая, припадая к палубе, взбираясь на ящик. Тигр искал крысу. Во время этого шоу Бартышев беспрерывно нахваливал штурманские навыки кота. Наконец озадаченный Тигр, не добившись успеха, виновато отступал, полагая, что оплошал и упустил жертву. Как правило, после этого представления настроение начальства заметно улучшалось и проверки заканчивались благополучно.
Что касается личной жизни, то и тут Тигр был на высоте. Пока стояли в базе, он переходил на такой распорядок: неделю находился в загуле, устраивая личные дела, после чего неделю отъедался и отсыпался на корабле, накапливая силы для очередного цикла.
Находясь на корабле, Тигр попросту «годковал», ни во что не ставя своего младшего братишку Тишку, который тоже жил на «Экваторе», но обитал палубой ниже – в матросских каютах. В один прекрасный день когда «Экватор» встал к топливному причалу, Тигр решил размяться, а заодно познакомиться с жизнью местных кошек и, пользуясь правом беспрепятственно покидать корабль, сошел на берег. И надо же было такому случиться, что во время отсутствия Тигра на корабль поступила команда — сняться со швартовов и срочно выйти в море. Как только старпом не зазывал Тигра на борт! Дело дошло до того, что для этой цели он использовал даже внешний контур громкоговорящей связи. Но все тщетно.
Через несколько суток «Экватор» возвратился и стал к родному причалу. Бартышев не мог смириться с пропажей друга и, снарядив катер, пошел на топливный причал искать Тигра. Кота он не нашел.
Прошло еще несколько дней. Старпом горевал пуще прежнего, вспоминая своего любимца, с которым, деля каюту, совершил две боевых службы в Средиземном море.
Поджидая командира с утреннего доклада, проходившего на флагманском корабле, Бартышев распекал вахтенного у трапа за несоответствие его формы идеалу и вдруг осекся на полуслове. Он заметил на противоположном конце причальной стенки серый комок, двигавшийся по направлению к «Экватору». Бартышев уже не мог оторвать взгляд от него. У офицера защемило в груди.
Невероятно, но факт: завершая свой недельный цикл, преодолев расстояние и опасности, поджидавшие на пути, к родному кораблю направлялся, слегка прихрамывая, грязный, исхудавший, потерявший былой лоск, но по-прежнему гордый Тигр.
То ли навыки штурманского дела, то ли зов кошачьего сердца помогли ему отыскать свой плавучий дом. Завидя не столько хозяина, сколько друга, Тигр, преодолевая усталость, из последних сил бросился на корабль и через минуту уже запрыгнул на руки и прильнул к груди счастливого Бартышева, мурлыканьем жалуясь на те невзгоды и лишения, которые ему пришлось пережить. И старпому без слов было понятно, о чем мурлычет кот.
Послеэтого случая Тигр вовсе забурел. Теперь он стал занимать кресло старпома, а Бартышев вынужден был ютиться рядом на стуле, решая свои старпомовские дела.
В награду за удаль, морские и береговые вояжи, верность кораблю и волю командир распорядился выдать Тигру личный жетон «За дальний поход» и миску отборной рыбы.
Так они и поныне живут в мире и дружбе, не чая души друг в друге, два бывалых моряка − старпом и кот.
