Скажу откровенно, что мне в службе всегда, за исключением небольших временных нюансов, везло с моими командирами и начальниками. Известный афоризм, который приписывается то древнему стратегу Ксантиппу Афинянину, то Наполеону Бонапарту, гласит: «Армия баранов под предводительством льва сильнее армии львов под предводительством барана».
Не представляю себя среди баранов, но я точно уверен, что мной всегда руководили львы. Все они были разными, со своими плюсами и минусами, кто-то получше, другие наоборот, но ни о ком не могу сказать плохо или на кого обижаться. Мы все вместе служили Родине и делали общее дело. Несмотря на то, что тогда практически все командиры и начальники были зрелыми людьми, они тоже шутили и иногда даже смешно. Правда, от некоторых шуток бывало иногда и «больно», но в итоге преобладал позитив. Не скрою, что были моменты, когда серьёзные вещи, поступки и слова вызывали улыбку, а их «авторы и творцы» даже не догадывались об этом. Все эти действия таких руководителей были чисто случайными, неосознанными.
Но были и такие, которые обладали довольно развитым чувством юмора и способностями вплетать это чувство в будни службы. Трудно сказать, что это у них было — врождённый дар, жизненное приобретение или простое лицедейство, но отдельные, на мой взгляд, сознательно показывали настоящие шедевры. Именно таким был мой первый командир корабля капитан-лейтенант Мохов Игорь Станиславович.
Капитан-лейтенант Мохов, который незадолго до моего прибытия получил это звание, считался в бригаде одним из лучших и перспективных командиров кораблей. Энергичный, инициативный и грамотный офицер, не лишённый карьерных устремлений и немного хитроватый, успевающий везде и во всём. Он обладал неплохими командирскими качествами, поддерживал хорошие взаимоотношения со всеми начальниками и вполне нормальные с подчинёнными. Одним словом был шустрым во всех областях деятельности. А, главное, никогда, как говорят, не лез за словом в карман, слова лежали у него не просто на языке, а прямо на губах. Это я почувствовал и увидел с первых дней нашей совместной службы.
Когда я молодым, зелёным и хрустящим лейтенантом пришёл на СКР, корабль готовился к участию в сбор-походе кораблей на рейде. Всё было подчиненно подготовке, так как предстояло пройти проверку готовности корабля к выходу командиром военно-морской базы Балтийск (так тогда называлось объединение) вице-адмиралом Касумбековым Гамидом Габибовичем (Габиб оглы). Он же должен был находиться на борту корабля и на выходе в море, при проведении зачётных артиллерийских стрельб.
Г.Г. Касумбеков отличался строгостью и дотошной пунктуальностью в отношении службы, но при этом у него имелись «слабые места». Сущность этих «слабых мест» состояла в том, что у него были традиционные вопросы, не проверить которые или пройти мимо он просто не мог. Особое внимание уделялось знаниям личного состава и вопросам морской практики. Форма проверки была довольно простой — останавливался любой, проходящий мимо военнослужащий, и задавался вопрос. Не только проверяющие, но и командиры прекрасно знали этот проверочный комплект Г.Г. Касумбекова.
Именно в рамках этого комплекта И.С. Мохов и организовал подготовку корабля.
Определил группу из шести старшин и матросов, хорошо подготовленных и имеющих прочные знания, задачей которых было, перемещаясь по кораблю, специально попадаться на глаза проверяющим и отвечать на их вопросы. И они блестяще справились с этим. Проверяющие при подведении итогов в один голос говорили об отличных знаниях личного состава.
В хитросплетения командирского плана подготовки попал по незнанию и я сам. Накануне прибытия на борт командира базы И.С. Мохов, как бы мимоходом, поинтересовался, как я знаю устройство шестивёсельного яла. Мой ответ, что знаю отлично, так как занимался этим ещё со школы, его удовлетворил. Я даже не сообразил, чем вызван такой его интерес.
Причина вскрылась с прибытием на корабль вице-адмирал Г.Г. Касумбекова, которого мы встречали у трапа. Приняв доклады, адмирал подошёл к корабельной шлюпке (ЯЛ-6) и спросил командира, знают ли офицеры её устройство. Это был его коронный вопрос. Габиб Габибович не уставал повторять, что если офицеры не знают самого простого — устройства шлюпки, то об устройстве корабля с ними и говорить не следует. Ответ И.С. Мохова последовал мгновенно: «Так точно, товарищ адмирал! Вот даже мой заместитель, не успев прибыть на корабль, а уже хорошо знает». Командир ВМБ сразу же начал меня экзаменовать, что и как называется. Ответами Г.Г. Касумбеков видимо был удовлетворен, так как при подведении итогов замечаний по данному вопросу не прозвучало.
Пройдя этап проверки готовности корабля к выходу, вышли в море под двухзвёздным флагом командира объединения. После отработки ряда вводных и учений пришло время зачётной артиллерийской стрельбы, которую необходимо было выполнить как в автоматическом режиме наводки, так и в ручном.
Но тут, в последний момент, выяснилось, что по причине какой-то технической неисправности стрельба в автоматическом режиме невозможна. Полное фиаско. Командир базы такого не простит. Можно было считать, что положительной оценки уже нет, она растворялась пропорционально приближению времени начала стрельбы.
Но Мохов не был бы Моховым, если бы смирился с потерей своего имиджа успешного командира. Решение было найдено быстро, хотя и рискованное. Было определено, что командами имитировать стрельбу в автоматическом режиме, а стрелять фактически в ручном. Г.Г. Касумбеков в эти «новаторские» планы командира не посвящался. Как Игорь Станиславович решил, и решал ли вопрос вообще, с другими проверяющими сказать не могу, просто не знаю. Произвели стрельбу и к всеобщему удовлетворению мишень поразили.
Командир ВМБ удовлетворительно хмыкнул: «На автомате вы все большие мастера военного дела, прямо снайперы с берданкой. Теперь давайте покажите шедевры своей специальной подготовки в ручном режиме». Подготовились, стрельнули и, надо же такому случиться, выпустили все снаряды мимо цели, одним словом промазали.
Возмущению Касумбекова не было предела. Главным в его гневных словах было то, что личный состав плохо подготовлен, знаний нет, навыки отсутствуют и стрелять не умеет, все уповают только на технику, а техника в реальном бою может подвести. Стойко выслушав всё, что он не сделал или сделал не так, Игорь Станиславович решил повиниться.
«Товарищ адмирал! Разрешите доложить, — покорным голосом начал командир, —Дело в том, что в автоматическом режиме мы не стреляли вообще. Из-за неисправности первая стрельбы также проводилась в ручном режиме. Так уж получилось, что в первый раз попали, а во второй промазали. Готов понести наказание».
Касумбеков немного поворчал и дал команду произвести ещё раз стрельбу. Стрельба была успешной, и нареканий на подготовку личного состава больше не последовало. На разборе выхода за неисправность аппаратуры получили все, как и полагалось, по первое число. Но имидж И.С. Мохова был сохранен. Командир базы оценил его способность принять удар на себя во имя справедливости.
Каждый день нашей совместной службы открывал новые грани «талантов» Игоря Станиславовича. Каждому моряку известно, что для выхода корабля в море за час запрашивается предварительное разрешение, как говорят на флоте, «добро», а за пятнадцать минут окончательное. Такой порядок у Мохова был установлен и для схода офицеров на берег. Сойти с корабля можно было только через час после обращения к командиру за разрешением.
«Товарищ командир! «Добро» на сход?»,- спрашивал офицер у И.С. Мохова. «Предварительное «добро»,- отвечал командир, — Через сорок пять минут запросите окончательное». Самое интересное, что на момент когда надо было запрашивать предварительное разрешение, Игорь Станиславович, как правило, на корабле отсутствовал. Всё складывалось вполне удачно в рамках существовавших тогда порядков. Вроде на корабле никого не держал, а офицеры на борту. Если даст комбриг какую-то команду – все на месте.
Кораблю предстоял небольшой ремонт в 33-м судоремонтном заводе, где тогда многие производственные вопросы решались с помощью ускорителя повышенной мощности — корабельного спирта. Спирт, как было принято, хранился у командиров кораблей. К ним в каюты никогда не зарастала тропа, которую регулярно топтал отдельный заводской люд, от строителей кораблей, мастеров, бригадиров до простых рабочих, но уникальных специалистов, которых можно пересчитать по пальцам одной руки. Все командиры знали, что отказ дать живительную влагу грозил проблемами при ремонте, а за незаконное расходование спирта могли возникнуть ещё более серьёзные проблемы.
Мохов решил с моей помощью и спирт сохранить, и отношения с заводскими специалистами не испортить. Правда, в тонкости этого дела меня он не посвятил. Перед постановкой в завод он отдал мне весь запас спирта и проинструктировал, что выдавать спирт можно только в его присутствии. Было строго настрого наказано, что никому спирт не выдавать, кто бы ни приходил просить даже от имени командира или с запиской от него.
Я так и выполнял это непростое распоряжение командира. Пришло несколько человек и так ушло ни с чем. Потом я стал замечать, что все заводские ко мне относятся как-то сильно официально, с этакой настороженностью и на контакт не идут. Примерно через месяц мне стала известна причина такого отношения. Оказалось, И.С. Мохов рассказал всем заводским, что заместитель у него, хотя и лейтенант, просто зверюга, забрал весь спирт, он ничего сделать не может, так как зам грозит ему всеми партийными карами. Поэтому заводские и шарахались от меня, не желая иметь конфликт с партийными структурами.
На том же заводе мы встречали и мой первый на корабле День ВМФ. Командование бригады, чтобы избавить от забот корабли постоянной готовности, направило к нам всех, так называемых «партизан», прибывших в соединение на сборы. Сорок взрослых мужиков, которые после окончания мореходных училищ уже трудились на гражданском флоте, особым желанием что-то делать не горели. За две недели до Дня флота они начали выяснять возможность убыть на праздник домой. Понимая, что удержать в праздник этот разношёрстный временный коллектив будет не просто, И.С. Мохов постарался извлечь из ситуации максимальную пользу для корабля, площадь внешнего контура которого необходимо было подготовить к покраске.
Каждому «партизану» была назначена, И.С. Мохов расчертил мелом, определенная площадь корпуса и надстройки корабля. Условия поставлены довольно простые — краткосрочный отпуск начинается с момента окончания зачистки выделенной площади от старой краски, а заканчивается во вторник после праздника. Игорь Станиславович рассчитывал, исходя из масштаба и трудоёмкости работы, что «партизаны» закончат зачистку корабля непосредственно перед праздником. Но он глубоко заблуждался. Работа, на которую обычно уходило до двух недель, была выполнена в рекордный срок. С помощью скребков, «турбинок», добытых каким-то образом на заводе, и известной матери «партизаны» сумели ободрать корабль до металла за четыре дня. Делать было нечего, надо было выполнять достигнутую договоренность. Все, кроме одного, разъехались по домам.
Вот тот один и стал для нас впоследствии настоящим «украшением» Дня ВМФ. Это был молодой человек, до 30 лет, по имени Александр, которого называли все Шуриком, а некоторые «Шариком». Основания для этого были. При относительно небольшом росте его стокилограммовое тело имело шарообразную форму.
В тот День ВМФ мне, по инициативе того же И.С. Мохова, пришлось командовать «подразделением чертей» в свите Нептуна во время вводно-моторного праздника. После окончания праздничных мероприятий, возвратился на корабль. Иначе и быть не могло, так как по существующим тогда порядкам на борту находился практически весь офицерский состав во главе с командиром. И это притом, что корабль стоял в заводском ремонте.
Прямо у трапа от вахтенного узнаю, что по кораблю «бродит» сильно выпивший «Шарик», громко требующий добавки. Никто не знал где и когда он успел привести себя в такое состояние. Робкие попытки его успокоить были безуспешны.
А тут, можно сказать, новая беда. Оперативный дежурный сообщил, что к нам с проверкой выехали командир бригады и начальник политического отдела. Надо что-то было делать. Их встреча с «Шариком» ничего хорошего нам принести не могла.
Игорь Станиславович вызвал двух физически крепких матросов и поставил задачу локализовать «Шарика», чтобы командование бригады его не увидело. Через несколько минут прибежал один из матросов и попросил плеснуть в кружку для «Шарика» немного спирта. Командир плеснул, другого выхода не было.
Прибыли комбриг и начпо, побеседовали с нами и матросами, обошли корабль и убыли. Наши опасения, связанные с «Шариком», были лишними, проверяющие его не обнаружили, как и мы не увидели, где он. Когда осела пыль, поднятая уезжающим УАЗиком комбрига, поинтересовались местонахождением «Шарика», подозревая, что матросы просто увели его с корабля. Нас повели на бак в район волнореза, но там никого не было. Вдруг отчётливо послышался приглушенный храп. Было маловероятным, что «герой» закрыт в башне артиллерийской установки АК-726, мы не смогли бы оттуда его услышать.
Матросы быстро расчехлили нишу башни, в которой перемещаются стволы при вертикальном наведении. Под стволами в позе именно шарика мирно похрапывал наш «Шарик». Как он поместился в этом пространстве, ширина и глубина которого менее метра, а сверху стволы и брезент, было загадкой. Наш удивленный взгляд выражал только один вопрос: «Как вы его туда сумели засунуть?!».
«Товарищ командир! Это он сам залез. Мы с ним поспорили, что если он сюда сумеет поместиться, то дадим ему выпить,- доложил один из матросов,- Он залез, мы дали ему хлебнуть того спирта, что у Вас взяли, он сразу и вырубился. Нам оставалось только зачехлить».
«Шарик», контролируемый лицами дежурно-вахтенной службы, проспал там практически до отбоя. Надо сказать, что через день он на спор попытался снова себя уложить под стволы артиллерийской установки, но у него ничего не получилось, как он не старался.
Игорь Станиславович периодически применял особые методы воспитания личного состава, можно сказать экстравагантные методы. Когда корабль находился в дежурстве по ПВО, особое внимание уделялось несению круглосуточной вахты планшетистами. Проверяем с ним как-то ночью несение вахты. Зашли на ГКП, а планшетиста нет, одни наушники сиротливо висят на стойке с аппаратурой.
Вахтенного планшетиста старшего матроса Шуру Французова мы обнаружили, выйдя с помещения, на площадке сигнальщиков. На стеллажах, где хранились топливные заправочные шланги, подложив под себя чехлы, мирно спал наш Шура, периодически издавая богатырский храп.
И.С. Мохов, показав жестом, что А.Французова будить не надо, махнул нам с дежурным следовать за ним с площадки. На палубе он, подойдя к тамбуру ПЭЖ (пост энергетики и живучести), дал команду вооружить два пожарных рукава и подать воду в магистраль. По молодости и наивности, я подумал, что он проверяет навыки действий дежурной смены. Но это было далеко не так. По его команде матросы с двух пожарных стволов ударили водой по стеллажам, где спал Французов.
Трудно даже представить, что испытал Шура, разбуженный таким экстремальным способом. Всё произошло в одно мгновение, в какие-то доли секунд. Думаю, что Игорь Станиславович и не предвидел такого дальнейшего развития ситуации.
Внезапно обданный водой, Французов, видимо полностью не проснувшись и ничего не соображая, резко вскочил. При этом он влетел головой снизу в рынду, висевшую над стеллажами. Рында издала довольно сочный мелодичный звук. Было неясно, что извлекло этот звук — голова Шуры или «язык» (ударник) рынды. И тут же в тишине ночи раздался душераздирающий крик Французова: «Тону-у-у! Помоги-и-ите!».
Крик так же, как и начался, резко прервался. Видимо Шура окончательно проснулся и понял происходящее. Командир, вероятно осознав возможные последствия такого воспитания, только и выдавил из себя: «Шура, иди, переоденься и на пост».
События были скоротечными, но лица дежурно-вахтенной службы ещё долго бегали по бригаде, пытаясь выяснить, где и что произошло, кто кричал. Служба с нашего корабля, разумеется, отвечала, что ничего не видела и ничего не знает. Конечно, на следующий день у меня был разговор с командиром по теме ночных событий. Он признал свою неправоту и даже извинился перед матросом в личной беседе. Для здоровья Шуры Французова инцидент прошёл без последствий, не считая небольшой шишки на лбу, но сон во время вахты он больше не практиковал, а командир в дальнейшем никого из пожарных шлангов не поливал.
