Олег Черноус: «Фотограф – всегда одиночка, даже в театре»

В рубрике «Посторонним вход разрешён», в которой мы рассказываем о людях МХТ и театральных профессиях, – интервью с фотографом Олегом Черноусом. Выставка его работ проходит сейчас в Зелёном фойе МХТ имени А.П. Чехова. Экспозиция называется «Эмоции, чувства, настроения. МХТ им. А.П. Чехова в фотографиях Олега Черноуса» и подготовлена Музеем МХАТ. В Художественном театре Олег работает уже 22 года. А когда-то он, уроженец Севастополя, был морским офицером, и даже и не думал, что свяжет свою жизнь с театром.

Олег Черноус. Фото А. Иванишина

 Олег, а как так вышло, что вы решили оставить флот и стать фотографом?

– Когда сам себе пытаешься объяснить свой путь, то это становится уже литературой, всё начинает казаться неслучайным. В первом классе я купил плёнку и решил сфотографировать окружающий мир. Просто её развернул, покрутил на все четыре стороны и подумал: ну вот, здесь у меня запечатлелось всё, что я увидел! Запихнул плёнку в банку и залил её проявителем. Потом дома был страшный скандал, потому что пятна от проявителя остались на столе, на полу… Мама врезала мне по первое число. Однако в 10 лет мне подарили фотоаппарат «Смена–8М».

Когда я поступил в Киевское высшее военно-морское политическое училище, у нас была практика после третьего курса, мы пошли в штурманский поход вокруг Европы на учебном судне «Гангут». Тогда я попросил у отчима фотоаппарат «Зенит–Е» с парой объективов. Став офицером, я первую свою зарплату в 195 рублей потратил на «Зенит–12СД» – купил его в главном универмаге Севастополя на улице Маяковского.

В 1990 году наш флот начал разваливаться, а вскоре развалился и Советский Союз, и я стал думать, что же делать дальше. Перспектива флотской службы меня больше не прельщала. Одновременно я познакомился с режиссёром Романом Мархолиа, который был художественным руководителем севастопольского Театра драмы имени Луначарского, с актёрами этого театра, и эта компания поразила меня совершенно другим диапазоном взглядов и интересов. Мне очень понравилась царившая в ней творческая атмосфера.

Старший лейтенант Олег Черноус, 1990

– Были какие-то моменты, когда вы понимали – это знак, что вы на правильном пути?

– Однажды во время обеденного перерыва на корабле – так называемого «адмиральского часа», когда после обеда команда отдыхает по каютам, я поехал в магазин «Орфей», где продавались фототовары. На лавочке у входа сидел пожилой мужчина. Спросил меня: «Молодой человек, вы за фототоварами?» – «Да, хочу проявитель купить». – «А как вы собираетесь проявлять? По инструкции или один к одному?» Я тогда даже не понял, что он имеет в виду. А он мне стал объяснять нюансы проявки фотоплёнки.

Позже, когда я стал руководителем фотоклуба «Бриг», я узнал в этом человеке Бориса Израилевича Гершковича, очень интересного севастопольского фотографа. После той истории я подумал, что за пределами инструкций существует много такого, о чём я ещё даже и не знаю. Стал экспериментировать и увлёкся фотографией настолько, что с фотоаппаратом практически спал. Фотографировал всё: друзей, тусовки, походы, город. Этот процесс захватил меня на всю жизнь.

В это же время мой друг познакомился на остановке с прекрасной девушкой. Пригласил её на свидание, она вошла в нашу компанию. Отцом друга этой девушки оказался фотограф Александр Манкуни, который предложил мне сначала вступить в севастопольский фотоклуб, а вскоре и стать его руководителем. Фотоклубу нужен был человек-мотор для того, чтобы организовывать выставки. А мне было 26 лет, меня буквально распирало от идей, я был очень реактивным. Я руководил фотоклубом с 1991 по 1995 год: устраивал выставки, клубные пятницы, обсуждения, пленэры, участия «Брига» в краевых, республиканских, международных проектах. И одновременно активно напитывался профессией у наших мэтров. Видел, как они снимают, учился у них.

К 1995 году я понял, что как фотограф в Севастополе я себя исчерпал. К тому же пора было определяться с гражданством. А тут друзья позвали в Москву: нужно было сделать срочную работу для издательства Московской Патриархии. Я прыгнул в поезд и приехал. Выполнил заказ, потом была съёмка для календаря патриарха Алексия II, и так сложилось, что он меня благословил на поездки с ним. Некоторое время я сопровождал его как фотограф в патриарших поездках. Это был хороший старт.

 Мы с вами познакомились как раз в это время – в театральном журнале «Московский наблюдатель», при котором выходил ещё журнал «Разгуляй», прообраз «Афиши».

– Да, сил было предостаточно, энергии тоже, и я брался за всё. Снимал портреты актёров для портфолио. Многих из тех, кто ко мне приезжал домой фотографироваться (студии у меня тогда ещё не было), я потом встречал в театрах. Снимал Андрея Ильина, Андрея Панина, Полину Кутепову…

В 1996 году я поступил на операторский факультет во ВГИК. На экзамене по профессии надо было снимать репортаж, натюрморт с гипсовой головой – всё это мне казалось таким элементарным! В этот момент в Москву из Питера приехал мой друг-художник, учившийся в Мухинском училище. Сказал, что пойдёт со мной на экзамен. И вот я получил во ВГИКе пронумерованную плёнку, на которую в течение четырёх часов надо было снять репортаж. День был жаркий, но пасмурный. Где снимать? Поехали на ВДНХ. Помните, что такое ВДНХ в 1990-е?

 Конечно! Вещевой рынок, бесконечные павильоны, чебуречные…

– Точно. И ни одного человека: понедельник. Большая часть павильонов закрыта после того, как всё отшумело-отгремело в выходные. Из четырёх отведённых на репортаж часов часа три мы просидели в чебуречной, а дальше я за час отснял репортаж, который так и назвал: «Понедельник на ВДНХ». Потом мне мой педагог, оператор-документалист Сергей Евгеньевич Медынский сказал, что этот репортаж – лучшее, что он видел у студентов за последние годы.

 Вы были самым взрослым на курсе, уже за тридцать. Было чему учиться?

– Ну конечно! Лекции Василия Григорьевича Кисунько по истории изобразительного искусства я до сих пор помню! Его слушать было одно удовольствие. В оптике для меня открылись настоящие горизонты, в работе с киноматериалами… У нас были потрясающие мастера, легендарные операторы: Владимир Дмитриевич Нахабцев, Сергей Евгеньевич Медынский, Юрий Анатольевич Невский. За каждым из них – огромная фильмография.

Но я дал маху – диплом я ведь так и не получил. В то время за второе высшее образование надо было платить. На втором курсе как оператор я снял короткометражный фильм «Оборотень». Это была дипломная режиссёрская работа Сергея Стеблова, на фестивале студенческих фильмов «Святая Анна» она получила приз за режиссуру. На третьем курсе во ВГИКе я показал клип, который снял для одной молодой певицы. Медынский мне тогда сказал: «Ты всё здорово сделал! Но этой же десятиминутной работой ты мог бы защищаться. Зря ты её сейчас показал, это готовый диплом». Я вспомнил его слова, когда пришло время снимать дипломную работу, на что требовалось по меньшей мере две тысячи долларов. У меня их не было. Поэтому диплом я не получил.

Олег Табаков в роли Мольера в спектакле Адольфа Шапиро
«Кабала святош»

 Как вы оказались в Художественном театре?

– В начале 2000 года мы с Романом Мархолиа делали телепроект «Покрывало Пьеретты», и его увидел знакомый, работавший во МХАТе. Сказал: «Классно снято, давайте я покажу фильм в театре, нам сейчас как раз нужен оператор». Дальше была встреча с директором МХАТа Вячеславом Ефимовым. Я пришёл в театр в марте 2000 года – успел побывать на репетициях «Сирано де Бержерака», последнего спектакля Олега Ефремова.

 Вы снимали Олега Николаевича?

– Снимал на видео. Эти материалы переданы в Музей МХАТ. В горло у него было вмонтировано устройство, перетянутое марлей. Он дышал со страшным хрипом и через баллончик поддерживал себе лёгкие. Вид у него был трагический: седая борода, аскетичное худое лицо. При этом репетировал Олег Николаевич заразительно: энергии у него было немного, но он всю её отдавал на сцену. Через два месяца после моего прихода Олег Николаевич умер.

– Когда вы пришли во МХАТ, здесь снимал Игорь Абрамович Александров, фотограф Художественного театра ещё с 1950-х годов, личность легендарная. Как он воспринял ваше появление?

– Очень легко. Первая наша встреча произошла на галерее Малой сцены. Он меня увидел и сказал «привет». Официально нас никто друг другу не представлял, но на съёмках мы постоянно сталкивались, тёрлись друг о друга. Я старался вести себя тактично, и с его стороны было много деликатности. Потом он посмотрел работы, которые я снял в театре, и они ему понравились. А уж когда я пришёл в его мастерскую при Музее МХАТ и увидел тех людей, с которыми он общался, кого он снимал, тут я понял, что за ним стоит просто бездна опыта, таланта, знаний! Когда сейчас я готовил выставку в Зелёном фойе, то сразу решил, что на ней будет его портрет. Это фото было сделано случайно: во время пресс-показа я увидел, что Игорь Абрамович находится в окружении фотографов, но сам без камеры. Мне это понравилось и я решил это снять.

 Работая столько лет в театре, вы утверждаете, что остаётесь при этом нетеатральным человеком. Разве такое возможно?

– Однажды у меня вышел очень эмоциональный разговор с Александром Юрьевичем Поповым, продюсером международных программ МХТ имени Чехова. Светлая ему память. Он мне говорил про дом-театр, а я ему ответил: «Извините, театр для меня – это место работы. А дом – это мой дом, моя семья». Эта позиция всегда такой была и такой остаётся. Я не путаю работу и дом. К своей профессии нужно относиться с максимальной отдачей, и мне очень нравится театр – эмоции, которые он даёт, творческие идеи, возможность реализовываться. Попасть во МХАТ волею судьбы и остаться тут надолго – огромное везение. Но фотограф, по сути, – всегда одиночка. Это такая профессия, она требует индивидуального пути. Поэтому я люблю работать в команде, если это талантливая команда, – но одновременно стараюсь не врастать в коллектив.

Иногда случаются такие спектакли и съёмки, которые удручают. У меня есть своё мироощущение, своя позиция и свой эстетический вкус. Когда я вижу удачу на сцене – я радуюсь, меня это окрыляет. А бывает, что-то раздражает. Но даже в этой ситуации я снимаю так, чтобы моё отношение не передавалось зрителю. А иногда работаешь на противофазе и внутренняя энергия раздражения, наоборот, делает тебя даже более зорким. Благодаря ей ты точнее можешь поймать яркий момент спектакля.

– Как вам работалось, когда художественным руководителем был Олег Павлович Табаков?

– Это был большой, сложный, очень насыщенный и продуктивный период. Пока живёшь в этой ситуации, ты можешь с чем-то соглашаться или не соглашаться, но вот было прощание с Олегом Павловичем, я снимал всю церемонию на видео. И меня так сильно раздраконило происходящее, что после того, как это всё закончилось, я купил бутылку хорошей водки и пошёл к своему другу. Сказал: «Знаешь, я хочу сегодня напиться». Настолько меня пробрало. Я понял, что с Табаковым ушёл целый огромный пласт жизни.

Несколько раз я снимал его не в ролях. Например, для Портретного фойе МХТ. Когда ты снимаешь такую глыбу, ты не можешь выехать на каких-то своих профессиональных «фенечках». Вообще съёмка для Портретного фойе – это отдельный жанр. Необходимо быть максимально нейтральным, потому что зритель приходит в театр и должен увидеть лицо актёра без той эмоциональной нагрузки, без того состояния, как правило, мимолётного, которое фотограф зафиксировал в портрете. Так что своё отношение к портретируемому фотограф в идеале вообще не должен выражать. Олег Павлович был высоким профессионалом, он умел маскировать своё настроение, мастерски его менять. Вроде бы ты только что шёл с ним по коридору и говорил о чём-то бытовом. Но вот ты навёл объектив – и перед тобой уже другой человек. Другой диапазон появлялся.

 На открытии вашей выставки в Зелёном фойе Марина Зудина говорила о том, что она вызывает очень радостные эмоции. Это правда: театр – это процесс прямого обмена энергией между артистами и зрителями, тем он, во многом, и драгоценен. И вам удаётся зафиксировать не просто яркие моменты спектаклей, а мгновения этого энергообмена.

– Я к этому и стремлюсь. Спектакли я снимаю очень интенсивно, буквально не отрываясь от объектива. Конечно, съёмка на цифру сильно отличается от съёмки на плёнку, хотя я, бывало, на некоторых спектаклях использовал и по десять катушек плёнки. Но именно цифра позволяет работать особенно активно и выхватывать нужный момент действия.

Константин Хабенский в спектакле Глеба Черепанова «Контрабас»

Ещё мне очень нравится снимать сценографию. Если спектакль интересен с точки зрения оформления, как, например, «Обрыв» Адольфа Шапиро со сценографией Сергея Бархина, или «Вишнёвый сад» того же Шапиро, где художником был Давид Боровский, то я обязательно это делаю. Такие вещи снимаются при помощи мультиэкспозиции, когда происходит наложение сразу трёх кадров. Технически это непросто, но необычайно увлекательно. Зеркало сцены от кулисы до кулисы, пространство, выстроенное сценографом, плюс свет, плюс костюмы – и если ещё удалось зафиксировать интересные движения артистов, то это просто наслаждение.

Съёмку сценографии я начал практиковать, когда десять лет, с 2006 по 2016 годы, параллельно с МХТ работал в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Меня очень поддержал на этом пути главный художник ММАМТа Владимир Арефьев. Вообще работа в этом театре стала для меня большой школой. Дело в том, что сьёмка оперы и балета тебя, как фотографа, отшлифовывает. Надо идти «из затакта», внимательно слушать музыку, ведь в балете доля секунды – и кадра нет. Движение смазывается, получается брак. Снимать автоматом балет тоже невозможно – не попадёшь. Чтобы поймать движение, необходимо по-настоящему врасти в музыку, в нить спектакля, в его ткань. В результате возникает чувство, будто ты сам уже прыгаешь или поёшь. (Смеётся.) Всё это мне очень пригодилось и в съёмке драматического театра.

Беседовала Александра Машукова

Добавить комментарий