В отличие от обычных туристов моряки путешествуют бесплатно.
Во время учебного похода вокруг Европы на плавбазе «Федор Видяев» у нас планировался всего один визит, но я могу спорить, что мало какой наш турист даже в годы всепланетной свободы и перемещения куда угодно и на чем угодно забредал туда ‒ в порт Аннабу на востоке Алжира.
Плавбаза зашла в бухту в раскаленный августовский день вместе с подводной лодкой Северного флота, всплывшей к нашему борту всего пару дней назад. Это был обыкновенный деловой визит, но нас все равно построили на палубе по левому борту в белоснежной форме два без тельняшек. Перед нами невиданной галереей разворачивались дома набережной, выстроенные прежними хозяевами страны французами, тощие пальмы и причал, захламленный деревянными ящиками. Как только сходня коснулась чужой земли, по ней на борт по-хозяйски поднялись сотрудники нашего посольства и пригласили в одно из зданий порта не только офицеров плавбазы и лодки, но и курсантов. Поскольку мы строем стояли ближе всех к сходне, то первыми и начали спуск на бетонный причал.
Женщина из посольских привела нас к входу в довольно большое здание и предложила:
‒ Заходите, товарищи, прямо к столам. Там для вас приготовлено угощение.
С первого шага в здание я понял, что мы попали в баскетбольный зал. Слева и справа по нему вдоль стен на столах стояли бутылки. Слева ‒ с кроваво-красным вином, справа ‒ с кока-колой. Поскольку курсанты заходили первыми, то они пошли к левым столам. Бутылки оказались откупорены и рядом с ними вызывающе стояли пластиковые стаканчики. К моменту, когда после наших двух сотен с лишним в зал через узкую дверь наконец-то начали протискиваться офицеры плавбазы и подлодки, на столах остались лишь пустые винные бутылки.
Женщина из посольских, которая вежливо пропускала всех, и зашла только за офицерами, обвела взглядом зал и горестно покачала головой:
‒ Това-а-арищи курсанты, ваши столы справа. Там газированные безалкогольные напитки.
На левых столах уже ничего не осталось, и мы с удовольствием перешли к правым. Бутылки с неизведанной до той поры еще никем из нас кока-колой опустели так же быстро, как и винные.
На середину зала вышел сухощавый, плотно загоревший мужчина в белой рубашке с коротким рукавом, то ли посол, то ли консул, и начал рассказывать о братской дружбе советского и алжирского народов. На офицерские столы принесли еще два ящика с таким же мутно-красным вином, и с той стороны зала на нас перестали коситься.
На следующий день мы повезли в колонию наших рабочих, возводивших металлургический завод на окраине Аннабы, испеченный на плавбазе хлеб. Белые кирпичики на деревянных лотках пахли на весь автобус, мы, уставшие за месяц похода от вонючих проспиртованных батонов, еле сдерживались, чтобы не отщипнуть кусочек коричневой корочки. Вышедшие встречать нас советские металлурги подарок не оценили.
‒ Ребята, белый хлеб нам не нужен, ‒ прямо сказал самый смелый из них. ‒ Привезите лучше чернушечку. Мы тут от пресных французских багетов уже на стенку лезем.
Черный хлеб металлургам на следующий день повезли уже другие курсанты, а у нас было по плану увольнение в город. Оказалось, что это обыденное дело для нашей страны за границей имело свои особенности. Мы могли попасть в иностранный порт только в составе пятерки курсантов. Каждую пятерку сопровождал старший офицер. Нам достался капитан 1 ранга, добряк с кафедры кораблевождения. Он терпеливо ожидал нас на улице у киоска с яркими открытками, пока мы не пронеслись по всем магазинчикам главной улицы и не накупили жвачки, объемных открыток и маникюрного лака для невест.
И уж совершенно неожиданным для нас оказался на следующий день выход на пляж. В подковообразной бухте, зажатой скалами, лежал не самый грязный песок, а море казалось настолько бирюзовым, что его хотелось запомнить навсегда. От песка на скалы взбирались кусты из белых кораллов. Они кололись и жгли полуденным жаром, но мы все по очереди, не замечая ни уколов, ни жары, залезали на них фотографироваться.
Из воды торчали курчавые головенки маленьких арабчат. Они подпрыгивали в полуметре от берега и даже не собирались выходить на надоевший им раскаленный берег.
Ни буев, ни спасательной шлюпки на пляже не было, и я сразу поплыл к правой скале, чтобы посмотреть, что скрывается за ней. Казалось, что мне откроется такая же укромная бухточка с еще одним пляжем, но там все оказалось гораздо скучнее ‒ до самого горизонта тянулись прибрежные скалы, укрытые выгоревшей травой.
Я нырнул с открытыми глазами и разглядел на дне такие же белые кораллы, как на берегу. Между ними копошилась какая-то местная африканская жизнь, притягивала к себе, манила, и я нырнул глубже. Мелкие рыбешки проплывали мимо моего лица, совершенно не обращая на него внимания, как будто я сам был рыбой, и к тому же не хищной, хотелось нырнуть ниже, еще ниже, где вода оказалась гораздо прохладнее и прозрачнее, и вдруг что-то обожгло болью левое колено.
Ноги сами собой заработали быстрее прежнего. Я пробкой вынырнул и лег на спину. Из коленки торчали какие-то черные палочки. Их было не меньше десятка. Пальцы сами собой попытались вырвать хотя бы одну из них, но она только обломалась, а ее конец так и остался в коже. Морская вода смывала робкую кровь с коленки, и это выглядело так, как будто море жалело меня.
На спине я доплыл до берега, показал ногу сопровождавшему нас сотруднику посольства, высокому седому мужчине со скучными белесыми глазами, и он с явным безразличием пояснил:
‒ Ерунда. Морской еж. Их тут полно. Ты в его иголки воткнулся.
‒ А как их достать? ‒ задал я самый важный вопрос.
‒ Никак. В санчасти на корабле пусть спиртом обработают. Иголки сами вылезут. Организм вытолкнет. А если ковыряться, то можно и какую-нибудь серьезную гадость занести. Здесь все-таки тропики…
Иголки выходили полгода. Я дольше всех из своего курса возвращался из морского похода.
