О том, как и что моряк предполагает, и кто им располагает.

Ф. Илин. Море Егоркина
Просто поход. Маленькая повесть.

 

 

 «Поход — переход корабля, группы кораблей
из точки базирования на значительное расстояние для
достижения определенных целей».
Военно-морской словарь.
Москва, Военное издательство, 1990 год.

Мудрость флотской службы запредельна,
Не любой понятна голове:
Цель ее — семь пятниц на неделе,
Но на этой, для разминки — две.
В. Жарский «Про сто».

Солнце неспешно катилось над сопками, лениво разглядывая изумрудно-лесистые сопки, свинцово-серые воды и корабли, окрашенные в родной шаровый цвет. Так моряки называют всевозможные оттенки (а боцмана еще говорят -«колеры») краски серого цвета .
«У моряков все не так, как у людей! Вот скажешь — серый цвет — как-то уныло выглядит то, что сразу представляется. И небо — свинцово-серое, и море серо-штормовое …Тоскливо! А вот скажи — шаровый — и как-то те же самые оттенки становятся просто суровыми и мужественными, даже — где-то романтичными… Как вам на вкус: шаровые борта сторожевика — цвета штормового моря…? Или вот еще: «окрашенный в шаровый цвет сторожевик слился с на горизонте с грозовым небом…»? Так это же — совсем другое дело!» — размышлял Андрей Крутовский, сняв фуражку и подставив лицо легкому ветру, радуясь теплу и свободному времени. В детстве он окончил художественную школу, хорошо рисовал и обладал очень приличным вкусом.
Лето приближалось к своей середине, стоял полярный день и светило трудилось денно и нощно — и за себя, и за Луну. Но и оно уходило со своей вахты, нередко прячась за разбухающие дождями тучи. Океан-то — рядом, отсюда и капризный, плачущий климат. И вот тогда — да, серость, противная морось и … хандра. Если есть на неё время, конечно! А откуда бы ему взяться летом у корабельного офицера, не осчастливленного отпуском? И вот, всегда приходится быть в тонусе — вольно или невольно, но …тем не менее!
Сторожевой корабль «Бесшабашный» (по внутрибригадному прозвищу — «Безбашенный») , участвовал в крупных учениях. Ему недавно хорошо досталось — угодив под циклон, в самый-самый шторм пришлось выходить в далекий заданный район, стрелять из всех многочисленных видов своего оружия, выполняя все мыслимые и немыслимые боевые упражнения.
Потрепанный многолетней службой красавец-сторожевик вот уже который день находился в отрыве от родной базы. Дело привычное, и не такое бывало, подумаешь, жаловаться не приходилось, но …домой все-таки хотелось! «Устали корабли, устали мы…» — так, кажется, пелось в одной старой песне.
А тут еще неожиданный приказ войти в залив и встать к причалу в столице флота. Это вполне могло означать, что возвращение откладывается, могло означать внеочередную проверку «вышележащим» штабом, могло …
«Да черт его знает, что еще могло означать?» — вдруг озлился капитан-лейтенант Крутовский, мысленно рассуждая. «Что очевидно — так ничего особенно хорошего! Пути флотского начальства — неисповедимы. «Человек предполагает, а Бог — располагает!» — гласила мудрая пословица. А вот для флотского служилого люда — между Богом и самим офицером — целая этажерка разных командиров, штабов и начальников, причем, каждый из которых стремится им непременно располагать!» — примерно так, несколько раздраженно, думал Андрей, расхаживая по баку корабля. Он пытался размышлять на отвлеченные темы, но даже любимая им, индифферентная к повседневной текучке, мудрая восточная философия упорно сворачивала на служебную тропу.
Стоя у причала, корабль ощутимо раскачивался на приливной волне, вспоминая былой шторм. Устало, по-стариковски, постанывая натруженными шпангоутами и поскрипывая надраенными швартовыми концами, почесываясь потрепанными кранцами о причал, он блаженно потягивался на стальных, обильно смазанных тавотом, тросах, пользуясь неожиданным отдыхом.
Остро пахло морем, йодом и всем тем, чем еще положено пахнуть боевому кораблю, честно отпахавшему «горбатое» море. Под шпигатами образовались рыжеватые подтёки недавно отбушевавшей морской волны. Но палуба давно перестала уходить из-под ног, а волны глубокого залива лишь тычутся в борта, как ласковые животные — хорошо!
Матросы верхних команд смывали с палубы, оружия и надстроек еще не высохшую морскую соль, не забывая, «из-под-тишка», шутливо поливать друг друга, радуясь неожиданной передышке, солнцу. теплу и тишине. Мичмана их поторапливали — вот засохнет соль, встанет белым налетом — тогда не ототрешь, намучаешься!
Тут Андрей заметил, что от левого борта отвалил «наливник» , залив «Беспощадному» все топливные цистерны по самые горловины. Матросы БЧ-5 сматывали свои толстые жирные шланги, еще сочащиеся соляркой… Он огляделся: — «Ба! Погляди-ка!» — изумился он. Команда снабжения и расходное подразделение таскали с грузовика на причале ящики и коробки с продовольствием в изрядно исхудавшие корабельные «закрома» — провизионки . Тут же вестовые и «камбузники» разгружали большую гражданскую хлебовозку. По всему причалу вкусно пахло горячим хлебом. Даже голодная слюна появиласьво рту у Крутовского!
«И чего это тыл так расщедрился?» — подумал с тревогой Андрей. «Сами все на причал все привезли! В лесу, определенно, волки сдохли!» — с нарастающим подозрением думал минер — «Тыл — это не лицо флота, это его наоборот!» — как учит наш мудрый комбриг». По привычке к анализу, он «сложил два и два». В груди опять шевельнулось нехорошее предчувствие … Два вывода тут сделать трудно! «Ну, а вдруг, а все же у оперативного тыла или у командира бербазы, может, совесть проснулась? — безнадежно попытался он отогнать от себя свои собственные мрачные прогнозы. «Да ну, на фиг, так не бывает!» — он устыдился нелепости своего предположения о наличии совести у тружеников тыла.
Однако, за ужином, старпом капитан 3 ранга Георгий Меркурьев объявил офицерам, что, по данным известной ему нанайской разведки, сегодня же в ночь двинемся к «родным пенатам». Это вызвало веселое оживление в кают-компании. Штурман и его командир группы сразу после ужина поднялись к себе — для предварительной прокладки. Зная золотой характер отца-командира, штурман предпочитал быть готовым к любым неожиданностям, не дожидаясь особых указаний …
Хоть «приготовление» еще не было объявлено, но и командиры других боевых частей, вместе со своими офицерами, тоже разошлись по своим заведованиям. Пример штурманов вдохновил. Действительно, а мало ли, что?
Командир боевой части 3 «Бесшабашного», капитан-лейтенант Андрей Крутовский в просторечье — минер, прогуливался по верхней палубе, собираясь осмотреть свою горячо любимую матчасть и «глянуть в глаза» своему разношерстному, но не менее любимому, «эльдробусу». Он с тоской бывалого моряка, замшелого и поросшего ракушками в соответствующих местах, смотрел в сторону многоэтажных домов, и оценивал гражданское население. Точнее — его прекрасную половину.
Понятное дело, даже его голодный на женщин «снайперский» глаз, ничего кроме пестрых силуэтов с этакой дистанции не разглядел. Но тогда скажите, воображение-то нам, вообще, на что?
«Эх, в «Океан» бы вечерком, или в «Чайку» какую …» — мечтательно потянулся он, поочередно напрягая мышцы, как застоявшийся молодой кот. «Однако, даже если и останемся тут до утра, отец-командир чем-то озаботит до глубокой ночи, а потом уже и идти смысла не будет … Это уж — наверняка, это уж — как утреннее «здрасьте»! Да и щедроты тыла — не к добру!» — припомнил он, сам себе разрушая мечты, и «духовно приземляясь». Крутовский завершил цепь рассуждений, и довольно улыбнулся своей догадливости и предвидению бывалого служаки.
Он услышал на верхней палубе трубный глас одного из своих старшин команд. Мичман Егоркин, стоя возле закопченной и остро пахнущей порохом недавних стрельб, РБУ , и громко распекал своих подчиненных. У его ног восседал корабельный пёс Мишка, могучий черный ньюфаундленд, мамаша которого явно подгуляла с каким-то «бродячим рыцарем». Года полтора назад какая-то сволочь безжалостно выгнала из дома «дефектного» щенка, а замкомбрига Громяковский подобрал и привез его на бригаду. Мохнатый добродушный пёсик, похожий на медвежонка, прижился. Он старательно нес «сторожевую вахту» вместе с вахтенным у трапа, играл с матросами, которые скучали по дому и по свои домашним питомцам. Мишка быстро стал любимцем экипажа «Бесшабашного». Потом, со временем, он рос, рос да и превратился в здоровенного, сильного пса с добрым, общительным характером, преданно любившего своих многочисленных хозяев и искренне считавший «Бесшабашный» своим домом. Который он обязан охранять. Он никогда не гадил на палубе, уважал командира, подхалимничал к старпому и … умело прятался от всех проверяющих. Чем наглядно доказал свой интеллект!
Крутовский незаметно приблизился к Егоркину.
— И ты называешь себя годком!? — обращаясь к командиру отделения Яшкину, делано удивлялся тот. — Да после этого ты — годок моим ботинкам! Не больше! А кто тебя учил крепить железо проволочкой? Тем более — движущие детали? Только скажи, что — я!!! Мозги-то есть? Ага, значит, есть, но не пользуешься? Для института бережешь? Так можешь и не дожить до него при таком раскладе! Ты давно аварий не видел? Ах, вообще с ними не сталкивался? Ну, вот ведь везет же людям! Например, потому, что первым сегодня я свой нос сюда сунул!
Вот тут лучше надо было бы промолчать, ответ мичману не требовался. Старшина давно это усвоил на своей дубленной шкуре, и только вздыхал, как школьник на свидании.
— Ты бы еще изолентой мне подъемник элеватора подмотал! — продолжал возмущаться Александр Павлович.
— Или клеем канцелярским подклеил! — съехидничал стоявший рядом «боцманенок», земляк и приятель старшины Яшкина.
«Вот это он зря!» — подумал минер. И точно — Егоркин развернулся и влепил ему полновесный бортовой залп.
— А вот некоторым карасям так и вообще надо бы помолчать! Без сопливых скользко! Где, я тебя спрашиваю, марки на концах? Тебя, тебя! Вот тут Яшкин уже ни при чем! Так, когда я говорю «концы», я имею ввиду нечто совершенно определенное, а на то, о чем тут ухмыляетесь, марка не требуется! А вот это, по-твоему — марочка? — мичманский перст ткнул в сторону кнехта, где поверх концов сиротливо висела какая-то облезлая «веревочка» типа «мышиный хвостик». Мишка авторитетно гавкнул, подтверждая.
— Твоего одобрения и участия мне тоже не требуется! — отчитал собаку мичман. Пёс сделал вид, что этот выговор его не касается и двинул по своим делам — на юте кого из «чужаков» облаять, например, или подкараулить кока, вылезшего покурить и передохнуть. Не безнадежное, с его точки зрения, занятие! Иногда бойцы возьмут да и премируют «собачку» мясистой косточкой за бдительность …
— Я тебе знаешь, куда сейчас эту марку наложу? Да, туда, куда не требуется! А почему, на минуточку, у вас матики растрёпаны у входа в тамбур? Морская культура, блин! И кто утром береговой битенг кнехтом назвал? Что — нет? Сам слышал, да занят был, чтобы тебя прилюдно моськой натыкать в это самое … И это — моряк-надводник по второму году службы?! Как свинарь с бербазы подплава! Уйди с глаз моих, о позор своего отца и унижение главного боцмана! — презрительно махнул рукой мичман и продолжал: — Вот вернется ваш начальник Васильков, я про ваши художества расскажу ему в красках! Такую палитру распишу! Что? Не поллитру, а палитру! А насчет поллитры — не ваше дело! Эх, нет на вас у старпома времени! Сироты вы брошенные, без своего-то боцмана, и некому вас уматерить … тьфу, усыновить!
Тут Егоркин перевел было дух для нового галса, но «боцманёнок» Переченко прямо-таки растаял в воздухе. Дальше пошли бы комплименты еще хуже! Да еще при полном аншлаге зрителей … ну уж нет!
Александра Павловича, вообще-то, предпочитали не злить. Как-то раз он заметил, что один из хулиганистых старослужащих грубо толкнул одного минера из молодого пополнения. Не долго думая, и ни слова не говоря, он схватил того «орла» за плечи, легко приподнял над палубой и … подвесил за воротник робы на крючок вешалки около столовой. На «робе» была специальная, простеганная петелька — может быть, именно для этого?! «Бандерлог» долго изображал перевернутую черепаху. Пока его насмеявшиеся вдоволь друзья не сняли! Замполит бы такого приема в духе Макаренко явно не одобрил! Но зачем всякой мелочью расстраивать человека? Иногда неведение есть добро! — решил Палыч и … ничего никому не сказал. Но все равно, все и так узнали! Конечно, а кто сомневался?
Это произвело должное впечатление, и с тех пор на молодых минеров и торпедистов местные «годки» лишь ругались. Да и то — издалека и с оглядкой. Должную выволочку тут же получили и командиры отделений — за то, что не защитили своих подчиненных.
На него не обижались и не жаловались — доставалось лишь тем, кто «честно заработал». Да и то — в самых крайних случаях. Чтобы, значит, знали — раз получил «разгон» — то сотворил нечто такое, что уж вообще в никакие ворота не лезет! Воспитательный эффект другой, понимаешь, чем за всякий пустяк — да прямой наводкой из главного калибра! Человек ко всему привыкает — даже к прямой наводке…
Командир боевой части удовлетворенно хмыкнул. Нечего всякой «палубной шелупени» вмешиваться в воспитание его подчиненных — даже корабельным офицерам им самим этого не позволялось, о чем он сразу ясно дал понять. На то есть свои начальники! Скажи мне — сам разберусь, и если что — так мало и без вас не покажется!
Между делом, Палыч разъяснил ошибки, проинструктировал, как надо делать и по-морскому, и по-уму, благословил на трудовые подвиги.
— Все должно быть на совесть! Поломки и аварии — почти всегда, от раздолбайства, раздолбайство же — всегда от лени. Лень — штука многогранная, на гражданке — с рук сходит, бывает! А вот на корабле — кого углом, кого гранью — в случае чего, всем хватит! — напутствовал он минеров, весело потащивших свои железки в корабельную «мастерку ».
Крутовский обратился к мичману: — У вас какие планы на вечер, Александр Павлович? Наверное, по приходу в базу, вам с комбатом придется остаться на корабле. Матчасть осмотреть, все в исходное привести, то да сё … И, главное, — людей помыть и привести в божеский вид, проследить смену белья — знаю я эти службы снабжения! А завтра с вашим отдыхом разберемся!
— А, что, в базу потопаем?
— Да, где-то к «нолям», уже в Противосолнечной будем!
— Эх, Андрей Алексеевич, Андрей Алексеевич! Вы серьезный, и, даже, надо сказать без подхалимажа, бывалый офицер, хороший моряк! Это точно!
— Спасибо! — хмыкнул Крутовский, догадываясь, что это — подслащенная пилюля и сейчас последует какое-то поучение, внешне не задевающее субординацию. Впрочем, особого «снобизма» в общении с подчиненными Андрей за собой не замечал.
— Вот нельзя никогда говорить на флоте, да еще — на корабле — «придем», «будем в двадцать ноль-ноль», сделаем то-то и то-то. Как только это скажешь, тут сразу, откуда ни возьмись, возникнут проблемы и препятствия, а, также, всякие подвиги и приключения, в которых придется принять самое активное участие. А про вмешательство природной стихии — так я вообще — молчу, не буди лиха, пока оно тихо, как люди говорят! — Егоркин хитровато поглядывал на командира боевой части и поучал:
— Надо сказать так — «собираемся идти», «возможно, предполагаем быть», «Бог даст — пойдём», «Бог позволит — сделаем» — поучал ветеран, и, сделав паузу — для усвоения материала, продолжал: — Дело наше морское. Море, всем известно, — дикая стихия, а начальство — так оно у нас еще более дикое! Честно сказать, хрен его знает, где и когда мы будем! А вот — если будем, если вернемся домой, то у нас всегда достанет времени разобраться во всем, том числе — как, кому и даже с кем спать. В смысле — отдыхать — поправился Александр Павлович. Затем, тоном учителя, завершил наставление: — К общему удовольствию всех заинтересованных лиц. Слава Богу, и корабль у нас хороший, и боевая часть — лучшая, чтобы там «механические силы» о себе не думали!
Тут надо пояснить, что недавно БЧ-5 «Бесшабашного» была объявлена лучшей не только на корабле, но и в бригаде. Егоркин был задет за живое, всегда помнил об этом и при всяком удобном случае подчеркивал свое недовольство «несправедливым решением» комбрига, на основе якобы личных симпатий командования к командиру БЧ-5 Балаеву. Бывает!
— Да бросьте вы, Александр Павлович! Суеверие все это! — беспечно махнул рукой Крутовский.
— А суеверием наши недалекие попы объявляют все то, что толком объяснить сами не могут, а признать не хотят! — стоял на своем Егоркин, закусивший удила в своей правоте.
«Понеслось!» — ухмыльнулся Андрей, развернулся и резво потопал в свою каюту — готовиться, искать в ней все, что положено вахтенному офицеру, согласно Корабельному уставу. У «кэпа» настроение сейчас самое боевое, проходить мимо него лучше всего под палубным линолеумом. Иначе — зацепит и «раскритикует», не важно за что — лишь бы человек хороший попался! А если такой возможности избежать встречи с отцом-командиром нет — как у вахтенного офицера, например? Значит, надо точно соответствовать всем уставам и директивам, вплоть до полного безобразия, как любит говорить старпом!
И вот раздались звонки колоколов громкого боя, а старпом Георгий Михалыч с ходового поста хриплым голосом объявил приготовление корабля к бою и походу. Из динамиков неслись его вдохновенные ругательства в адрес сигнальщиков, напутавших что-то с флагами. Вроде бы все — как всегда.
Однако, все вышло так, как и предсказывал мудрый Егоркин: удачу от себя все же отпугнули. Корабль, осуществлявший слежение за «Марьяттой» в дальних полигонах, где атомоходы отрабатывали свои задачи, «заломался», совсем не кстати, да и запросился в базу.
«Интересно, а бывают случаи, когда что-то ломается кстати? Впрочем, для кого как — все относительно…» — подумал Крутовский, ругая всемогущий Случай, выбросивший, на этот раз, «Бесшабашному» «монетку не той стороной». — «Надо было придать большее значение «щедротам тыла»! — запоздало пожалел минер — «сказал бы на ужине о своих догадках — так мужики сейчас сразу бы «великим шаманом» меня объявили!».
Козе и даже ежику в тумане понятно, что этой самой «даме» никто никогда не позволит самой по себе гулять по нашим полигонам! И кому стать ее «кавалером»? Естественно, исправному и укомплектованному кораблю — из чужой базы, что тоже очень важно! Тем более — сам стоит и причала и никого не трогает! Кто-то вложил эту мысль в уши оперативникам. Те — начальнику штаба флота. Дальше — дело техники!
И вот уже получено безапелляционное боевое распоряжение: — «Бесшабашному» выйти на слежение. Комдив, у которого тоже были совершенно другие планы, только руками развел и минут пять рассказывал во флагманской каюте самому себе и телефону, назойливо издающему короткие гудки «отбоя», самые страшные вещи про чью-то маму и весь ее семейный альбом. Да еще, вспоминая, где и как он видал такие планы и решения.
Об этом поведал командир корабля, вернувшийся с инструктажа и наскоро собравший в кают-компании своих офицеров. Докладывал он все это в ярких красках, просто картину рисовал, пересыпая свою речь цветистыми комментариями и беспощадно-убийственными характеристиками. «Папа» выпускал пар, всё и всем понятно! У него, как видно, личные планы тоже накрылись … медным тазом.

Ф. Илин (В.Белько).

Добавить комментарий