Начальник штаба дивизиона Эдуард Геннадьевич Нивин, уезжая в академию, подарил Жеребчикову свою домашнюю канарейку вместе с шикарной клеткой.
Говорят, она еще и пела когда-то, но видимо, обладала снобизмом и скверным характером, и просто никак не хотела петь новому хозяину и его друзьям в простой корабельной каюте.
Отнести канарейку домой было пока нельзя — во-первых, был еще «кобелиный сезон», и жена с сыном еще не прибыла в Загрядье с любимых ею Юго’в, а, во-вторых, она вовсе не радовалась перспективе кормить желтенькую птицу и, особенно, чистить за ней клетку. Так и жила эта птичка, чистый «лимон на ножках», в клетке над командирским столом. Нет, понятно — в период высоких посещений клетку прятали в пост к «шаману» или еще куда — начальники бы не поняли. Но большей частью …
И вечерами, при свете настольной лампы, Коля Жеребчиков курил папиросы «Казбек»[1], выпуская дым кольцами, рядом с ним устраивался кот Шкипер, в отличие от наглой птицы искренне любивший своего командира и лишь его признававший хозяином, и они вместе — Коля, Шкипер и канарейка, коротали вечером редкое свободное время. В море доставалось от качки и коту и птице … но — все терпели друг друга. До поры, до времени … Клетку, понятное дело, чистил не Жеребчиков (еще чего!), а приборщик каюты, тот же корабельный «шаман»-СПС. Кота тоже кормили вестовые, но иногда и сам Коля — в знак особой признательности.
Бывало, что Николай хвастался друзьям и знакомым, как дружат Шкипер и птичка. Действительно, как только появлялся Шкипер, канарейка начинала метаться по клетке, вскрикивать. «Радуется!» — восхищался Жеребчиков. «Да нет, пятый угол в круглой клетке ищет!» — возражал мудрый замполит Володя Нешевелин. Он-то знал — работа с личным составом — пусть пока и недолгая — напрочь отучила давать своим наблюдениям светлые прогнозы. Тут не ошибешься! Кроме того, политработник почему-то находил много общего в поведении матросов и в повадках этих шкодливых и вороватых домашних животных. Чем ближе узнаешь людей тем больше нравятся … даже коты! Так можно сказать, переиначивая бессмертного Лопе де Вега …
А кот всегда устраивался перед клеткой и смотрел своими желтыми глазищами на прыгающую по клетке птичку. Он даже когда спал, то одним своим желтым глазом, не мигая, подсматривал за канарейкой. Контролировал!
— Смотрите, как он ее любит! — хвастался командир.
— Ага! Только думает, что без перьев она будет лучше и вкуснее! — опять ехидничал замполит. И — накаркал, злыдень!
Хитрый котяра, используя богатый корабельный опыт, научивший его открывать разные двери и ящики, даже крючки на дверцах шкафа на камбузе сбрасывать умел, ворюга записной, смотрел и смотрел на птицу и людей и делал кое-какие выводы. Кстати, Шкипер умел даже открыть кран в умывальнике, когда хотел пить. Вот закрывать его он не умел или не хотел — и Жеребчиков, бывало, сидел в море без воды, которая вытекала напрочь из бака-накопителя.
Так вот, улучив момент, кот все-таки сумел открыть нехитрую защелку на клетке, а уж распахнуть дверцу и достать оттуда птицу … короче, когда Жеребчиков открыл дверь каюты и вошел туда — там были только довольный Шкипер и кучка желтых перьев. Кровь бросилась командиру в голову, он схватил своего пушистого друга, так надругавшегося над его верой в торжествующую любовь и выбросил в иллюминатор.
Как он потом страдал! Как материл свою вспыльчивость! Точно говорят, что гнев — кратковременное безумие! Но поздно пить «Боржоми», когда почки уже отвалились!
Когда Коля, одумавшись, успокоившись — хищник есть хищник, пусть и комнатный, но работа у него такая … решил спасать бедолагу, он кинулся на верхнюю палубу, но нигде-нигде не было следов его друга Шкипера, певшего ему такие уютные песни … Утонуло в холодной воде бедное животное, преданное любимым хозяином! Совесть злой крысой грызла очерствевшую душу командира.
— Если совесть мучает — значит, она, все-таки есть у командира! Странно! — злорадно заключал Бобровский. Оставаясь на борту корабля старшим пять дней в неделю из семи, он оч-че-нь сомневался в наличие у своего отца командира этого самого рудиментарного органа — совести или души — как кому нравится.
Забегая вперед, справедливости ради скажу, что, став командиром корабля, и, наконец-то, обзаведшись молодой женой, Дима Бобровский очень любил ходить на сход при любой возможности и совсем разлюбил свою уютную каюту. Сначала было именно так. И тогда старпом его сидел на корабле по шесть дней … Дима совестью вовсе не мучился, считая что он-то свое уже «отсидел» … А вот когда у него появился маленький ребенок, Дима делал добрые жесты — щедро отпуская старпома на берег — и два, и три раза, даже — было — четыре! А для чего, понятно? Всё верно — чтобы самому, наконец, спокойно поспать… Целую ночь — такое счастье! У кого были маленькие дети, родившиеся в период корабельной службы — тот поймет. Но вот это все будет потом — года через три… а пока …
А тут вдруг Коля Жеребчиков, обходя свой «крейсер» в ночное время и озирая его командирским оком, вдруг как-то увидел … призрак кота Шкипера, который прошмыгнул из двери камбуза прямо в матросский кубрик.
«Да, загрызли меня муки совести … поделом, однако … усталость, опять же !» подумал он. Человек-то он был не злой, а злые поступки совершал только оправдываясь своим суровым статусом. Это помогало побеждать некий внутренний моральный дискомфорт, свойственный порядочному человеку. нарушившему моральные нормы. Привитые гуманным воспитанием.
Пошел Жеребчиков к себе в каюту, там он некоторое время смотрел то на аптечку, то на сейф. Но Коля плохо умел выбирать — это была его вечная проблема! Поэтому он сначала накапал себе в рюмку корвалола, разбавил водой и хлопнул ее залпом. Затем открыл сейф, достал оттуда слегка початую бутылку «Самтреста» и лимон.
«Вот, зараза, если в него спички воткнуть — точь-в-точь канарейка будет!» — опять его посетили мрачные мысли. Налив себе рюмку до краев, отрезав острым водолазным ножом дольку лимона, он привычно наполнил еще одну посудину и предложил ее портрету Главкома на переборке. В одиночку пить — фи, полный моветон, господа офицеры! Заслуженный адмирал сделал вид, что не заметил щедрого жеста хозяина каюты и даже не вздрогнул. Зато у командира от запаха и вида коньяка и лимона, уже выделилась слюна вожделения.
-
— Ну, как хочешь! — пожал плечами Жеребчиков, салютовал флотоводцу изящной рюмкой, хлопнув обе посудины последовательно, не поморщившись. Потом закусив аппетитным лимончиком в сахаре, разделся и плюхнулся в койку.
Что сработало — лекарство или коньяк, но заснул он сразу же — прямо как убитый, лишь только голова коснулась подушки. А ночью ему сквозь сон показалось, что по коридору мягко простучали кошачьи лапки и кто-то скребся в дверь и при этом знакомо мяукал.
Коля не считал себя сумасшедшим, поэтому следующим же днем обыскал корабль с пристрастием. Безрезультатно! Нет! Он, конечно, нашел у бойцов кучу изувеченной, под ДМБ-овый стиль, формы, две «ничьих» бутылки портвейна в одном из трюмов, в хитром укрытии у одного из шпангоутов. В мире все повторяется, но молодые оболтусы пока этого не знают! Нашел еще кое-чего, но ни кота, ни его следов не было! Значит — дело нечистое!
Он поделился тревогами с Нешевелиным, которого уважал как специалиста по людским проблемам — предварительно взяв с него слово о гробовом молчании.
— Бывает! — вопреки ожидания командира, поддержал его страхи замполит. Кошки — это вообще особые животные. Во многих культурах считается, что они якобы наблюдают за нами и потом ТАМ — офицер ткнул пальцем куда-то вверх, -кому-то что-то докладывают. А кто кота убьет — на того могут свалиться всякие несчастье и даже на его детей — соответственно по мужской и женской линии … Поэтому, очень не здорово это и с котами лучше бы дружить …
Тут Жеребчиков вздрогнул, а вслух неуверенно сказал — больше самому себе, чем Нешевелину: — Ерунда все это, предрассудки и суеверие с ересью, вот!
-
— Ерунда! — охотно согласился с ним замполит: — только почему-то одну и ту же ерунду писали и древние египтяне, и китайцы, и дагоны … где-то в Африке. Темный народ был!
-
— Да, ерунда! — совсем уже неуверенно повторил Коля Жеребчиков с тоской в голосе.
Понятное дело, замполит не был суеверен — во всяком случае, до такой степени, но пошпынять командира было надо — тоже мне, великий безраздельный тиран полугектарного масштаба! Пусть помучается! Да и про кота Шкипера он уже кое-что знал … только не говорил командиру — тоже возмущенный его жестоким поступком по отношению к корабельному тигру.
А через некоторое время все выяснилось — в тот недобрый вечер матросы, случайно оказавшиеся на палубе, моментально выловили Шкипера «экологическим сачком», отмыли в горячей воде с мылом и шампунем от нефтяной пленки, которой было полно у причалов, высушили, накормили мясом, отпоили теплым молоком и долго прятали от офицеров, скрывали своего любимца, люто обидевшись на командира.
И, наконец, они встретились — на таком, извините, «крейсере» не встретиться — просто не возможно! Коля обрадовано схватил кота и прижал к кителю, потащил к себе в каюту, на ходу приказал вестовым притащить туда кусочки свежего мяса с камбуза, сам налил коту его любимой сгущенки. Была у Шкипера такая вот слабость-причуда!
Кот сделал вид, что забыл подлый поступок командира, Жеребчиков же всегда помнил об этом, и Шкипер теперь катался как сыр в масле. В смысле — всегда имел сгущенку, мясо и рыбу, от чего неприлично поправился и весил килограммов восемь, если не больше … Совесть у Жеребчикова, все-таки, была, ныла, и ее надо было заткнуть! Кстати, с гибелью глупой птицы исчез и мотив для будущего скандала с женой. Хитрый котяра невольно избавил своего хозяина от необходимости выяснять с женой — кто, собственно, в доме хозяин?
— Все к лучшему! — говорил Николай, гладя кота и почесывая у него за ушком и шерсть под мордочкой. И лишь иногда упрекал: — И зачем же ты, Шкипер, сволочь такая, канарейку-то слопал? Хорошая птичка была, безобидная! Гадила только много! «Шаман» наш до сих пор, верно, радуется!
Шкипер отвечал хозяину что-то невнятное, на своем кошачьем языке. Наверное: « Мур! Ну что, хозяин, с меня взять? Инстинкты, блин, одолели, рефлексы безусловные…. — ну хищник я несознательный! Мур!»
Однако, это не мешало росту взаимопонимания и укреплению мужской солидарности. Вот и сегодня, когда уже прошло больше года тому, он тоже привычно спрашивал Шкипера о злосчастной птичке, и кот опять привычно же мурлыкал ему что-то в ответ …
Корабль затихал, лишь урчал дежурный дизель-генератор, шумели вентиляторы да иногда звучали команды и доклады по внутренней связи … так прошла ночь.
Сменившись с вахты, Васильцев полистал книжку на сон грядущий и заснул — глубоко, как провалился — сном праведника, чувством исполненного долга. Я, конечно, не видел ни праведников, ни того, как они спят, но …
А утром началось — раздались звонки колоколов громкого боя — учебная тревога. Бобровский серьезно взялся за выполнение плана боевой подготовки и практическое обучение личного состава. «Бочка» для этого очень подходила — ни тебе внешних объектов, ни тебе выделения личного состава на всякие погрузки-выгрузки. Сам себе король! Трудись — не хочу! Вот он и трудился!
Отражали налеты авиации, сервомоторы пушки визжали, как резаные. Потом взялись за подводного противника — с грохотом, командами, топотом сапог по палубе (казалось — прямо по голове) и победными воплями.
Васильцев повертелся-повертелся, плюнул … и пошел участвовать, не смотря на твердое обещание самому себе не заниматься ничем, кроме вахты и политзанятий. Все-таки приписной … Но что-то вот засело в печенке или еще где … Как будто шило в одном месте … лежать дальше — никакой возможности. Прошелся по кубрикам, боевым постам, спросил — чего надо было спрашивать в таких случаях, посмотрел, подсказал и … пнул кого нужно. Вот ведь не хотел! Рефлексы проклятые!
Наконец, вылез на ходовой пост — поделиться впечатлениями с Бобровским. Комендор влез в «говорящую шапку» и вцепился в стрельбовую колонку, прямо как в родную девку на танцах.
Досталось и ему … а тут помощник вошел в раж и собирался атаковать комплексно подводного противника в «помехах и в химии», и загнать личный состав в химкомплекты и противогазы на целый час или даже два! Но, слава Богу, не дали — как раз оперативный ОВРы потребовал на связь командира и поставил ему задачу — на побережье, в пограничной полосе был обнаружен дым костра, а по данным погранзаставы там никого быть не должно.
— А мы — причем? — искренне удивился капитан-лейтенант Жеребчиков.
— Как — причем? А вы забыли, что ключ от бо-ольшого замка границе — теперь у вас. Кстати, не забудьте поднять на гафеле пограничный флаг! Если не трудно ..
— М-г-м! — донеслось из динамика что-то невнятное. — А где сам этот «вельбот»[2]? — спросил Жеребчиков, уже злясь не на шутку.
— А они что-то там у себя разобрали … с разрешения своего командования.
— Да, молодцы — правильно — словили момент, да и их комбриг — тоже орел — конечно, чужая ноша — она не тянет … переслужили уже, бедолаги!
— Ты, Коля, ворчишь как завскладом мороженных продуктов — и сам не съешь и кореша не угостишь! — сказал оперативный и вернулся на служебный тон:
— Надо выслать шлюпку с вооруженной командой для осмотра и принятия решения. В случае обнаружения неизвестных без документов — людей задержать и передать пограничникам. При необходимости — вступить в бой и подавить сопротивление! Записать приказание в вахтенный журнал! Приказание командира бригады.
По тревоге запустили двигатели, снялись с «бочки» и побежали к заданному квадрату поближе к «линейке», как условно называли госграницу в открытом радиообмене. В заданном районе легли в дрейф, машины громко урчали на холостом ходу, да и сизого дыма изрыгали достаточно … какая там скрытность … Все кто мог — уже разбежались и попрятались … если только не клинические идиоты, конечно — с сожалением подумал Бобровский, жаждавших военных приключений. И то, правда — в кои-то веки …
Однако! Такое приказание Жеребчиков получал первый раз в жизни. Васильцев — тоже.
А Бобровский уже стал деловито готовиться к высадке досмотровой десантной группы — в первый раз в своей офицерской службе.
— Кто пойдет из офицеров на шлюпке? — спросил сам у себя командир корабля. Бобровский и Васильцев тут уже чуть не подрались — каждый сейчас думал, что это именно его право.
— Какой пионерский задор! — саркастически хмыкнул командир, — и к сведению некоторых храбрых Айвенго — если кто чего забыл, конечно — есть такая книжка — ТКР, типовое корабельное расписание, то есть, где на все случаи жизни прописано — кто, чего, когда и в каких случаях делает. А про этот случай там сказано — идет помощник. Не веришь — на вот, посмотри … хмыкнул Жеребчиков с высоты своего статуса.
Бобровский бросил победно-презрительный взгляд в сторону замполита.
— А вам, сэр, приготовиться к приему и допросу пленных! — хохмил довольный помощник — ты же, вроде бы по-английски иногда ругаешься на 16 канале, говорят!
— Ты еще их попробуй-ка захвати! — скептически протянул Васильцев: — Погоди — вот еще будет и на нашей улице пень гореть! — мстительно сощурился он.
Мичман Егоркин сам отбирал добровольцев. Шлюпка крошечная, не разгонишься — всего-то четыре гребца и войдут. Поэтому, надо было брать не тех. кто чего-то хочет, а только тех, кто хоть что-то может!
Оружие — автоматы, ручные гранаты получали в арсенале. Бобровский потащил было и ручной пулемет, но, заметив ехидную улыбку замполита, вновь отдал его арсенальщику. Опытный мичман Егоркин удовлетворенно кивнув и посоветовал взять побольше снаряженных магазинов с собой. Что тут же и исполнили…
Тут же кок притащил разные консервы и хлеб для сухого пайка десантной группе и стал раздавать.
— Ты не сомневайся — назад ничего не вернем — заверил командир отделения торпедистов Богомазов, прилаживавший на ремень подсумки с магазинами и гранатами. Он славился своими достижениями в поднятии тяжестей на всех соревнованиях. Зверский аппетит его был тоже известен не только на корабле, нои во всей бригаде — как то он на спор съел в одиночку очень приличный торт, выигранный им же в чемпионате по гирям …
— А кто это сомневался? — презрительно фыркнул кок, давно утративший такие иллюзии. Говорят, что повара любят людей с хорошим аппетитом. Повара — они … может быть и любят. А вот коки … Вася Пыхтин, например, их всех ненавидел! Ему бы в комендоры или в минеры … а тут — коком! Вот уж попал — так попал! А кто его, собственно, спрашивал? Вот он и ненавидел … хотя, готовил вполне прилично … иногда. Да!
Старшины-старослужащие из БЧ-5 были походя выбракованы Егоркиным из числа добровольцев. Те было кинулись было к политработнику — жаловаться на дискриминацию и проявлять комсомольскую сознательность, но … Тут на палубе появился из ПЭЖа мрачный механик. Он почему-то был в курсе происходящего, и сразу же, вместо утреннего «здрасьте» отвесил своим старшинам по легкой затрещине. Они, конечно, такую реакцию предвидели, но удрать не успели.
-
— Михалыч! Это же не наш метод! — укоризненно крикнул ему с ходового замполит.
-
— А ты мог бы хоть раз и отвернуться, тоже мне — Око Недреманное! — проворчал недовольный механик — А чего они в герои рвутся — а в заведовании — бардак! Я вот всем электрикам сейчас устрою Варфоломеевский утренник и утро стрелецкой казни … сразу — чтобы не мучились! Всем вашим обормотам построиться на шкафуте — форма одежды — комбинезоны! — обратился он к старшинам: — Пряники прямо сейчас раздам — всем хватит! — и продолжал:
— Это рогатые пассажиры пусть в войнушку играют — на досуге, у них жизнь — сама сплошной досуг[3] — а у нас пахоты непочатый край! Можете жаловаться в ООН! — почему-то дал такой адрес командир БЧ-5. Только там, наверное, можно найти управу на механиков — решил один из старшин, но … промолчал и лишь сокрушенно вздохнул. А ведь могло бы и приключение состояться … а тут — смазка, сопротивление изоляции, и пыль в разных щитах … приборка, непутевые молодые матросы … тьфу … достали!
Помощник, тоже вооружившись, со снаряжением поверх кителя, пистолет оттягивал ремень справа и морщил его. «Сбруи» через плечо, поддерживающую кобуру на уровне, понятное дело, не было. Бывалый Егоркин взял АКМС — если что — так куда надежнее, и полный подсумок магазинов к нему. Только Палыч изо всех офицеров и мичманов корабля имел приличный сухопутный опыт … даже немного боевого, привез он как-то давно из Африки медаль «За боевые заслуги», и поэтому Егоркин сам проверял оружие у «добровольцев» лично. Бобровский не возражал — важно надуваться он не собирался — чай, не первомайский красный шарик. Он бы, и правда, обрядил своих бойцов еще и в каски — для смеха, но командир запретил, резонно заявив, что оперетты и даже — цирка у нас и так хватает — пусть хоть раз все будет по-военному.
Наконец, лихо погрузившись в утлую шлюпку-четверку, «добровольцы» на веслах, чтобы, значит, скрытно и малошумно, пошли к назначенной точке. Это было не далеко, и через четверть часа шлюпка с шуршанием ткнулась в песчаную отмель в маленькой бухточке среди серых острозубых скал. Выскочив из шлюпки прямо в воду, моряки втянули ее вверх по отмели — на всякий случай, а Егоркин еще и надежно закрепил баковый конец за солидный камень.
-
— Тихо! Не шуметь! Зарядить оружие, поставить на предохранитель! Богомазов! Свиркин! Вперед на десять шагов! Там залечь, осмотреться, прикрывать! — привычно командовал Палыч, когда-то служивший в Сателлите, в «морпехе». Сейчас все это вспомнилось на «автомате». Навыки на уровне рефлексов — вспомнились требования начальника разведки полка. Мудрый был мужик — хотя и вряд ли знал психологию. Но может и знал — только не подозревал — что именно это и есть — психология!
Матрос Медынский среди скал, выше линии прилива, вдруг обнаружил резиновую шлюпку, еще влажную, и … акваланг с желтыми баллонами. Правда, все надписи были на родном русском языке.
— Маскируются, гады! — понимающе прошипел Богомазов с благородным гневом в голосе.
-
— За мной — наверх марш! — скомандовал Бобровский и достал пистолет из морской кобуры на ремешках. Такая вещь очень эффектна, и что-то в ней есть — когда на палубе или в городе. Но вот лазать среди скал … Из под ног моряков выскальзывали камни и с шумом сыпались вниз. Палыч морщился и шепотом ругал растяп и неумех, на чем свет стоит.
Егоркин пошел замыкающим, внимательно осматриваясь по сторонам, выискивая следы. Он еще раньше заметил следы, как минимум, трех человек в спортивной обуви, причем — судя по размеру ноги и расстоянию между следами — одна из них женщина маленького роста.
«Ух, ты! — сам себе удивился Палыч-Сан, — еще что-то помню! Да, вбили в нас все это крепко, на совесть учили командиры. Как будто для войны … как будто, но не случилось — повезло!» Да, верно — руки и ноги, и даже голова (О-о-о!) делали всё сами — вот выучка. Как-то раз Егоркин упал со склона. Прокувыркался он метров двадцать — и кроме ссадин — ничего. Другого бы по запчастям собирали в главном госпитале … а тут, рефлексы, выучка! Вот вам русская военная школа!
Вскоре Бобровский почувствовал запах дыма. Осторожно продвигаясь, он заметил под скалой небольшую избушку, сложенную из почерневших от времени бревен плавника — видно, старое рыбацкое или охотничье зимовье. Над железной трубой, торчавшей из крыши, вился дымок. На камне у выхода сидел молодой бородатый парень в синем свитере и рубил на щепу какие-то доски. Рядом лежали две крупные, только что подстреленные, утки-крякаши.
Бобровский махнул рукой морякам — обходите, мол, справа и слева. А Егоркин заставил моряков передвигаться ползком, видел, как Свиркин прополз через дождевую лужу, запачкавшись в зеленоватой от цветущей воды, глине. Удовлетворенно отметил — пусть знают, почем она, романтика, и как она пахнет! То есть — пылью и болотной гнилью … еще порохом — но это — не дай Бог!
Егоркин хотел сказать — мол не надо, уже раскрыл было рот — этот парень и его спутники явно не подходили на роль бандитов и диверсантов, скорее всего … Но было поздно!
— Всем — стоять! Руки вверх! За голову! — заорал Бобровский и кинулся вперед. — Не двигаться! Забросаем гранатами! Всем выйти!
Матросы, щелкая предохранителями и затворами побежали к домику.
-Так что им делать — ехидно поинтересовался Егоркин — не двигаться или всем выйти? А?
Бобровский сделал вид, что не услышал критики и не удостоил мичмана ответом, и бегом помчался к распахнутой двери.
Навстречу ему кинулась под ноги собачонка — помесь лайки и дворняжки, но, увидев вооруженных решительно настроенных людей, приняла верное и грамотное решение — метнулась обратно в избушку и забилась под нары в самый дальний угол.
— Грамотное решение! — вслух одобрил собаку Александр Павлович.
Тут бородатый парень не вовремя встал с камня, но разгоряченный Богомазов стукнул его автоматом, отправив на землю. Палыч недовольно поморщился. Оправдываться придется — наверняка!
— Стукни его — пусть он станет фиолетовым! — язвительно «одобрил» он Богомазова фразой из мультфильма.
Из избушки с поднятыми руками вышли четверо — пожилой мужчина в кожаной куртке поверх клетчатой рубашки, еще один парень в очках с толстыми стеклами в линялой и потрепанной штормовке и вязаной шапке и две перепуганные девушки, в цветных синтетических куртках.
Тут боевой пыл уже улетучился, Бобровский уже стал нормально соображать — он вежливо представился и спокойно попросил предъявить документы.
Егоркин тем временем зашел в зимовье и бегло огляделся — ага, карты, журналы, фотоаппарат, какие-то инструменты, приборы. Сверху лежал справочник по кандалакшскому заповеднику.
— Вот, пожалуйста! — пожилой мужчина, оказавшийся старшим, достал из из выцветшей и облезшей планшетки и протянул офицеру пачку разных бумаг с печатями.
Бобровский сразу понял — перестарался! Речь шла о группе из орнитологической экспедиции одного из университетов в Кандалакшский заповедник, который, оказывается, имел свои угодья и в этой погранзоне. Вот не знали! Ага, вот удостоверения, все в порядке, вот паспорта, вроде бы нормально, хотя, черт знает, не специалист, вот разрешения из штаба местного погранотряда — тоже нормально, воинская часть совпадает, фамилия начальника — тоже.
Вот недоделкины, туда их в кружку, — свою заставу сами и не оповестили, а те полный атас нам устроили! Хотя мы вроде бы и не причем… Им-то — что — а вот мне комбриг холку натрет, чайник начистит — только давай! — думал Бобровский про себя. И изредка поеживался — как ни странно для командира, у него было вполне живое воображение ….
Все бы ничего — да балбес Богомазов, похоже, крепко врезал парню. С перепугу, наверное! Он меня еще получит, Чингачгук хренов! Хорошо еще гранаты не бросили, штурмовики, блин! Во было бы дело! Известность на весь большой Союз была бы обеспечена!
Так, смотри внимательнее — надо за что-то зацепиться! Иначе — вдруг жалоба, запрос с их университета комбригу, а там … Нехорошо как-то получилось!
Тем временем, моряки опустили автоматы, но настороженно держали всех в поле зрения. Боевой пыл прошел еще не совсем…
Ага, вот есть, тут оно- допуск просрочен, вчерашним днем закончился! У-ф-ф! Бобровский даже облегченно вздохнул и, взяв в руки удостоверение руководителя (доктор наук, оказывается!) в максимально-уважительном тоне изрек:
— Уважаемый Дмитрий Сергеевич! Разрешение на пребывание вашей исследовательской группы в этой районе, согласно разрешения начальника пограничного отряда полковника Кузнецова истек еще вчера. Поэтому, для продолжения работы здесь, вам необходимо его продлить. А то, вот сегодня, вы вынудили целый корабль оторваться от задач боевой подготовки и идти сюда, выяснять, кто же здесь стреляет и костры жжет! Спалили столько дорого топлива! Ай-ай-ай! Так нельзя! Граница — в двух шагах, район — закрытый, понимать надо — дело серьезное!
На лице ученого отразилось раскаяние: — Да, конечно, вот сегодня же … Простите, не уследил вот!
«Ему бы дипломатом быть!» — уважительно подумал Палыч о помощнике.
Продолжая стыдить пожилого ученого, старший лейтенант делано сменил гнев на милость: — Ладно-ладно, мы сами свяжемся с заставой и сообщим им, а вы тоже не обижайтесь, мало ли кто — вдруг, бандиты, диверсанты какие … все бывает! Мы вообще должны были бы вас на свой корабль доставить и передать в соответствующую организацию для дальнейшего разбирательства, но …
— Да что вы, что вы! У нас тут план, экспедиция заканчивается … Да мы все понимаем!
— Мы приносим, конечно, извинения вашему сотруднику — Бобровский кивнул в сторону пострадавшего парня, сидевшего на камне со страдальческим видом. Девчонки кудахтали вокруг него, прикладывая спиртовой компресс к разрастающемуся синяку. Помощник опять мысленно материл Богомазова. — но он сам виноват: ну кто же вскакивает, когда вокруг нервные люди с оружием? Так что …
— Да ладно — мой юный коллега не в обиде … — сказал доктор, но глянув в сторону бородатого, добавил: — не в очень большой обиде — так честнее будет!
Бобровский, довольный поворотом событий, дал команду возвращаться к шлюпке. Егоркин же, тоже довольный — обошлось без боя — что-то зашептал офицеру на ухо. Тот согласно кивнул, махнул рукой, и беспечно сказал вслух:
— А, спишу как-нибудь потом!
Сухой паек был в мешке у Богомазова за спиной. Палыч достал оттуда пару увесистых банок тушенки, решительно добавил к ним банку сгущенки и буханку свежего хлеба. А Бобровский, в приступе щедрости добавил большую шоколадину «Ленинград», которая была у него в кармане затасканной «канадки»инград»сти добавил большую ше добавил большую шеколадину лый час или даже два! в » политзанятий. ва. .
— А это — вам! Гостинцы робинзонам от моряков-овровцев! — галантно преподнес Бобровский всё это одной из девушек. Та была смущена вниманием и даже румянец проступил у нее на загорелых щечках.
Вот хлебу девчонки обрадовались больше всего, ибо, сухари и галеты им уже поднадоели. Знакомое дело!
Увидев «дары волхвов», Дмитрий Сергеевич безапелляционным тоном изрек: — А у нас, у поморов, принято отдариваться!
Тут парень, которому недавно досталось от Богомазова, вынес тушки трех копченых уток и вручил офицеру и недовольно буркнул: — А это — вам!
Чувствовалось — делал он это через силу, его бы воля … он бы им… но пока воля была не его!
Одна из девушек пояснила, улыбаясь: — Берите, берите! Очень вкусно — особый рецепт засолки по Дмитрию Сергеевичу — никакого запаха рыбы не чувствуется! Кулинарный секрет!
В любом мясе или рыбе холодного копчения — главное и определяющее — предварительная засолка, ее тип и рецепт рассола — авторитетно согласился мичман. Вот только в то, что нет в этих утках привкуса рыбы — он упрямо не верил. Так не бывает! Егоркин это знал!
— Вот сегодня всей кают-компанией и попробуем! А куда отзывы написать? — ненавязчиво спросил у девчонки офицер. Бобровский женат пока не был, поэтому имел солидный запас адресов и телефонов девушек. Так, на всякий случай, поэтому вопрос получения этих самых телефонов и адресов был у него отработан до автоматизма.
Через полчаса вся команда была на борту, и Бобровский докладывал в красках о всей недавней «операции». Приврал, конечно! Тем временем, «добровольцы» тоже делились впечатлениями с братвой, собравшейся на баке у обреза для курения. И тоже врали! Кто не был молод и не жаждал приключений!
Жеребчиков, выслушав внимательно своего помощника, заключил:
— Хорошо то, что хорошо кончается! А вот если бы у них было все в порядке? Твоя вина — налетели на студентов, как татары на водокачку! Тоже мне, разведчики-пионеры! Надо было сначала мозги применить, а уж потом — приклад автомата! Выскочили, как черти… Ворвались, как басмачи! Тоже мне — Виктор Леонов выискался!
— Да надувная «резинка» и акваланг возбудили нас до безобразия! А так бы … А чего разбрасывают госимущество где ни попадя?
— Тебя забыли спросить — там никого нет и не может быть — на семь кэмэ в округе, а таскать каждый раз все это по камням да между скал?
Уток съели за ужином. Разрезанные ломтями тушки сочились нежным жиром, распространяя аромат копченой дичи. Слюна выделялась еще в коридоре у кают-компании. Недостатки у них все же были, целых два: — первый — на такую компанию их было, все же, мало, второй — к ним сейчас не было ни пива, ни водки … А жаль! Было не просто вкусно, но как-то уж экзотически вкусно. И точно — рыбой и не пахло. Палыч, иногда стрелявший уток на озерах и болотах в окрестностях Загрядья, всегда отмечал этот неистребимый ничем рыбный запах и привкус рыбьего жира у мяса этих птиц, приготовленных в любом виде, вымоченных в любом растворе. А тут — поди ж ты … Как жалел, что не выклянчил рецепта у ученого — видно, бывалого человека в охоте и в бродячей жизни. Но, когда поезд ушел, то поздно биться головой об рельсы … проверено не раз! И, тем не менее — снова грабли под ногами из-под земли сами вырастают … да все те же, как ни смотри!
На юте опять шла рыбалка-соревнование — на этот раз в пользу БЧ-5. Их лагун наполнялся быстрее! Фортуна сегодня была благосклоннее к «маслопупам». Минеры, метристы и комендоры метались с удочками с борта на борт, забрасывали с юта — но удачи не было! Нет ничего перемене, чем нравы начальства. желания женщины и рыбацкой удачи!
В качестве «рефери на ринге» выступал замполит, сменившийся с вахты на ходовом посту. Сам Сергей Константинович тоже ловил понемногу — для кают-компании. Пока везло не очень-то … А тут еще вдруг его рыбацкая снасть зацепилась за что-то — уложил, видно Сергей Константинович свой блестящий бронзовый «дуролов», хитрый такой — с поводком и крючком с наживкой из свежей рыбы, аккурат на дно, метров на сорок-пятьдесят, где уже скопилось всякой проволоки, швартовых концов … фиг знает чего еще … может, и другого военного лома, вплоть до бомб и снарядов еще с войны. И все — встал «дуролов» на месте, ни туда, ни сюда! Насмерть стоит!
Применил Сергей хитрые рыбацкие приемы по освобождению крючка — всё тщетно! Махнул рукой обреченно, и хотел уже было Васильцев леску дефицитную в те годы резать. И тут вдруг… что-то там внизу оторвалось от грунта и тяжело пошло вверх — вслед за выбираемой леской. Тихо-тихо, мертвым грузом, медленно, но уверенно!
— Ну, все — сейчас вытащу весь хлам, который сюда накидали, к вам на палубу подниму — пообещал приписной замполит зрителям.
И тут сигнальщик Ромашкин как заорал: — Товарищ старший лейтенант! Смотрите!
В изумрудной воде, уже на глубине пять — шесть метров виднелась чья-то страшная голова, и длинное серое тело. От нетерпения Васильцев резко поддернул лесу вверх, рыбе это не понравилось и она начала метаться, сильно натягивая леску. Ромашин барсом метнулся к надстройке и бегом притащил «экологический сачок». Здоровый такой сачок, с мелкой сеткой, который применяли для сбора с воды мелкого мусора — так было положено. Но, все-таки, он чаще работал как подсак для вытаскивания из воды крупной рыбы или крабов — было дело. И еще в некоторых полезных целях.
Вот сейчас и наступал именно такой случай — Васильцев подтянул трофей к самой поверхности, а Ромашин и Мединский — хвать рыбу сачком и на палубу — шмяк! Да та как забьется! Что-то ей, похоже, не понравилось!
Зубатка, толстая, злая, больше метра в длину! Может даже — полтора! Так всем показалось, особенно — счастливчику! Мединский ткнул ее в голову сапогом, а она как извернется, да ка-а-к вцепится ему в сапог! Народ испуганно отскочил от чудища.
— Прокусила! — заорал акустик от испуга. Но — так, чуть-чуть! А вот если бы кто сунул ей в пасть ногу в «тапочке с дырочками»[4] — то фельдшеру сегодня была бы работа по специальности.
Но за свою наглость рыба тут же получила по голове палубным ключом, оказавшимся под рукой у кого-то из трюмных. Злюка успокоилась и затихла. С дырой в башке рыбе стало как-то трудновато прыгать и кусаться!
— Отъелся хищник трески и другой рыбы поменьше! Абзац! А все жадность — хапнул кусок селедки, даже крючка не заметил! Видал, Гоша, что с жадными бывает? — с намеком спросил Ромашин у своего подчиненного Скрябина, к которому товарищи насмерть приклеили прозвище: «Скрягин».
Вызванные из кают-компании вестовые потащили зубатку командиру — показывать, и потом — деликатесную рыбу понесли чистить и готовить к жарке на «вечерний чай» [5] в кают-компанию. Должно было хватить на всех! Хотя, и у остальных офицеров сегодня тоже были рыбацкие трофеи, но — скромнее, скромнее … чему Васильцев был несказанно рад и оттого — горд!!
Он закурил от возбуждения. Метристы сделали несколько снимков момента подъема зубатки на борт — для истории. Кадры из штатной фототехники могут быть и не очень — надо будет посмотреть, что получится. Это же не родной «Зенит ТТМ», которым он часто хвастался пред коллегами.
Тут над ютом разыгралась воздушная битва. Возмущенные бакланы[6], налетали со всех сторон на одного из своих собратьев. Тот отчаянно орал. Васильцев разглядел у него красный клюв, красное оперение хвоста и … бортовой номер, написанный тоже красной краской.
Все стало ясно — прямо как апельсин. Скучающая братва — юные варвары, (что с них взять) — обычно ловили баклана на мелкую рыбку, прицепив ее к крючку и таща ее по поверхности. Глупая птица жадно кидалась на наживку, цеплялась. Чайку поднимали на борт, а потом расписывали пленника «под Хохлому». Выпустив птицу на волю, со злой непосредственностью жестокой молодости наблюдали, как бывшие товарищи, сначала испугавшись и шарахнувшись от нее, затем нападали на несчастную птицу со всех сторон. Запах, вид несчастной вызывали у птиц страх, а реакция страха, дает реакцию агрессии. Вот бедолаге и досталось …
Заведенный Васильцев пробежал на самый ют, построил обормотов и загнул лекцию … обо всем, лишь в самом начале коснувшись предмета и истоках опасного психического заболевания — садизма, о злосчастном маркизе де Саде, о милиции и преступном элементе. А так же — что с такими показателями, когда с виду нормальный молодой человек издевается над беззащитным зверьем — на деле он не может быть нормальным. Гайки в его мозгах открутились, крыша куда-то съехала, и обычно психиатры хотят знать — куда. А с такими записями не возьмут не только в милицию, (куда многие мечтали поступить), но даже в городскую команду по отлову бродячих собак … А издеваться над чайками ни один русский моряк не будет — по нашим поверьям, это души моряков! И не какие это не бакланы — это большие морские чайки, тем более здесь, в море. Это в поселке они шарят по помойкам в поисках объедков, прямо как вороны в «парадке» … А тут они честно охотятся за рыбой, пикируя на нее с высоты, как порядочные рыбаки. И понесло Сергея Константиновича по бездорожью … он лишь украдкой поглядывал на часы, наметив себе какой-то рубеж. Бойцы уже изнемогали и тихо-тихо материли смуглого электрика, по кличке «железный Хромец» — в честь Тимура (когда-то он провалился в открытый люк, ничего себе не сломал, но хромал еще долго …). Видно, это было его идея — с «Хохломой»-то .
Слушая все это из-за надстройки, Егоркин убежденно говорил своему приятелю Митрофанову: — Нет, что ты не говори, этот зам, Васильцев, тоже явный садист. А ты говоришь — я над лоботрясами издеваюсь … Да я — сама гуманность! Представь себе — построить вот так и полчаса вещать — специально, ему же — сам видишь — тоже все насмерть надоело, а он все вещает и вещает … Садист! Нет бы зарядить Тимуру в репу … гуманнее и доходчивее бы было. так нет же … точно говорю — садист! Но бакланам бортовые номера бойцы теперь ставить не будут … какое-то время
Наконец, Васильцев перевел дух, и распустил оболтусов по своим постам.
Когда Васильцев принял вахту, и взгромоздился на крыло ходового мостика, то он даже не подозревал, что сейчас начинаются очень интересные события.
Привычно глянув на карту, заглянув через «маску» на индикатор РЛС, «взбодрил» акустиков, приказал сигнальщикам опознаться с постами светом. Так, для практики …
Тут он заметил, что сигнальщик Баранов что-то пишет в тетрадке. Вряд ли это был конспект Уставов или чего-то еще! Точно! Это, братцы, были стихи! Ну, если быть точным и честным — то кое-как рифмованные строки. Ибо сентиментальные вирши в молодости пытаются писать все, кому не лень!
Сергей Константинович попросил у Баранова тетрадь — вежливо спросил: — Можно? — и углубился в чтение стихов. Что было нужно сказать? Где-то так — иногда в них попадались рифмы. Про размер строк и строф он, похоже, не слыхал.
А выглядело это все примерно так:
Точка, где одинокая бочка …
За сопкой зари догорает костер …
Прожектор с мостика с постами
Ведет о чем-то разговор!
— Ага! Правда жизни значит? Ну, и где ты видел костер зари в июле? — вкрадчиво спросил замполит поэта.
«Поэт» сказал с непосредственной чистотой: — А так красивее!
— Так ты бы еще тогда и про пальмы с попугаями бы написал — то-то твоя зазноба бы обзавидовалась!!! Сверху донизу … и потом — про рифмы — типа «любовь-кровь» и «репка — сволочь и залепка» ты, похоже, слышал, а про размер — нет! И какой разговор с постами, если из вас каждое слово «морзянкой» буквально дрыном выбивать приходится? Только что по голове не бьем! — и продолжал:
— А, интересно тебе, что такое размер, если это не размер бюстгальтера? Это значит, что количество слогов в строчках с одинаковыми рифмами, должно быть одинаковым! Иначе твои стихи нельзя будет прочесть, не икая! Читай Пушкина, Лермонтова, Есенина, журнал «Юность» с современниками. А вообще — если можешь не писать, лучше не пиши! А то поэты любят читать свои стихи — кому попало, лишь бы найти «свободные уши».
Между тем, количество нервных и психически-расстроенных людей растет — так вот, навернут тебя по голове, чем ни попадя, и ничего им за это не будет! А судья прочтет твои стихи — и вообще их освободит, как потерпевших … И. вообще — отвлекаться от своих обязанностей на вахте — это нарушения, а тайком кропая хреновые стихи, оставлять без присмотра доверенное тебе морское пространство — так вообще преступление! Тетрадь заберешь у меня после смены с вахты! Понятно?
— Так точно!
— Ну, вот — неси вахту дальше!
— Ну ты, Сергей Константинович, и мизантроп! — потянув за руку замполита, вполголоса сказал командир: — Вон, «птицеловов» по юту походя размазал, совесть у них искал, теперь вот поэт под руку подвернулся … Нет бы — подбодрить — у вас единственное военное училище, где русский и литературу как-то преподавали, а ты … — укоризненно покачал головой Жеребчиков, вышедший проверить вахту и покурить — заодно.
— Почему — как-то? Очень хорошо преподавали … — обиделся Васильцев за родное училище и преподавателей. — И преподаватели у нас были классные … — Васильцев припомнил с ностальгической грустью свое киевское прошлое.
— Наверное, не тебе чета? Знаний тебе книжками по башке не вбивали?
— Как сказать, по-разному, да уж, наверное, не на этой кафедре! — согласился Сергей и обратился к сигнальщику: — Пиши, Баранов, если охота — только один совет — читай сначала сам, оч-че-нь внимательно, и думай, что в итоге получилось! А то … Есть такая болезнь — графомания называется, заболеешь — и мозги высохнут, думать нечем будет! А то пишут стихи — все кому не лень! Вот не пиши стихов — и прослывешь оригиналом! А то некоторые «Казбек» для этого курят … Долго — пока окружающие этого не заметят!
— А другие — ногами-руками по-японски машут — подхватил Жеребчиков… И вообще, полагаю, что люди постепенно надоедают даже людоедам! От тесного общения …
Посмеялись … Васильцев тоже закурил — когда на вахте и дежурстве, то сигарета — это не просто дань вредной привычке, это еще и пять минут вахты — на фиг!
Командир корабля и его замполит тогда и думать не думали, что где-то в далеко, в северной части полигонов боевой подготовки флота, как раз закончились очередные торпедные стрельбы флотилии атомных подлодок. А их последствия существенно разнообразят завтрашний день. И не только славному экипажу капитан-лейтенанта Николая Жеребчикова, но и многим дядям с шитыми звездами на погонах. И даже МИД всего Союза будет этим озабочен. Знать бы, где упадешь, так и о соломке бы наперед позаботился … но кто знает? И жизнь была бы скучнее.
Хоть до дома и подать рукой,
не найдешь туда дороги,
коль с дурною головой … перевод с японского, но — по-нашенски…
Итак, стрельбы подлодок шли по плану — и противолодочные, и по надводным кораблям. А сколько этих стрельб было за последние два дня! Ангары катера-торпедолова были набиты стальными сигарами с практическими «головами», на некоторых из них до сих пор мигали сигнальные лампы. Команда торпедолова сноровисто собирала их по всем полигонам, укладывала эти металлические холодные «чушки» на стеллажи и порядком умаялась, и морально, и физически.
Но, наконец, их командующий передал приказание торпедолову топать в Загрядье, на торпедо-техническую базу, притаившуюся за одним из колен в Сосновой губе и сдать туда практические торпеды на исследование. От результатов этих исследований будут зависеть оценки боевых упражнений подлодкам, и, следовательно, результаты за учебный год. Важное дело!
Прибравшись слегка на палубах и в настройке, команда повела свою посудину в назначенную точку. Командир получил добро всех положенных оперативных дежурных. Кораблик весело бежал себе назначенным курсом, распустив за собой белые усы бурунов, убегающих прочь от форштевня. Стояла, как уже говорилось, белая-белая, но глубокая ночь. Всем смертельно хотелось спать — сказывалась многодневная усталость и рваный, короткий сон лишь иногда. А кроме команды на борту были еще флагманский минер в звании капитана первого ранга — старший на борту, флагманский штурман одной из дивизий и еще несколько заинтересованных в исходе торпедных стрельб офицеров, вахтенный офицер с одного из вторых экипажей атомоходов. Понятное дело, с каютами на катере проблемы, но место, где прикорнуть на и вытянуть усталые ноги, найти было можно.
С чувством исполненного долга, все так и сделали. А в кубриках уже вовсю стоял заливистый храп. Сам старший на борту, в уступленной ему хозяином, каюте командира катера, храпел так, что в соседней каюте капитану морской ракетоносной авиации, приписанному на учения для согласования действий, снился сон, да такой правдивый, что ты!
Он ясно ощущал, что стоит на старте рядом с ВПП[7] и слышит гром двигателей стартующего бомбардировщика, только тот что-то долго не взлетает … Вот такие бывают ассоциации от посторонних ночных шумов. Да! А у вас?
Командира катера сон тоже сморил, и он, спустившись вниз, пристроился в рубке, около крошечного прокладочного стола. Наверху остался один рулевой — матрос, прослуживший целых полгода. Сам! Ибо его командир отделения передвинул свою вахту на более позднее время — без ведома командира, конечно. Словом — все как положено — если какое-то нарушение допускает командир, то далее нарушения рождаются сами собой и идут снежным комом! И еще — суммарный вектор всех случайных нарушений всегда направлен в сторону большей аварии или неприятности — если мягко сказать[8].
Как сбился курс — точно никто не знал. Скорее всего, рулевой просто прозевал поворот, а вахтенный офицер не вовремя задремал. Ага — на вахте — оно всегда не вовремя! А что — берег далеко, цели — ни одной в целой округе, море — спокойное, почти полный штиль и видимость — сто на сто! Отсюда и спокойствие.
Вот так они и «ехали». Долго ехали, надо сказать! И ушли они потихоньку за «линеечку», то есть — за госграницу и вперлись прямо в территориальные воды соседнего государства, мало того, стали даже пытаться заходить в какую-то их рыбацкую гавань.
Хоть у потомков викингов просто не могло быть нашего родного разгильдяйства, но соседи тоже проявили беспечность. Их посты и сторожевые корабли мирно наслаждались предутренним сном. Короче, прохлопали себя ушами по щекам. Если не сказать хуже … но сама мысль об этом даже сейчас как-то радует национальное самолюбие …
Каму мы, на фиг, нужны? Примерно так думали они себе сквозь предательский сон на вахте. Главная их служебная забота — чтобы наши рыбаки не вперлись в их воды в погоне за косяками трески, и не нагребли неквотированных запасов (бывало!), но тех даже за горизонтом видно не было … Не сезон, однако!
Утро, тишина, море — зеркалом…. Радио — молчит, светом никто не вызывает — еще бы! Старший на борту проснулся — сработал биобудильник. Посетил гальюн, всполоснул лицо прохладной водой, вытер его большим накрахмаленным носовым платком. Сложил его аккуратно — еще пригодится!
И лишь после этого поднялся на ходовой, в самом приятном настроении, разминая на ходу болгарскую сигарету. (Тогда, пожалуй, это был лучший выбор — ибо выбора особого-то и не было!). Лучше бы он обошелся без этого «барства» и поднимался на мостик бегом! Но кто знал?
— Ну, что? Скоро там Загрядье?
— Скоро, скоро! — успокоил его рулевой: — уже крыши видны, товарищ капитан 1 ранга!
Тут холодная испарина враз прошибла товарища капитана 1 ранга. Сигарета растеклась между пальцами мелким порохом.
— Что-о-о! Крыши? — испуганно вскрикнул он и вскинул голову.
Достаточно было одного беглого взгляда на берег — влипли! Вся штука в том, что крыши в Загрядье можно было увидеть, лишь предварительно обменявшись позывными с парой постов, дозорным кораблем, да и пройдя минут тридцать узкой и длинной губой, куда еще надо попасть по створам.
А тут — вот они — крыши! Ярко-красные черепичные крыши на одно-двухэтажных аккуратных домиках, рассыпанных на берегах. Веселенькие такие, разноцветные хатки. Но совершенно не наши! Причалы с крошечными рыбацкими суденышками и … серые патрульные катера береговой охраны! Мать-мать — мать! Вот это поспали! Разбираться будем потом!
— Лево на борт! Вперед — самый полный! В машине! Просыпайтесь — подъем, тревога! Матерь вашу так — разэдак! Самый полный вперед и еще чуть-чуточку!
Услышав его вопли по внутренней связи, на ходовой мостик высыпали все! В том числе и те, кто должен был не допустить всего этого…
Штурман лихорадочно определял место — технических средств навигации было маловато, но берег — вот он — весь в ориентирах! Маяки, знаки (правда не светящиеся по случаю летнего времени) горные вершины и те же крыши — определяйся — не хочу!
Тут проснулись хозяева и сторожа этих вод, удивившись, видимо. чего это непонятное суденышко истошно взвыло и рвануло прочь из фиорда, чего это у нас не понравилось?
Потом с трудом, но — все же дошло. На патрульных катерах стали шевелиться! Стали запускать движки, которые, понятное дело, не хотели сразу запускаться. Обычное дело в таких случаях — желаемый результат всегда меньше 50%.
Хозяева просто не доперли — какое счастье им валило в руки, с высокопоставленными офицерами, с новыми торпедами, со сводами по опознаванию и прочими интересными документами!
Но — тоже проспали свое счастье и никакой радости НАТО не доставили!!!
Поэтому местное командование очень бы хотело, чтобы все сошло по-тихому, и отпустить бы катеришку с миром. Но зрителей обоюдного ляпсуса военных моряков наших стран было многовато — рыбаки как раз собирались выходить в море на полутородесятках шхун. Свидетелей было настолько «до»… что рот им не заткнешь! Командиру района уже виделись заголовке всяких «Даг Бладетов» — «Кому мы платим налоги?», «Почем нонче наше безопасность?» « Русские ходят в наши порты, как к себе домой!». Примерно так!
Наш капитан 1 ранга доложил с торпедолова командованию на закрытом канале. Нужна была помощь и прикрытие — одно дело безоружный катеришко, а совсем другое дело, если около него вдруг окажется советский боевой корабль!
Командующий принял решение — и понеслись команды, разворачивались командные пункты, приводились в повышенную готовность дежурные корабли и береговые посты и центры наблюдения.
На ходовом мостике, где уже готовился к сдаче вахты старший лейтенант Васильцев, поддергивая на рукаве походного пальто (прохладно ночами, однако, ) красно-бело-красную повязку «како», щелкнул динамик и истошный голос старшины 1 статьи Жемчугова проорал: — Получен сигнал оперативного: — Боевая тревога!
Услышав эту команду сквозь сладкий, предутренний сон- командный пост связи был в двух шагах от его каюты — командир моментально, в трусах и тельнике, в тапках на босую ногу, влетел к радистам. Оперативный ОВРы был уже на связи. Полуминуты хватило на уяснение главного — все остальное потом, а сейчас: — Вахтенный офицер: команду по кораблю «Боевая тревога», корабль к съемке с бочки изготовить! — подчеркнутый металл в голосе не давал сомневаться в серьезности команды — даже спросонья.
Застегивая крючки походного овчинного пальто, на мостике появился Бобровский и, схватив «банан» ГГС, стал отдавать команды и принимать доклады.
— Вот теперь посмотрим, чему наши орлы научились! — спокойно сказал Жеребчиков, уже в полной походной форме, тоже выбравшийчя на ходовой. Он по ВПС вступил в переговоры с оперативным. Тот сообщил ему о происшествии и передал приказ комбрига следовать к госгранице (опять!) и обеспечить выход торпедолова из территориальных вод соседа — любой ценой, но не применяя оружия по сторожевым катерам соседней страны.
— Действовать решительно, но осторожно! — приказал сам комбриг, взявший связь с дежурным кораблем на себя. — Тебе в поддержку готовятся ПСКР и дежурный МРК! Так что — вперед полный навстречу этим размандяям, выполнить задачу! Выручайте попавших в беду!
Тем временем корабль уже снялся с бочки и набирал обороты. На тонких нотах запели форсажные турбины, встречный воздух заметно уплотнился. Лаг показывал такую скорость, какой пожилой корабль давно уже не бегал! Почти проектную!!! К искреннему удивлению своего командира.
Механик все-таки был знатоком своего дела и классным инженером. И многое мог — когда было надо, и очень надо! Но в обычные дни, на частых рядовых выходах, у него же было пятьдесят пять очень технически аргументированных отговорок на требования командира добавить две-три сотни оборотов. Грамотный командир Жеребчиков — но все же — не инженер-механик — только руками разводил. А вот сейчас — когда тревога без дураков — корабль несся птицей, даже бурун оставался далеко за комой, а из под форштевня волны вставали аж до самого бака, а за кормой за ними гнался бурун, выросший намного выше юта и растянувшийся на добрый полукабельтов! Красота! Да, было в этом что-то, приподнятое до восторга! Между прочим — и в противоракетном плане — тоже ничего. А с учетом обстановки … чем черт не шутит?
Штурман, поднявшийся на ходовой, и ловивший в пеленгатор знаки на берегу, одновременно щелкая секундомером, восхищенно доложил командиру: — Ход 39 узлов, причем, не по лагу, а — фактически!
Динамик на ходовом удовлетворенно проворчал голосом Михалыча: — Ага! По формуляру — 41 узел! Кое-что еще могём!
А вот и пограничная река. Сигнальщики, приняв желаемое за действительное, обнаружили было «корабль», а метристы даже определи его курс и скорость. Жеребчиков хмыкнул — это был островок Шипс-Хёльме, действительно похожий на корабль — что и следовало из его названия. Видать, не мы первые обманулись, бывает! Но тут же «натер холку» радиометристам — откуда взялись у острова курс и скорость? Им ответить было нечего …
А вон уже и торпедолов просматривался в бинокль, а за ним, на незначительном удалении, бежали два патрульных катера береговой охраны соседей.
Жеребчиков заложил циркуляцию вправо, сбавил ход до среднего. Бурун за кормой тяжело осел, волны выплеснулись на близкий берег, шарахнув по стене унылых скал.
Командир развернул на левый борт орудие и РБУ. А с права на траверзе уже просматривался МРК, весь в натужном дыму главных двигателей, а еще дальше и ПСКР, тоже спешивший на помощь!
С постов выходили на связь с торпедоловом. Женский голос умолял: «Давай, давай, маленький!» И катер, «маленький» по условному обозначению в открытом радиообмене, давал! На нем только что ладонями не гребли! Увлекшись, дежурный оператор уже называла его в азарте не «маленьким», а «миленьким» — все искренне переживали за исход дела.
«Бугель -104, Бугель-104! Осторожнее, вы в пяти кабельтовых от линейки! Соблюдать осторожность![9]» — вот и дозорному кораблю досталось внимание!
Штурман обиделся: — Вот без сопливых разберемся, сколько нам до линейки! Обкакались на молоке. Теперь будут дуть и на холодную воду! Их начальник по мозгам-то уже получил!
Впрочем, патрульные катера не очень-то и спешили — так, больше изображали активность.
Жеребчиков это заметил и сказал в слух: — Если вдруг догонишь — надо что-то делать, из пушек или пулеметов шарахнуть придется, десантную партию высадить … Корабль — военный, хоть и без оружия, но под военно-морским флагом, с бортовым номером. А на хрена соседям третья мировая война? Вот то-то! Всякие там МИД-овские ноты будут, посла нашего вызовут, куда следует … это конечно! Но это же совсем другое дело! Пока стрелять не начали и кровь не пролилась — обо всем можно договориться! Опять же — они давно заметили со своих постов наши боевые корабли — которые в случае стрельбы, тоже будут вынуждены что-то делать! Нет, догонять и захватывать не будут!
Как в воду глядел! Буруны под форштевнями катеров несколько упали, головной начал выписывать кренделя — циркуляции по корме торпедолова, пересекая его кильватерную струю. Видно, командир сторожевичка не хотел очень уж сближаться с преследуемым.
И вот — горемычный торпедолов пересек «линейку» — линию госграницы. Он стал сбавлять ход, сближаясь с МПК. Жеребчиков уже приказал лечь в дрейф — к радости Сергея Михайловича — и двигатели нетерпеливо урчали на холостом ходу.
А вот он — тут как тут — и ПСКР, который должен был сопровождать торпедолов. С гордым видом одержанной победы!
Жеребчиков хмыкнул — а куда они теперь денутся. Они сами рады-радешеньки дойти до нашего Загрядья. Всё в игры играем, шпионов ловим! Хотя бы так!
МРК, для убедительности даже открывший крышки ракетных контейнеров, тоже получил команду на возвращение. Только про МПК как-то все забыли, когда «отлегло» и опасность миновала.
А тут вышел из строя дизель-генератор, пришлось доложить — и комбриг махнул рукой и разрешил зайти в базу для аварийного ремонта. Это вместо благодарности! Все прибодрились.
Не спеша, гордые своим участием в таком щекотливом деле, вошли в базу и встали к причалу. Торпедолов же стоял на отдельном причале, а около него уже приткнулись несколько «УАЗиков», начальство разное прибыло. Часовой на причале — из пограничников, с автоматом, что ты ! Он демонстрировал свою значимость и цеплялся к проходящим офицерам.
В кают-компании накрыли завтрак. Бобровский, уплетая «яйца квадратные» — нехитрый, поднадоевший омлет из яичного порошка. Заметив замполита, плюхнувшегося с разгона на свое место, он ехидно сказал Васильцеву — С тобой в дозоре — как-то не скучно! Я за два года столько приключений не припомню, как за два этих дня!
Сергей парировал: — Нет, это я на ваш корабль — больше не ногой! Пусть Нешевелин сам тут сидит! Безвылазно! Служил себе спокойно, никого не трогал — а тут чуть не принял участие в организации новой заварушки! Причем, сразу же, как только попал на ваш славный боевой корабль!
— Да, нескучно как-то! — поддержал своих офицеров Жеребчиков, укрепляя на бутерброд кусок сыра. Ему доложили о прибытии на причал хлебовозки со свежим хлебом — оперативный дежурный, а то — и сам комбриг проявили заботу.
— Что обидно, товарищ командир, что уже про нас забыли! Нормативы все перекрыли, сделали все как надо — и хоть бы спасибо какое хоть кто сказал! А вот ежели бы чего не так — вышло — изодрали бы, как Шкипер когтедралку, пух и перья до небес летели!
— Вот и радуйся, что хотя бы не изодрали! Лучшее поощрение — это ненаказание, а высшее — снятие ранее наложенного взыскания! — хлебнув кофе из стакана в серебрянном подстаканнике, Николай снисходительно заключил: — молодой еще! Поймешь после и на своей шкуре проверишь!
БЧ-5 во главе с Михалычем уже разбирала «сдохший» дизель, как солдат винтовку. На всякий случай. Без малейшего промедления, механик уже дал команду на запуск котла — экипаж надо помыть, воду пополнить … Бывалый Михалыч точно знал — не застоимся … Еще час, другой и — начнут потихоньку, но настойчиво, выпинывать кораблик из базы …
Тем не менее, Сергея Михайловича, опытного и грамотного инженера мучили некоторые сомнения. Не нравились ему какие-то шумы в насадке левого винта, которые проявились при утренней гонке. А док еще только в октябре, через несколько месяцев … [10]
Он вошел в каюту командира, пряча за спиной аккуратный лист ватмана, с каким-то эскизом.
Жеребчиков тяжело вздохнул, и выругался про себя. «С ерундой Михалыч в неурочное время вваливаться не станет! Значит … жди неприятностей» — подумал Николай.
Механик пришел уже с готовым решением. Для того что бы осмотреть насадки, командир БЧ-5 предложил перетянуть на швартовых концах корабль, так чтобы он встал на причале кормой к осушке, а на отливе он и его старшина турбинистов Семанкин, в обеспечении Егоркина, известного дипломированного водолаза, в легководолазных костюмах подлезут в подзор и посмотрят. насколько возможно, что там с насадками. Дело, в общем, не новое, ранее такие действия тоже успешно проводились, и Жеребчиков пошел к комдиву за разрешением. Тем временем, довольный погранец уже весело выбежал из залива к своей точке дежурства, за Заячьи острова.
Так что шансы на «добро» комбрига задержаться в базе, резко возросли, Так оно и вышло!
Начали перетаскиваться вдоль причала и кораблей, последовательно перебрасывая концы и подтягиваясь шпилем. Даже бородатый комдив вылез с матюгальником на крыльцо штаба дивизиона и давал ценные советы, старательно мешая соображать командиру и внося сумятицу в работу людей. Вопреки его помощи, все-таки справились задачей довольно быстро.
Дождавшись отлива, облачившись в гидрокостюмы Михалыч и его мичман Семанкин полезли вводу с фонарями, страховочным фалом и всякими одним им ведомыми железяками.
Все оказалось не так уж и плохо, во всяком случае насадка могла еще потерпеть. Вот об этом Михалыч и решил доложить замкомбригу по ЭМЧ, капитану второго ранга Джигину, который просил его доложить по результатам в любое время. Сергей, нимало не смущаясь своего экзотического вида, поленившись переодеваться, пошел к телефону в рубку дежурного, что-то довольно насвистывая.
В рубке же, умаявшись за минувший сумасшедший день, мирно дремал мичман Леня Кривов, по прозвищу Майор Пронин. Ну и дремал бы себе, подумал Михалыч, еще бы у меня голова за вашу бдительность не болела. Так нет, какого-то хрена улегся руками прямо на телефон, а них положил свою буйную кудлатую голову в белой фуражке. Довольно бесцеремонно Михалыч спихнул мичмана с телефона. Тот проснулся, открыл глаза …
И можете себе представить, что он почувствовал — над ним стоял здоровенный, мокрый аквалангист, в черном костюме, а с костюма ручьями стекала воняющая соляром вода.
«Все! Амба мне — подводный диверсант! Надо же — проспал! Врешь, не возьмешь — живым не дамся! — заорал Леня и бросился на Михалыча и схватил его за горло. Михалыч, между прочим был в те годы мужик не слабый, спортсмен, но куда ему против перепуганного Лени! Главное, из помятого горла механика шли только одни невнятные хрипы! А Леня стал еще и бить его головой, так как руки были заняты!
Чем бы все дело кончилось — неизвестно, но тут ворвались мичман Егоркин и сам дежурный по дивизиону, вернувшийся с обхода. Вдвоем они еле-еле оторвали раздухарившегося Леню от капитан-лейтенанта. Чем и спасли хорошего, вобщем, механика от злой нелепой смерти…
Михалыч даже материться не мог! Вот так вот попадись кто нашим мичманам не в добрый час — голыми руками … вот потому помощнику дехурного пистолета-то и не давали! — решил для себя Егоркин. А если бы — пистолет? Так он бы до Норвегии бы наступал! Вот как — знай наших! Понятное дело, Леня ни за что не признавался, что он спал, а Михалыч — что специально старался спровоцировать. Опять чуть было они не сцепились!
Вот с докладом замкомбригу получилось не очень — Михалыч сипел в ухо Семанкину, а тот переводил его сипы и хрипы и рассказывал детали осмотра Джигину. Понятное дело, тот мало чего понял, только очень изумлялся. Да сетовал — где бы он такого еще инженер-механика нашел бы вместо Михалыча.
Вот только на каком-то своем листе готовности поставил против МПК Жеребчикова два жирных плюса — и за восстановленный дизель-генератор, и за осмотренные насадки винтов. Вот такие они, механики — главное для них железяки …
Бобровский, узнав обо всем этом, вздохнул — больше не осталось никаких поводов задержаться в Загрядье.
« Придет утром комбриг — и выгонят нас, как дворового песика из хозяйской хаты!» — уверенно подумал он, проверяя свои личные запасы сигарет и лакомств. «Хватит!» — решил он и через несколько минут уже спал в своей каюте без задних ног.
Как он думал — так оно и вышло! Не надо было быть великим шаманом, чтобы предсказать действия родного комбрига! Еще задолго до обеда корабль опять оказался в «Точке, где одинокая бочка…»
Надо же — вроде бы — ерунда, фигня-фигней, а вот привязалась строчка, запомнилась … — удивленно думал Васильцев, готовясь заступать на очередную вахту.
Через пятнадцать минут наступало завтра …
[1] Не то, чтобы они ему очень нравились — было курево и получше — но просто потому, что «Казбек» на бригаде НИКТО больше не курил … Вы понимаете?
[2] Типовой позывной пограничных кораблей в то время.
[3] Наш механик искренне так считал, и у него было много единомышленников среди коллег… Не думаю, чтобы сейчас это как-то изменилось
[4] Были такие форменные тапочки для внутренних помещений — на подплаве, или на надводных кораблях, уходящих на боевую службу в районы с тропическим климатом. Их еще называли «подводницкие» тапочки. Говорят, что было на них 38 дырочек для вентиляции, сквозь которые шел соответствующий запах. Не знаю — не пересчитывал.
[5] Название — вечерний чай — совсем не означает, что офицеры получают только чай. Наоборот — старпом бы очень обиделся на вестовых, если бы они подали только чай. Разносолов особых обычно не было, но … Старпома обижать — грех! Вот это вестовые знали и старались соблюдать…
[6] Вообще-то этих птиц надо называть «большие морские чайки». Но их везде так называют — даже дикторы местного телевидения. Наверное, это даже не военно-морской сленг, а — местный, региональный…
[7] если кто еще не догадался — взлетно-посадочная полоса. Такая бетонная дорожка, по которой вперед-назад бегают самолеты, когда им вдруг захочется полетать.
[8] мерфинизмы по-флотски
[9]В те времена — Типовой позывной боевого корабля, с добавлением бортового номера
[10] На МПК этого древнего вида была особенная силовая установка, комбинированная газотурбинная и дизельная. маршевая скорость обеспечивалась высокооборотистыми дизелями, а вот на форсажных ходах все было по-новому сложно — в длинные, восьмиметровые насадки на винтах турбокомпрессоры через специальные кольца нагнетали воздух и создавали уплотнение перед винтом. Скорость достигала 40 узлов. Примерно так, это по памяти. Несмотря вроде бы на интересное решение, об этом нигде не сказано, или я просто не нашел.
Виктор Белько
