О Владимире Тыцких, человеке и поэте
Эту крепкую основательную фигуру с удочкой в руке и небрежно надвинутой на высокий лоб вязаной шапочке невозможно не выделить глазом на краю острова Русский, омываемого густой синевой залива, уводящей в непостижимую высь небес…В этой синеве, как на полотнах художников Возрождения, для чутких душой и сердцем скрыто обиталище высших сил, символ иного, вечного мира, неразрывно связанный с откровением. Для романтиков, мечтателей, поэтов… Человек с удочкой на берегу – поэт…
Там, за сопками Русского, Океан, неподвластная смертным стихия, чье дыхание, здесь, в Приморье, может в миг, смешав все краски, взорвать идиллию покоя широкими, подобно экспрессионистским, мазками, нагнать грозовую волну, дожди, ураганы…
А пока рыбак сосредоточенно меняет наживку, не обращая внимания на устремленный на него глазок фотокамеры. Владимир Тыцких, морской офицер, подводник, публицист, историк… Поэт.
Те, кто ходил с ним в морские походы, видел на встречах с читателями, кто служил и работал с ним долгие годы, говорили о том, что вокруг него меняется «температура». Вместо очередных банальностей, предписанных каким-нибудь официальным сценарием, можно ждать шекспировских по накалу эмоций…
Здесь, над заливом, он… спокоен. Кажется, его вообще трудно вывести из себя. Там, где другие напрягают жилы и голосовые связки, ему достаточно выдержать долгую паузу, сделать замкнутое или ледяное лицо и говорить подчеркнуто тихим, вежливым голосом.
«Я — поэт. Этим и интересен» — так начинает Маяковский свою автобиографию. Не опровергнуть. Жизнь и мысли поэта — в его стихах. Можно много писать о Тыцких: родился на Рудном Алтае… окончил Киевское высшее военно-морское политическое училище. Служил на кораблях и подводных лодках на Балтике и Тихом океане… Автор более 30 книг прозы, поэзии, публицистики, литературной критики. Член Русского географического общества… Можно так же писать о том, что стал он известен как блестящий публицист, успешный организатор культурно-исторических проектов, автор поэтических сборников. Но не должности, звания, награды, а книги, творческая позиция определяют отношение к Владимиру Тыцких и друзей- единомышленников, и читателей.
В нынешнем «обществе спектакля», в ситуации, по точному определению поэта, «раскола литературы», где писатели усвоили приемы коммерческого пиара для более успешных продаж своих «литературных продуктов», заветы классической русской словесности отринуты как архаика. Но, кажется, теперь и читатель не ожидает от пишущих пастернаковской «полной гибели всерьёз», «строчек с кровью» — того чуда преображения слова, когда «кончается искусство, / И дышат почва и судьба»… Цепляют публику «слова-погремушки», а законодателей мод в культуре, преимущественно в столицах, наблюдающих российскую жизнь из комфортного далека, охватила болезнь, подмеченная выдающимся философом Э. Чораном почти век назад в Европе: « Из европейской поэзии исчез крик. Осталось жонглирование словами, художества акробатов и эстетов. Эквилибристика опустошенных».
Так что вряд ли стоит удивляться, что у многих ныне стал рудиментом тот некий таинственный орган, помогающий различать подлинное слово, боль и переживание от изощренных имитаций и подделок с налетом скандала или эпатажа.
Поэт Владимир Тыцких на этот счёт не имеет иллюзий, может, поэтому в песенный строй его поэзии временами вторгается публицистика, чтобы ярче обозначить свою позицию в отношении к тем, кто пытается насаждать ущербные нравы и нормы в литературе, в творчестве:
«Иные книжки вы прочтёте — / Таких я сроду не писал/ Вы слышите другие звуки, / Другое гоните кино./ Но Букер ваш и Антибукер, /И всплыть или упасть на дно — / Теперь, похоже, всё одно. / Вы не прочтёте этой книги. / У вас другие вкус и цвет, /Сюжеты, фабулы, интриги; /Другие яблоки и фиги, /Другие крылья и вериги… / А впрочем, крыльев больше нет» (из сборника « С правом ношения…»).
«Бескрылый» литературный контекст, в котором приходится существовать верному иным ценностям писателю, способен вызывать горькое чувство безнадежности: «Останемся недорассказаны, /Недопрочитаны уйдём».
А вот еще более трагические строки: 29 ноября 2020 года – «Здесь ни стихи, ни песни не нужны, Здесь нет дороги к дому или храму, /Здесь жить нельзя и невозможно — быть, / И нет, как нет непревзойдённой драмы, / И не о чем, и не с кем говорить…».
Наконец, почти классическое – «НАДПИСЬ НА СГОРЕВШЕЙ БЕРЁСТЕ».
Прости, Святая Русь, мой непобедный стих.
Не за себя боюсь — за гусляров твоих.
Про горний свет поём на дне вселенской тьмы.
Да мы ли здесь живём? Да и живём ли мы?».
Поэт преодолевает подобные настроения, находя опору в мужестве современников, афганцев, в подвиге воевавших на Кавказе, в стойкости перед лицом смерти моряков-подводников:
«Капитан-лейтенанты записками с «Курска»
вам напомнят, какое у вас ремесло…»
Его не покидает вера в то, что есть высший замысел о России, а поэзия призвана разгадывать этот замысел. Что настанет ещё, придёт, «будет времечко заветное: /Ребята с нашего двора /Возьмут гитару ночкой светлою/ И в круг сойдутся у костра. /И, может статься, с песней новою / Хотя б на несколько минут/ Возникнет слово, нам знакомое, /И ноты наши оживут».
В. Тыцких и в жизни, и в творчестве далек от любых модных течений и словесных игр, от сочинительства на потребу дня. В его стихах — исповедь человека, раненого в сердце грандиозным историческим переломом, выпавшим на долю нашей страны на этапе смены веков. И он, чтобы выстоять, стремится разглядеть в смутном и обманном настоящем опорные точки — свет и величие прошлого Родины как обещание будущего победного её возрождения. Пожалуй, об этом одно из самых сильных стихотворений его нового сборника «С правом ношения…» — «Мы ли дороги свои выбирали, /Небо ли нам загадало пути…», а также более раннего — «У каждого свой Шевардинский редут», где философия истории, явленная в этом кровопролитном сражении, становится пророчеством и наставлением поэта нам, сегодняшним, нередко до конца не осознающим, на каком роковом рубеже стоим: «Мы-то думали: всё! — наши мирные будни/ мы навек защитили в последнем бою./Только вот он опять, гром тяжёлых орудий,/вновь смертельную песнь автоматы поют».
«Понятие «лирический герой», на мой взгляд, неприменимо к исповедальным стихам Владимира Тыцких. В них поэт не надевает маску, не играет с читателем в литературные игры: здесь всё взаправду, всё — от своего имени», — пишет о нем критик Эльвира Кочеткова.
В. Тыцких — не просто автор, и он действительно не наделяет некоего абстрактного двойника ролью донести до читателя волнующие его события или переживания. Поэт сам действующее лицо в своем лирическом высказывании… На это нужна отвага, готовность к тому, чтобы впустить в личное пространство других, кому, возможно, чужды или даже враждебны твои мысли о жизни, любви, войне, литературе, о России… Тем более, когда популярно мнение: литература, искусство — развлечение… или — «в тексте самое главное — текст». А не «утешение и путь». Владимир Тыцких иронически снисходителен к такому читателю:
«Я знаю, что меня вы не читали.
И правильно. Я не из ваших снов…»
Погруженный в традиции классики, интонационно и образно привнося в наши дни музыку русской поэзии: Гумилёва, Есенина, Ахматовой, поэтов-фронтовиков Великой Отечественной, — он не стремится поражать напором амбиций, создавать интонационные и синтаксические диссонансы, демонстрировать свое «я» и эрудицию, как остроумно определил критик одного из модных писателей — «с энтузиазмом эксгибициониста в вечернем парке». Или — «заголимся и обнажимся» по Достоевскому…
Владимиру Тыцких удаётся едва ли не главное для поэта: возвращая исповедальность, прямое высказывание в со-беседование с читателем, он покоряет его своей искренностью, энергией образов и сравнений, увлекая в круг собственных переживаний и раздумий о времени и человеке. Содержание, интонации, дух его поэзии обладают таким мощным эмоциональным зарядом, что не замечаешь, порой, отдельные несовершенства техники стиха, риторичность. Подкупает так необходимое ныне мужество противостоять с насмешкой и без пафоса деспотии любых манифестов, групповых мнений и оценок.
«Нас нынче мало. Ну и что?
Как говорится, мы в тельняшках.
Пусть нам в морских глубинах тяжко –
Но там не видит нас никто.
И для сомнений нет причин:
Подводники — народ особый.
Мужчина океанской пробы —
Один на тысячу мужчин…»
Надо сказать, в нынешней феминизированной литературе, зараженной (якобы интеллектуальным) пустословием и мелодраматическими эффектами, выдаваемыми за свободу творческого самовыражения разнообразными девиациями, волевое, мужское начало практически отсутствует как в прозе, так и в поэзии. Есть надежда, что с приходом нового поколения пишущих, талант которых раскроется под влиянием драматического противостояния в Новороссии, под обстрелами где-нибудь под Авдеевкой, атмосфера, ситуация в литературе станет иной. Здесь-то и окажется особенно важным, зазвучит по-новому, отзовется в сознании и на страницах книг наследие русских и советских классиков.
Стоит сегодня перечитать гениальное стихотворение Н. Языкова «К не нашим», написанное в 1844 году, чтобы увидеть, как молнии его слова, обращенного более столетия назад к сладкоречивым ненавистникам России, для кого «наши лучшие преданья/ Смешно, бессмысленно звучат; /Могучих прадедов деянья /Вам ничего не говорят;.. Святыня древнего Кремля/ Надежда, сила, крепость наша —/Ничто вам!», — прорываются сквозь информационный шум, чтобы высветить неубиваемую «оракулами юношей-невежд» цепочку исторической и культурной преемственности, непостижимым образом сохранившейся в творчестве современных русских писателей, среди которых и Владимир Тыцких.
Ещё и поэтому, чувствуя за спиной правду «святой русской литературы», он не боится казаться «неактуальным» или, что звучит ещё позорнее для российской креативной касты, патриотом… А ведь подобные ярлыки-обвинения сломали творческие судьбы немалого числа русских литераторов, режиссёров, художников в последнее тридцатилетие. Слово В. Тыцких на всём протяжении писательского пути, в стихах, в публицистике, в статьях по истории Дальневосточного края и Тихоокеанского флота — настоящий боец за возрождение традиций, исторической памяти, опыта поколений, «отмеченных служением государству, культуре, Русскому Слову в высоком, метафизическом смысле. В подходе Тыцких к творчеству как духовной работе видится отблеск пушкинского гения: в простом, ежедневном чувствовать вечное.
«Восходят и заходят времена, / Страница за страницею врастая /В суровые земные письмена, /Которые история листает./ Невнятным бормотанием во тьме /Угрюмых тайн, безмолвия былого/ — Как белое на чёрном полотне — /Спасительное проступает слово./ Рождается в борении стихий, /Живёт и волей дышит из неволи./ Из мелочей, из всякой чепухи. / Из бед. Из безнадёжности. Из боли».
Владимир Тыцких понимает: нынешний «раскол литературы — явление не отдельное, не самостоятельное. Оно отражает характер всей нашей жизни, является её частью. У нас всё стало фрагментарным, осколочным, выпавшим из общего целого — экономика, культура, окружающая среда, профессиональные и творческие связи, человеческое общение». Да, в одиночку и даже вместе с единомышленниками по литературному цеху не «по силам повлиять на эту державную беду», пишет он в одной из своих статей, — «но то, что можем, мы должны делать для собирания и воссоединения родной литературы, для укрепления доверия и взаимного интереса между писателями и читателями, где бы они ни жили».
А пока цвет настроения поэта — тревога!
И снова не уснуть…
Как эта ночь тревожна!
Как стрелы чужаков
Губительно остры!
И мчится встречь судьбы
Мой век неосторожный,
По всей Руси горят
Сигнальные костры.
Пусть эти костры станут, как на знаменитой картине Николая Рериха, огнями победными….
