Почему-то бытует мнение, что политическое училище давало лишь гуманитарное образование. Это совсем не так.
Первый и второй курсы – пожалуй, тяжелее следующих, как, наверное, в любом ВУЗе. Изучается блок общеобразовательных дисциплин, в их числе – высшая математика, физика, теоретическая механика… Ох, и «попили» же они нашей кровушки! Многим эти предметы давались с большим трудом, но в конечном итоге их сдали все, пусть и не с первого захода. Правда, были здесь и рекордсмены.
В нашем классе учился Вячеслав Русанов – высокого роста, широкий в плечах, русоволосый и сероглазый. За свою богатырскую стать и физическую силу он сразу получил прозвище Слон. Слава родом из Севастополя. Его отец служил мичманом в одной из частей Черноморского флота, а мама работала врачом в главном госпитале флота.
Когда Слон раздевался, было видно, как бугрятся мышцы на его накачанном торсе, а плоский живот – словно выложен кирпичиками. С детских лет он занимался боксом и достиг неплохих результатов: стал мастером спорта, чемпионом Севастополя среди юношей, а уже на срочной службе – чемпионом Черноморского флота.
Он был очень интересный и своеобразный парень, хороший и верный друг: справедливый и честный, благородный и бескорыстный. Несмотря на свои физические данные и умения, за все годы учёбы Слава – за пределами боксёрского ринга – не тронул пальцем ни одного человека в училище. У нас и вообще это было не принято: за четыре года в нашем классе не случилось ни единой драки, хотя все ребята – молодые и горячие, а какие-то конфликты, конечно, происходили.
Слон был весьма сентиментален и временами настроен на поэтический лад. Однажды, поздней осенью, придя из увольнения, он достал из-за пазухи разноцветные опавшие листья и начал разбрасывать их по кубрику, пританцовывая и призывая:
– Ребята, смотрите! Какая красота! Как в сказке!.. Нет, вы только их понюхайте – это же прелесть…
С коек ему возмущённо кричали:
– Слоняра, завязывай! Кто всё это убирать будет? Пушкин?..
Славка затихал и говорил:
– Эх, прозаические вы люди, нету в вас романтизма…
Затем вынимал из кармана мороженое, которое он обожал, съедал его и… вынимал из другого кармана второе, потом третье, потом четвёртое… Доев последнее, спрашивал:
– Ну, как вы можете спать в таком спёртом воздухе? Ведь совсем дышать нечем!
Слон распахивал настежь окно, у которого стояла его кровать, раздевался до трусов и ложился на койку поверх одеяла:
– Вот так – хорошо! А то не вздохнуть…
Через минуту в кубрике начинался колотун. Между кроватей гулял холодный ноябрьский ветер, за окном мелкой крупкой сыпал снег, а Слава посапывал, блаженно вытянувшись во весь рост. Снежинки, залетавшие в окно, покрывали его могучий торс и не таяли…
– Ребята, смотрите, а снежинки-то не тают… Может, он уже того?..
– Рыба, ты там ближе всех, прикрой окно!
Шурик Пономарёв потихоньку сползал с кровати и тянулся к окну, но тут:
– Вот только тронь… Зашибу!
Приходилось терпеть, пока Слон не заснёт окончательно…
Любимым женским именем Русанова было имя Наташа. Как сказали бы сейчас, он от него просто тащился. Как-то на самоподготовке я заметил, что Слон, склонившись над тетрадным листом, явно терзается муками творчества: он сопел, грыз кончик ручки, прикрывал глаза… Но, видимо, ничего не получалось. Глянув через его плечо, я прочитал: «Наташка – белая ромашка, Наташка – тонкий стебелёк, Наташка…».
– Ну что, Слон, с рифмой заело? Ребята, давайте рифмы к имени Наташка!..
– Наташка – замарашка.
– Наташка – Чебурашка.
– Наташка – промокашка…
Слава скомкал листок:
– Эх, жестокие вы люди, любое дело опошлите…
Ещё он любил спорить, но не умел: начинал проигрывать и злился. Когда аргументы у Слона заканчивались, звучала его коронная фраза:
– Ты думаешь, что очень умный, да?! А вот я сейчас два раза тебя о стенку головой стукну, и ты сразу признаешь, что я прав!
Слон никогда не употреблял крепких выражений и матерных слов. Ругательства у него были собственного сочинения: «Ну, ты, фофонт, нанаец узкоплёночный!». При этом толком объяснить, что означает «фофонт» и при чём здесь бедные нанайцы, он не мог.
Иногда Слава совершал вроде бы и благородные, но странные поступки. Как-то, вернувшись из городского увольнения, мы обнаружили в кубрике Слона, уже лежавшего на койке. Рядом стояла огромная пальма в деревянном бочонке.
– А что это значит, откуда у нас пальма?..
– Да это я был на вечере в педучилище. У них там целый коридор такими пальмами заставлен!.. А у нас ни одного цветочка – несправедливо… Вот я её и прихватил.
– Слушай, а как ты её тащил через весь город? В ней же веса кило пятьдесят, не меньше!
– Да, тяжёлая, зараза, намучился…
Естественно, утром пальму увидел наш комроты, и несчастный Слон поволок её обратно…
Самым уязвимым местом Русанова была учёба. Науки давались ему тяжело, очень тяжело. Мы все за него переживали: старались «засветить» ему билет на экзамене или передать «шпору», когда видели, что глаз Слона стекленеет, и парень впадает в ступор, глядя на преподавателя, как кролик на удава.
Если сдать экзамен удавалось, он радовался, как ребёнок. А если нет, садился где-нибудь в углу и оттуда смотрел на всех грустными собачьими глазами.
Практически не было сессий, на которых Слава не завалил хотя бы один предмет. После экзаменов мы разъезжались в долгожданный отпуск, а он оставался на пересдачу. Лишь дней через пять, получив выстраданное «удовлетворительно», он тоже отправлялся домой. И ведь что примечательно: ровно на это число дней Слон опаздывал из отпуска! Потом приезжал как ни в чём не бывало, радостный и розовощёкий, предъявляя командованию медицинскую справку Севастопольского госпиталя о перенесённой болезни. Конечно, все знали, что в госпитале работает врачом Славина мама, но якобы верили и прощали…
Мы все его любили, без его колоритной фигуры представить наш класс невозможно. С ним было удобно и безопасно выходить в город, посещать танцплощадки, клубы и тому подобные места. На Подоле курсанты всегда чувствовали себя спокойно. Об этом в своё время позаботились ребята из первого выпуска, раз и навсегда отучившие местных хулиганов нападать на курсантов. В других же районах города случалось всякое, и тут кулаки Слона были незаменимы. Однако нет правил без исключений.
Как-то, в начале четвёртого курса, вернувшись вечером из увольнения, захожу я в наш кубрик и вижу Русанова, который, приложив к правому глазу зеркальце, причитает:
– Это ж надо, вот крысёныш… Наверняка синяк будет! Ходи теперь, оправдывайся…
Под его глазом действительно наливается приличный фингал.
– Кто это тебя так?
– Ты не поверишь… Иду по Подолу, никого не трогаю. Подхожу к Пентагону (ДК «Пищевик»), поворачиваю за угол, а там два наших первокурсника, спина к спине, отмахиваются ремнями от толпы человек в десять, не меньше. Наверно, залётные какие-нибудь – подольские бы так не посмели… Ну, меня увидели, двое сразу и ко мне бросились. Положил их рядышком отдохнуть на асфальте. Тут ещё один, а в руках – вроде как дубинка или труба какая… Такие вещи надо наказывать!.. Я его крюком справа! Теперь долго лечиться будет!.. Остальные видят такое дело – и врассыпную… Появляется милиция, впереди – сержантик с пистолетом в руке. Молоденький такой шибздик. Ну, я думаю: ты в форме – и я в форме, ты сержант – и я старшина… Стою, улыбаюсь… Так этот крысёныш подбегает ко мне – и бац мне рукояткой прямо под глаз! Ну ты подумай, вот гад!.. Я у него пистолетик-то забрал и кинул через забор, там ведь сейчас стройка… Это чудо в перьях пропищало что-то типа: «Ой, мне попадёт!» и полезло искать своё оружие. А я в училище вернулся… Синяк сильно видно? Вот же гад!..
После училища Славу Русанова распределили на Тихоокеанский флот. Мы случайно встретились с ним осенью 1988-го, и не где-нибудь, а в фойе Министерства обороны – перед началом работы коллегии, посвящённой ВМФ. Слава был капитаном 2-го ранга, служил где-то на Камчатке, на атомоходах. Толком и поговорить не удалось.
Последние годы я пытался его отыскать, но безуспешно.
Олег Гречко, выпускник КВВМПУ 1973 года.
Из серии рассказов «Страна КВУМПАРИЯ. Курсантская быль».
Москва, 2014 год.
