Вдоль улицы уныло светили фонари, словно съежившиеся от ветра и мороза. Полярная ночь в своих полных правах! Темное небо затянуто пеленой и лишь Луна иногда любопытно выглядывала сквозь рваные тучи, проносящиеся над городом и заливом.
Зато окна домов весело мерцали разными цветами, не смотря на ранний час. Народ собирался на службу и работу. Сверкали и переливались огни новогодней иллюминации. Мела легкая поземка, колючие снежинки били в лицо, холод упрямо забирался под шинели. Но вот какой-то дух наступающего веселого праздника чувствовался во всем. Люди шли веселее, даже замерзшие фонари, казалось, как-то подмигивали, на что-то намекая!
Командир дивизиона капитан 2 ранга Сергей Бараев бодро шел на службу. Начинался последний день Старого года. Как всегда, его ждала куча неоконченных дел. Ему даже не нужна была «телефонная напоминалка», или дневник из ноутбука, чтобы перечислить их … Всё равно все не выполнить, хоть тресни! — обреченно вздохнул Бараев. «Да и … фиг с ним! Скажите, а видал ли кто когда полностью выполненный военный план? Фактически, а не «электронным пуском»?[1] Вот то-то!» — уже оправдал он сам себя заранее и бодро двинулся к своим кораблям на родной причал.
Мичмана Егоркин и Сережкин тоже топали на службу. Мимо них пронеслись три пожарные машины, сверкая разноцветными мигалками и подвывая сиренами. Люди оглядывались на них с тревогой и интересом.
— Учения, что ли, перед Новым годом решили провернуть? Так сказать, оглядеться? — предположил Коля Сережкин.
— Нет, это на тыловских складах не все успели списать. А вдруг ревизия после Нового года? — буркнул бывалый Егоркин. Не поймешь его — то ли шутит, то ли — знает?
— Ну и что? — удивился его спутник
— Эх, молодо-зелено! В тылу знаешь, как говорят: « Когда сгорает склад — это удача, а когда вместе с ним горит бухгалтерия — так это уже счастье!» Сегодня же — последний день уходящего года! надо успеть! Вот, помню, в Противосолнечной …
— Доброе утро, Александр Павлович! — приветливо поздоровался с Егоркиным замкомдива по воспитательной работе капитан 3 ранга Князин, нагнав мичманов.
— Здравствуйте, Геннадий Александрович! С наступающим вас праздником! — ответили дружно мичмана.
— Только, есть такое выражение … — добавил ухмыляющийся Егоркин и стал нараспев декламировать:
— Всяк карась на флоте знает —
Утро добрым не бывает!
— Вот! — процитировал Егоркин стишок из своего неистощимого запаса.
— Да, пока докладов не услышу и сам кое-куда нос не суну — оценку утру ставить не буду! — пообещал Князин, улыбнувшись.
Егоркин, Сережкин и еще пара мичманов остановились на корне причала перекурить. До построения на подъем флага оставалось кое-какое время.
Молодые матросы таскали вперед-назад «вертолеты»[2], очищая плац от выпавшего за ночь снега. От матросов шли кислые запахи нового шинельного сукна и кожей ще не обмятых яловых сапог.
Тут от соседнего причала оторвался катер командующего и весело побежал к выходу из залива. По всей видимости — в Североморск. Над гаванью раздались звуки горна — играли «Захождение». Один из матросов остановился, удивленно огляделся и спросил у мичманов, что это такое.
Егоркин среагировал моментально: — А это, сынок лося кличут!
— А где он?
— Да, наверное, на дальний загон пошел!
Мичмана сдержано засмеялись.
— Тут что, и лоси водятся?
— А как же! И лоси, и волки -вон, недавно двух самовольщиков насмерть загрызли! Здоровые, полярными называются!
Сыграли «Зарю», моряки потянулись на свои корабли, строиться на утренний осмотр и подъем флага.
Построение на подъем флага прошло как обычно. Потом началась рутина — предпраздничная большая приборка, предъявление всяких документов — вроде набившей оскомину «Праздничной папки». Это набор всяких документов о том, как надо было сделать то, чтобы во время праздников ничего не было! Вернее, чтобы за это не нагорело …
Особо доверенные моряки наряжали елки в кубриках. Это — и память о доме, о семье и — детстве, не таком уж и далеком для них. В конце концов, это сближает всех членов экипажа — так считается, не без оснований! Праздник без политики … только вот без политиков и тут не обойтись — все норовят поздравить, чтобы вдруг их запомнили …
Отцы-командиры собрались у комдива, Бараев постоянно говорил с кем-то по телефонам — то по мобильному, то — по оперативному, то по военной связи. Дела служебные … Командиры скучали … День суматошный, а дел еще … Дурное дело — долги на новый год перетягивать! Моряки народ немного традиционно суеверный …
Бараев уже открыл было рот, чтобы, наконец-то выдать список стоящих задач, как вновь зазвенел телефон, и дежурный будничным тоном оповестил, что комдива вызывают в высокий штаб.
— Ага! Сейчас тоже будут ставить задачи! — понимающе кивнул Милкин, командир одного из кораблей.
— Нет! — возразил Бекмурзин, — там будут их вставлять …в соответствующее место … эти самые задачи!
— Товарищи командиры! Вы сами знаете, что вам нужно сделать на кораблях, чего лишний раз толочь воду в ступе, но не забывайте, что кто-то обязательно придет посмотреть ваши «Праздничные папки» и с умным видом заглянуть кое-куда на корабле. Вам надо продумать боевое заместительство, согласуясь с моими планами … дежурный корабль особенно …а то повызываю на борт в самый праздник … Блин!
Это уже относилось к телефону, запевшему «Gerls» голосом Пола Маккартни.
— Да, звезда моя! Нет, звезда моя! Да ты что? Еще трезв как стекло, даже в мыслях нет, звезда моя! …
— Это он с кем? — шептались командиры, натягивая перчатки и уже собираясь выходить
— С подругой, наверное!
— Не-а! С женой — точно знаю!
— Иди ты! Вот молодец!
— И я подумал было — что с подругой! Похоже, да? Как ласково и романтично … а у меня на звонках жены стоит «Полет валькирий», как тревога ПВО! Чтобы, значит, спрятаться успеть … перед налетом! Те девы были еще те …
— «Звезда моя …» … через слово! Смотри-ка — прямо песня … — притворно изумлялся Оленьев.
— Это, я так думаю, чтобы не материться … слова знакомые на красивые меняет!
— Да. многому учит военно-морская академия! Стратег, что ты! Куды нам, сермяжным! — восхитился Милкин.
— А Бекмурзин так свою половину вообще нежно называет — «Эфочка»!
— Да, красиво-то как!
— Самая ядовитая гадюка в мире … только пока маленькая — провел краткий ликбез по рептилологии сам Бекмурзин, пояснив красивое имечко своим малосведущим приятелям.
— А она знает, жена-то твоя? — заинтересовано спросил Милкин
— Конечно, она отличницей всегда была … но думает, что я — шучу!
— А ты — нет!? Всерьез!? И еще — жив? — ужаснулся Милкин, — Значит — не самая … — уверенно заключил он.
Тут комдив отключил телефон, пробурчал что-то под нос и потащил с вешалки шинель.
— И еще — личная просьба — не к подчиненным, а к друзьям и коллегам: На портьте хоть вы мне сегодня праздничное настроение! Не беспокойтесь, найдется кому и без вас! (вот за такие предварительные изречение одноклассники его в училище звали скромно — Пророк)
— Ну уж как будто! — деланно, хором, обиделись флотоводцы на своего начальника и флагмана.
На удивление, никаких подвигов и «чепух» по личному составу к утру не обнаружилось. Даже славная милиция сегодня не взяла в плен ни одного из развеселых контрактников за большие и малые подвиги!
«Не к добру!» — решил Князин и напрягся, как мог. Его всегда беспокоила тишина. Если все идет тихо и спокойно — часто это внешнее прикрытие, значит, чего-то все же не знаешь! А вот знать обязан — лучше еще до того, как этот покой лопнет грязным болотным пузырем!
На кораблях провели обычную для предпраздничного дня процедуру поиска. Как всегда — улов был солидный, и будете смеяться, бутылки обнаружили на тех же местах, что и в прошлом году.
Наверное, и десять дет назад, матросы, как белки, тоже прятали честно натыренное и протащенное на корабль правдами-неправдами спиртное в те же самые «дупла». Князин мог назвать их наперечет с закрытыми глазами …
Сейчас народу стало куда меньше — на законном основании контрактники готовились уйти в город и отмечать Новый год в меру своей везучести и возможностей интеллекта, кроме дежурно — вахтенной службы.
«Вот тут за ними ни проследить, ни проконтролировать! А значит, будут разборки и «проникновенные беседы!», а командующий опять скажет: «Хоть семь нянек, а дитю все равно глаз подбили!» — мрачно подумал Князин и безнадежно вздохнул — «и поумнее их стопу не знают, а уж эти …».
Палыч, в поисках своего старшины, которому собирался сказать пару ласковых слов по поводу порядка на силовых щитах, заглянул в кубрик и поздравил матросов с наступающим новым годом. Те как-то смутились и отвечали уж больно елейно — так мичману показалось. Он не спеша прошел по кубрику, внимательно огляделся — что-то было не так!
Тут он взглядом нашел артэлектрика Синюшкина, из Котласа, что в Архангельской губернии. Сокрушенно вздохнув, Егоркин молвил:
— Синюшкин! Ты помнишь, когда тебя второй раз поймали на пьянке — ты налакался какой-то немыслимой дряни, слегка пахнущей чем-то напоминающим спирт? Ага, правильно — тогда тебе через верхнюю и нижнюю дырки в твоем тощем теле прокачали два ведра воды с марганцовкой, не считая всяких капельниц? Тогда зам по воспитательной написал домой твоим родителям. И что? Твоя дорогая маман ответила, со слезой в голосе, что ты встал на путь исправления — всего-то дважды за три месяца службы, а дома ты пил минимум пять раз в неделю! Она, бедная, даже благодарила отца командира за твое воспитание! А сейчас — посмотри, и вот если это не твоя идея и исполнение — я съем свою пилотку на ваших глазах!
Тут он легко поднялся, подошел к одному из плафонов, и отвернул отверткой с индикатором три винта на большом осветительном плафоне, а затем осторожно снял его. Внутри плафона бултыхалась какая-то коричневато-буроватая жидкость. По всему кубрику распространился запах дешевого вина.
— Так! — удивленно присвистнул Егоркин: — А я-то думал, что вот это уже никто не пьет! Самый дешевый портвинюга! Качества не получилось, решили количеством взять! Чья это техническая мысль — насчет плафона — блеснула? Синюшкин, я тебя спрашиваю — есть мне пилотку или нет?
Ответом ему было молчание.
— Ну, ладно! Пошли портвейн казнить! Вот была бы водка — прибил бы за свое рваное сердце, а вот такую дрянь и не жалко!
Синюшкин осторожно нес плафон с портвейном, за ним еще два матроса — свидетелями будут.
— Кстати — для эрудиции — не всякий портвейн — дрянь и синоним непроходимой «бормотухи». Есть «Масандровский», а бывают еще португальские — например, «Порто», «Сандеман». Вот это — амброзия чистая, для тех кто понимает! — спокойно просвещал Егоркин слушателей.
Синюшкин хотел уже было отхлебнуть жидкость из плафона, но глянул на здоровенные руки Егоркина, и как-то сам передумал. Мало ли, еще в плафоне утопит, с него станется … Портвейн плеснули за борт, полетели брызги и прощальный букет хмельного запаха …
Тут к командиру «Зарницы» притащили «пленного». Трудяги-коки разложили на сигнальном мостике вымораживаться пельмени для новогоднего стола — технология, однако. Пельмени были знатные, это традиционное на многих малых кораблях новогоднее блюдо делали из трех видов мяса — говядины. свинины и «синей птицы»[3], плюс много лука, чеснока и сушенных травок-специй, которые присылали коку откуда-то из Дагестана. Получались очень вкусные и сочные пельмешки …
А «засланный казачок» из молодых матросов «Шторма», маскируясь в темных местах, проник на мостик и начал собирать их — как грибы — в корзиночку … Но воины проявили бдительность. Отстояли свое праздничное блюдо — схватили воришку на горячем и притащили к командиру. Бекмурзин мысленно возблагодарил Бога, что обормота поймали контрактники. А вот ежели бы «годки», то навешали бы ему «звездюлей» от души, и не факт, что обошлось бы без «Скорой помощи». Подумал было подождать, пока на «соседе» его не хватятся. Но передумал и сразу позвонил командиру «Шторма» Милкину.
Тот пришел с мичманом, которому и предали «пленного». Вычислить, кто все это организовал — раз плюнуть, и четыре старослужащих матроса через десять минут уже вдохновенно занимались строевыми занятиями на причале, под присмотром одетого в тулуп командира боевой части. Холодновато, однако, было!
Милкин возмущался, делясь с Бекмурзиным и флагманским штурманом бригады Мхитаряном душевной травмой: — Представляете, сейчас бутылку коньяка «Ахтамар» при мне в раковину вылили. Казнили такой напиток, в каюте — запах, не могу — слюной захлебнулся! Полсердца оторвалось, вот! Поэтому к тебе в эмиграцию подался!
Мхитарян, пришедший к своему однокласснику якобы с проверкой, и уютно устроившись в его каюте, переглянулся с ним. Тот кивнул, с чем-то соглашаясь.
— Представляете, зама — нет, самому пришлось посылки проверять! Открывает мой Мовсесов посылку — а там — бутылка коньяка армянского, «Ахтамар».
-А он — что, из Арменнии? — удивился Мхитарян.
— Да что ты, откуда там, — из Волгограда, но, уверял, что коньяк — прямо из Армении. Так я ему предлагаю — давай, мол, я тебе деньги отдам за него — сколько скажешь! Так нет, уперся рогом — положено выливать — выливайте!
— И что, ты вылил?
— Нет, что ты рука не поднялась — его самого заставил! Теперь пусть от меня прячется — такую дырку мне в сердце проковырял.
— Вот сукин сын, слушай, да! — возмутился Эдик Мхитарян: — Родители ему с любовью подарок сделали, чтобы с друзьями поделился, порадовал на Новый год. Не в одну же харю ему вылакать? А он — вылил! Родных обидел! Эх, не те армяне пошли! Все портится в этом мире! Если бы у него настоящие армянские мозги были, то, раз поймали — надо было сразу командиру предложить, возьмите, мол, родители к празднику вам передали… Нормальный командир бы не взял просто так — денег предложил, поломался бы немного для приличия и — все дела! А он, чистых ишак апшеронский, тьфу! -сплюнул штурман от возмущения: — Адресок дай — я им поэму про сынка напишу. Раз с Волгограда — наверняка — бакинцы, может и соседи с нами бывшие … за таких земляков стыдно!
Тут хозяин каюты втихую выдвинул средний ящик стола — там стояли рюмочки с коньяком и тарелочка с лимоном в сахаре. Все в своих специальных пазах — прежний хозяин, еще до Бекмурзина позаботился во время заводского ремонта. Основательный человек! Никаким штормом не перевернет, и от чужого глаза спрятать за две секунды можно …
— Ну что, братцы, стресс снимем?! — спросил-предложил Бекмурзин
— Эдик, давай тост скажи! — попросил Милкин штурмана.
Тот подумал три секунды и выдал:
Когда пробьет полночный час
И Зодиак пойдет парадом
Пусть не скупится Новый Год
Ни на чины, ни на награды!
И чтобы радовали нас
Сейчас и до глубокой старости —
Бутылка доброго вина
и прочие мужские радости![4]
С наступающим! — поднял рюмку Мхитарян. С наступающим!- поддержали его командиры.
— Хорошо сказал! — одобрил Бекмурзин и офицеры тихо чокнулись стеклянными рюмочками.
— Чтоб зам не слышал! — фыркнул Милкин.
Наконец, всех свободных от вахты и смены обеспечения отпустили домой, к новогодним хлопотам. Остальные разбрелись по каютам, к личному составу, вместе смотреть праздничные программы по телевизору.
Придя домой. Палыч был сразу раздет и отправлен в ванную мыться — вся его форма и белье полетели в стиральную машинку — по убеждению Светланы, в доме под Новый год не должно оставаться ни одной грязной тряпки! Традиция, что тут поделаешь! Все остальное было уже выстирано, аккуратно развешано и сушилось, издавая запах свежести.
Егоркин взялся за священнодействие — приготовление новогодней утки. Птица, на этот раз, была не с Кубанских прудов, но — сойдет. Так он и решил, выбирая ее в магазине. Тоже — традиция, куда же в Новый год — и без утки, запеченной с гречневой кашей в брюшке, обложенной ломтями айвы, дольками картофеля, натертой чесноком, посыпанной имбирем и перцем …
Оглянувшись — никого нет — он достал из морозилки кусочек строганины из большой скумбрии, налил стопку водки до половины и быстро хлопнул — пока не поймали. А то отнимут! Со вкусом закусил … Хорошо!
— Егоркин! — услышал он над ухом грозный глас жены. « А вот и не успела!» — по мальчишески обрадовался Палыч.
— Сколько раз тебе можно говорить — начала жена и понеслась …
Минуты через три Палыч проникновенным тоном спросил: — Скажи-ка мне, дорогая: что такого плохого я тебе сделал?
— Когда?
— А вот когда ты согласилась стать моей женой, с коварным умыслом, и теперь уже двадцать семь лет мстишь за это, превращая мою молодую жизнь в тренировочный лагерь по подготовке к аду!
Эту сакраментальную фразу Палыч уже говорил раз сто — только количество лет менялось, но срабатывало — тема разборки менялась, или жена обиженно замолкала — что тоже иногда неплохо! И сейчас несанкционированная выпивка была тут же забыта …
Светлана украшала стол, ждали в гости старых друзей — в этом году их очередь приходить, в прошлом была наша, говорила она.
… И вот тут зазвонил телефон — сначала городской, а потом домашний заорал «Прощайте, скалистые горы!». Палыч схватил трубку и услышал сигнал, означающий экстренный сбор личного состава. До Нового года — уже меньше часа! Вот холера астраханская!
— Твою маман ангидрид в пререкись водорода сибиря кота уши! — длинно и от души ругнулся он и кинулся за формой. Но — дудки! Вся форменная одежда была еще настолько сырая, что …
Шипя и плюясь, припоминая разные судьбоносные дни в своей длинной и беспутной жизни, он кинулся к вешалке, надел шинель — прямо поверх добротного тренировочного костюма, шапку, всунул ноги в австрийские сапоги на рифленой танковой подошве и рванулся к выходу.
— Куда? — крикнула вслед Светлана.
— Куда глаза глядят! Нет мне дома ни покоя, ни радости! Ни сна ни отдыха измученной душе! — ответил он на бегу, даже пропев последнюю фразу, дурачась, уже с нижней площадки лестницы.
Через десять-пятнадцать минут он уже был на юте своего корабля, где строился весь экипаж. Из города подтягивались офицеры и мичманы, тоже злые и ворчливые, костерившие свое командование на чем свет стоит! Среди них Палыч выглядел импозантно — в синем спортивном костюме, торчавшем из под полы шинели. Командир не то не заметил, не то сделал такой вид …
Все прояснилось — проверяли дежурные силы, у кормового орудия стояли комбриг, комдив и командир. «Ну и времечко подобрали — ни раньше, ни позже, а как раз в аккурат! Чтобы к столу новогоднему не успели!» — покачал головой Палыч, придумывая. Чтобы еще такого пожелать любимому командованию.
Комдив начал зачитывать список. Все люди оказались налицо, даже — контрактники, к откровенному удивлению комбрига … и тут выяснилось, что не хватает маленького, черноусого и очень дисциплинированного мичмана Гайдамаченко, старшину команды трюмных. Механик первоначально этому не поверил — так не бывает! Опросили народ — точно, его никто не видел, начали выяснять — кто его оповещал. Круг замкнулся — никто ничего вразумительного сказать не мог.
— Так! — резюмировал здоровенный капитан 1 ранга, командир славной бригады: — все налицо, кроме этого самого мичмана Гайдамаченко. Будете сейчас его искать вместе с командиром БЧ-5! А сейчас сыграем тревогу! — сказал он.
— Народ глухо загудел. На часах — уже 23.30! можно бы еще успеть к столу …
— А чего шумим? Ну нет вашего Гайдамаченко! — упрямо твердил комбриг.
— И тут с причала донесся женский крик: — Здесь Гайдамаченко!
— Все оглянулись и посмотрели на причал. — Здесь мичман Гайдамаченко! — еще раз выкрикнула маленькая женщина, в распахнутой настежь меховой шубе, с волосами, растрепавшимися поверх воротника …. А рядом с ней, пришвартованный по-штормовому к детским санкам лежал и мирно спал сам герой — мичман Гайламаченко, в шинели, застегнутой второпях через пуговицу, в шапке, завязанной под подбородком и … в коричневых дорогих ботинках. Он был пьян до полного изумления, просто как сама водка!
— Вона как, и праведники грешат! — хохотнул мичман Сережкин полушепотом.
— То-то и удивительно — что праведник, а вот тебе бы никто и не удивился! — посочувствовал Егоркин.
— Да-а-а! — протянул комбриг: — Точно, есть мичман Гайдамаченко! Молодец, женщина! Вот какие жены в нашей бригаде! Коня на скаку … впрочем, фигли там конь — танк за хобот остановят и мужа по тревоге на себе приволокут! — и скомандовал — Жене мичмана Гайдамаченко наше благодарное — У-Р-Р-А!
Первым крикнул комбриг. Стройное «У-р-ра!» — прокатилось над заливом.
— И. командир, отрядите команду доставить мичмана к новогоднему столу — не тащить же слабой женщине этот груз в гору! — распорядился предусмотрительный комбриг.
— И, обратившись к строю, он взглянул на часы — до Нового года оставалось всего семнадцать минут! — Жена меня убьет! — вполголоса заметил капитан 1 ранга.
Не только вас одного — проворчал комдив. Командир корабля скромно молчал — ему все равно предстояло «сидеть» как старшему командиру, а его жена, как положено в таком случае, уже сидела в кают-компании и беспечно смотрела концерт по телевизору.
— С Новым годом, дорогие товарищи! Счастья вам и здоровья! Пусть сбудутся … впрочем нет, а то вы сейчас мне нажелаете … Удачи вам, товарищи офицеры., мичманы, матросы и старшины!
Распускайте строй! Кому положено — по домам! — скомандовал он
— Офицеры, мичманы и контрактники, сорвавшись с места, когда команда «Разойдись!» еще висела в воздухе, понеслись ввверх по дороге, по домам. Машин, понятное дело, никаких, все уже успели хоть понемногу, но тяпнуть и пришли пешком — у ГАИ — ухо востро, потом — не оберешься, не расхлебаешься!
Впятером уже почти добежали до дома Егоркина, как над городом прокатился первый удар кремлевских курантов — БО-мм!
— Стойте! Дальше нельзя! — заорал Сережкин, вытаскивая из кормана бутылку «Немирова» одной рукой, стопку разовых стаканов другой. — Кто за вас подумает, если не боцман! — кричал он, скручивая блестящую крышку бутылки волосатой лапой.
Пока Егоркин раздавал стаканы, Сережкин наливал всем — в темноте, не пролил ни одной капли и никого не обделил1 Вот он опыт то! — уважительно подумал Егоркин.
Тут ударило в десятый, одиннадцатый, двенадцатый раз …
Изо всех окон раздалось «Ура!». С шипением взвились в небо разноцветные ракеты …
— С новым годом, мужики! С новым счастьем, братва! — сказали друг другу сослуживцы, коллеги и товарищи. Выпили …
— А теперь мужики — по домам, закусывать! Мы ведь целый год не ели — ужин-то еще в прошлом году был — пошутил Егоркин.
Дома был он уже через пять минут. Гости утешали Светлану.
«Да уж, неудачно-то пошутил!» — упрекнул себя Палыч, снял шинель и как был в спортивном костюме, так и пошел к столу. В двух словах, он рассказал причину опоздания, ругнув в приличном варианте (две дамы ведь за столом) любимое командовани. Затем достал припрятанные новогодние сувениры — для гостей, и красную коробочку из ювелирного — для Светланы.
— И где мой бокал с шампанским? — строго спросил мичман супругу.
Ему молча протянули хрусталь с напитком.
— Вот теперь — с Новым годом! — сказал Палыч и поцеловал Светлану. Не так с ней хорошо — как без нее плохо! — подумал он.
Раздался звон бокалов, как отголосок тех кремлевских курантов … наступил еще один Новый год!
Виктор Белько
