Что я помню из раннего детства о моем отце? Прогулки по вечерам под звездным небом, и первые « уроки астрономии» — как ни странно, я до сих пор помню и могу найти на ночном небе все созвездия. Помню, как учил меня играть в шахматы, как учил плавать… Помню альбом, посвященный кругосветному походу, за который папа получил звезду Героя – в детстве я очень часто его рассматривала – забавный такой, полный юмора.
В семье нас двое детей — я и моя старшая сестра Таня. Можно только представить, как папа всю жизнь хотел мальчика — сына, продолжателя традиции, моряка… Собственно, традиций-то не было, он — десятый ребенок в простой крестьянской семье под Калугой — в поисках романтики в 18 лет отправился на дальний Восток, узнав что там производится набор в Тихоокеанское военно-морское училище. Ни средств, ни возможностей в послевоенные годы в их семье особых не было, так что большую часть пути папа провел на крыше товарного вагона. В училище его приняли и именно там он «заболел» морем… Однако, так распорядилась судьба (или природа) — создать династию военных моряков не получилось. Много раз мама пересказывала историю моего появления на свет. Мы жили тогда в Западной Лице, родильное отделение находилось на первом этаже дома, в котором у нас была квартира, когда пришло время, папа отвел маму в родильное отделение и каждые полчаса наведывался узнать, как идут дела. Роды были долгими и вот, наконец, примерно через 15 часов ему сообщают: у вас девочка. Первый папин вопрос: а вы хорошо посмотрели — может там двойня — может, еще мальчик есть? Врачи и медсестры смеялись очень долго, таких вопросов им еще никто не задавал! Не оправдались его надежды и на внуков. Сначала родила девочку моя сестра, потом и у меня — тоже девочка. Тем не менее, и нас, и внучек он все равно любил. А мы с сестрой, чтоб хоть как-то его порадовать, выходя замуж, оставили свои девичьи фамилии. Несколько лет назад, когда я увидела, что в Нахимовское училище стали принимать девочек, я подумала: как хорошо, что тогда этого не было, а то быть мне «нахимовкой», это уж точно! Хотя на самом деле папа никогда на нас не давил, советы давал, но к нашим желаниям прислушивался.
Помню, когда мне было 10 лет, я была одержима фигурным катанием, в то время очень популярным видом спорта, что вполне понятно — ведь наши спортсмены брали золото на всех чемпионатах. Несмотря на то, что я была не очень спортивным ребенком, я загорелась идеей стать фигуристкой, и не просто фигуристкой, а олимпийской чемпионкой. Когда я это сообщила, папа посмотрел на меня совершенно изумленными глазами: «Ну, ты же понимаешь, что чемпионы начинают тренироваться с 2-3 лет?!» — «Ну и что, — упорствовала я — а я все равно должна попробовать!» Через несколько дней у меня появились коньки. Чемпионкой я, конечно, не стала, но на каток во дворе ходила с удовольствием. Когда я возвращалась, папа серьезно спрашивал меня: «Ну, как прошла тренировка?» А в глазах веселые искорки…
Позже, уже в 14 лет, переболев всеми профессиями от врача до космонавта, я решила неожиданно для всех поступать в художественную школу при Мухинском училище. Надо сказать, что к такого рода профессиям папа относился скептически, не воспринимал их всерьез, но меня поддержал. Помогал делать рамки, мы с ним вмести возили мои работы на приемный конкурс. Я поступила, много рисовала. Папа с удовольствием показывал мои работы друзьям, и я видела — гордился.
Потом, в юности, когда у сестры и у меня стали появляться кавалеры, папа всех принимал ровно и дружелюбно, никогда не критиковал, хотя наверняка не все ему нравились. И это было не безразличие, он просто уважал нас и наш выбор. Я вообще не помню, чтобы он нас ругал или повышал голос. Хотя что-то такое происходило иногда, не настолько уж мы были идеальными детьми. Но это не запомнилось. Главное что он умел любить просто так, без всяких условий, его любовь не надо было завоевывать хорошими оценками или примерным поведением. Он нас любил просто за то, что мы есть. Это великий дар.
Насколько я понимаю, папу ждала успешная карьера на флоте. После академии, мы должны были ехать на Дальний Восток, и уж до командующего флота он бы дослужил точно. Но вмешалась судьба. Защита диплома с температурой, болезнь, осложнение. Врачи не рекомендуют служить на подводных лодках. Мы остаемся в Ленинграде. Папа служит в ВМА. Передает опыт. Но явно чего-то ему не хватает. Нам дали квартиру в центре города. Рядом с Нахимовским училищем, как будто это какой-то знак. И вот еще один поворот судьбы, теперь уже счастливый, я думаю, не только для него, но и для многих его воспитанников. Предыдущий начальник уходит на повышение. Л. Н. Столяров становится начальником училища и, как говорится, оказывается » в своей тарелке».
Все свои силы, знания и опыт папа без остатка отдает училищу и нахимовцам. Оно по сути стало его вторым домом. А сколько рассказов! Каждый день что-нибудь происходит — веселое или не очень, и каждый вечер мы все слушаем, радуемся, переживаем… Были и очень тревожные события, когда кто-нибудь из мальчишек убегал, не часто, но такое бывало. (Родители заставили учиться против воли, с девушкой поссорился, не сложились отношения с товарищами) Обычно это происходило вечером, и поиски продолжались всю ночь и на следующий день. В такие ночи у нас дома никто не спал. Папа уходил на службу, организовывал поиски, а мы ждали, ждали известий. Трудно передать как он переживал, на нем просто лица не было, и не потому, что несет ответственность за мальчишек, и наутро об этом надо докладывать в Москву. Переживал, потому что боялся, что с ними может что-то случиться, переживал, как за своих детей. К счастью, все беглецы находились живыми и здоровыми. Уж не знаю, как он с ними потом разговаривал и здорово ли им доставалось. Я думаю, что даже к ним он относился с таким же пониманием, как и к нам, родным детям.
Особенно любимым папиным детищем стал летний лагерь на берегу Нахимовского озера. Именно в те годы благодаря его усилиям лагерь был настоящей учебной базой для будущих моряков. Морская подготовка, занятия, шлюпки, спорт, даже подсобное хозяйство было организовано — выращивались фрукты и ягоды, которыми потом всю зиму кормили нахимовцев. Многие относились отрицательно, когда нахимовцев отправляли в соседние колхозы на прополку, а взамен папа настаивал, чтоб колхоз поставлял в лагерь молоко, творог, овощи. На любую критику он отвечал так: » От работы полдня на свежем воздухе им будет только польза, да и где еще я возьму для ребят такие свежие продукты?»
Один раз и мне пришлось невольно поучаствовать в жизни училища. Дело было летом, у меня каникулы, мы с папой на даче (это рядом), почему-то только вдвоем. Вечером он приходит какой-то расстроенный, говорит : «Как-то все не так, все расслабились, порядка нет, встряску бы какую устроить. Может учебную тревогу объявить?» На что я отвечаю: «Так в чем дело? Завтра и объяви» — «Ну тогда проснуться надо часов в 5. У нас будильник есть?» Будильника не оказалось. Но у меня всегда хорошо работали биологические часы, и я могла проснуться по заказу в любое время. Я пообещала разбудить, что и сделала ровно в пять. «Молодец,- сказал папа, — объявляю благодарность. Я бы точно проспал!» И пошел в лагерь пешком, чтоб неожиданно было. Тревога удалась, в основном благодаря внезапности. Дежурный офицер по лагерю находился на рыбалке, моряки ушли на ночь в соседнюю деревню, ну и много еще всяких нарушений обнаружилось. Догадываюсь, какой был «разбор полетов»! А ведь я могла и проспать…
Вспоминается еще один интересный случай, во второй половине 80-х, когда отношения нашей страны с США значительно потеплели, какое-то американское издательство проводило фотосъемки для альбома, если не ошибаюсь, он должен был называться «Один день из жизни СССР», но почему-то больше я про этот проект не слышала и альбома так и не увидела Приехала делегация фотографов и в училище. Им все показывали, рассказывали, папа принимал их у себя. Они фотографировали, задавали много вопросов. И тут один из членов делегации спрашивает: Г-н Адмирал, так, значит. Вы получили награду в такие-то годы за такой-то поход? — Ну, да, — отвечает папа,- Я тогда командовал одной из лодок. -Видите ли в чем дело, -говорит американец, — я ведь в те годы служил в ВВС США и у меня было задание Вашу лодку найти. А я так и не смог найти. Папа рассмеялся: — Ну что ж, за это я и получил награду, а теперь, получается, что и благодаря Вам… Папа потом говорил, что очень неожиданно и приятно было через столько лет вот так запросто поговорить с человеком, которого возможно много лет назад посчитал бы своим врагом.
Шло время, заканчивались 80-е годы, многое поменялось, страна стала разваливаться, и это было видно уже невооруженным глазом. Многое папа не понимал и не принимал. Он вообще не любил беспорядка во всех смыслах, а беспорядочность и развал неумолимо надвигались. Разговор о приближающейся пенсии у нас дома был словно под запретом. Я понимала, как тяжело ему будет расставаться с училищем, с нахимовцами, со своим любимым делом, которое он любил и по-настоящему умел. Но, надо было давать дорогу молодым, да и в военных ведомствах все изменилось, все сложнее и сложнее было отстаивать интересы и нужды училища и военного образования в целом.
Зато появилось время для увлечений. Книги (а папа лично собрал дома приличную библиотеку), дача, хозяйство. Фамилия Столяров видимо у него не просто так — старший брат работал резчиком по дереву, его сын, мой двоюродный брат — член Союза художников, тоже художник по дереву. И папа делал мебель, сам, причем, тогда не так просто было найти необходимые материалы. Представляю, чтобы он сотворил сейчас, при тех возможностях, материалах и инструментах, которыми изобилуют строительные магазины! Но и тогда, приезжая на дачу мы его видели то с рубанком, то с пилой. Много вещей, сделанных его руками осталось до сих пор. Помню долгие вечерние посиделки на даче летом, за большим столом, все наши семьи собирались вместе. Рассказы, шутки смех без конца. О сложностях военной службы он рассказывал мало, а вот о курьезах вспомнить любил. Например, как он втихаря курил в походе, за что потом на экваторе от «Нептуна» получил нагоняй, или как стрелял автоматной очередью (неприцельно, конечно) по изрядно надоевшему ему перископу натовской подлодки… К сожалению, он ушел слишком рано, и отдохнуть-то как следует не успел…
Все, чему папа меня учил, я запомнила на всю жизнь. Начиная с того, как найти на ночном небе Полярную звезду, до тех жизненных принципов, которые он считал важными. Прежде всего — это ответственность и выдержка, сперва подумать, потом сказать, или сделать. «Не пори горячку! Сначала подумай» — постоянно предупреждал он. Учил честности и преданности, чувству долга. И конечно — любить свою страну, хотя с этим в 90-е годы было сложно, я не понимала что это такое и где она — моя страна… О этом мы часто в последнее время спорили.
Кстати, о долге. Как-то мы спросили : » Ну вот если бы ты жил в начале века и в 17-м году при тебе случилась революция — на чьей стороне ты бы воевал?» Мой папа, советский офицер и коммунист, ответил не задумываясь: » Но ведь тогда я бы присягал царской России. Значит — за царя».
P.S. Я бы никогда не решилась ничего такого написать, мне казалось — кому могут быть интересны герои страны, которой уже нет. Однако, выпускник Нахимовского училища 80-х годов и , соответственно, папин воспитанник Александр Сирый уговорил меня сделать это: написать о Столярове, которого они не знали — об отце. Я попыталась, как могла, написать о том, что мне запомнилось больше всего из детства, из юности. Получилось или нет — вам судить.
