Надо только писать правду. Всю, без недомолвок и умолчаний. Ни переписывать историю, ни подчищать её нельзя. Только так и можно воспитывать настоящую гражданственность… что бы я ни делал, сейчас или в будущем, воспитание историей – вот о чём я думаю.
Валентин Саввич Пикуль
ПИКУЛЬ В 76-й БЭМ
Лиепайскую военно-морскую базу Дважды Краснознамённого Балтийского флота, а именно – 76-ю бригаду эскадренных миноносцев флагман исторической литературы, в том числе литературы морской, завоевал где-то в середине 1970-х. Сам Валентин Саввич Пикуль едва ли знал об этой победе, а думал или не думал о своём флагманском статусе, мы не ведаем. Однако с каждым новым произведением писатель всё больше утверждался в высоком титуле. Это было довольно странно, как бы против правил. Литературная критика, в те поры весьма энергичная, внимательно приглядывающая за всеми более-менее выдающимися авторами, заметного для широких читательских масс внимания к Пикулю как-то не очень выказывала. Иначе мы бы с моим однокурсником по Киевскому высшему военно-морскому политическому училищу Колей Егоровым хоть что-то слышали бы о писателе, имеющем отношение к родному Военно-Морскому флоту. Всё-таки литературу, конечно, «прогрессивную» и прежде всего «современную», в Киеве давали хоть и поверхностно, но широко. И немецкую с польской, и болгарскую с венгерской, даже румынскую, не говоря уже о родной советской. Но Пикуль в списке изучаемых писателей не значился.
Валентин Саввич знал много интересного про Либаву-Лиепаю, к причалам которой швартовались корабли 76-й бригады.
Наши эсминцы стояли рядом. Колин – «Степенный», мой – «Огненный». Лейтенанты, выпускники КВВМПУ 1973-го года, мы были на них «маленькими замполитами» – заместителями командиров электромеханической боевой части (БЧ – 5) по политической части.
Случай редкий – Коля вдруг заскочил на «Огненный». Всегда сдержанный, спокойный, он был взволнован. Едва ступив через комингс в каюту, выпалил: «На Стёпке новый большой зам! Слушай, такой мужик! Писатель!..»
Моряки «Степенного» слегка фамильярно, но, без сомнения, любовно звали свой корабль «Стёпкой». «Большим замом», т. е. заместителем командира эскадренного миноносца «Степенный» по политической части стал выпускник Военно-политической академии им. Ленина капитан 3 ранга Леонид Климченко.
В официальных документах к этому воинскому званию через чёрточку ещё приписывалось слово «инженер». Леонид Леонидович окончил Высшее военно-морское инженерное училище им. Ф.Э. Дзержинского по профилю «специальные энергетические установки», получив квалификацию «военный инженер-механик». Проще говоря, мог управлять атомным реактором, что и делал на атомной субмарине Северного флота, будучи командиром группы БЧ-5. Но перешёл на политработу, стал пропагандистом в соединении подплава. В Лиепаю капитан 3 ранга-инженер прибыл с новеньким академическим дипломом и студенческим билетом – он сверх всего прочего ещё и учился на 2-м курсе Литературного института им. М. Горького! В общем, близкие к восхищению чувства лейтенанта Егорова, которые вызвала фигура «большого зама», были объяснимы и неизбежны.
Леонид Климченко открыл нам Валентина Пикуля. Леонид Леонидович встречался с Валентином Саввичем, переписывался с ним. Пикуль присылал Климченко свои новинки. Роман «Моонзунд», первую прочитанную мной пикулевскую вещь, дал из своей – шикарной! – библиотеки Лёня. Мы совпали на мостике «Степенного» во время учений в море вскоре после моего назначения в политотдел бригады. Познакомились и как-то сразу подружились. Несмотря на разницу в возрасте, должностях-званиях, образовании и творческих достижениях (последние у меня напрочь отсутствовали).
Книгу украшал автограф автора, тем не менее счастливый обладатель бесстрашно давал её почитать сослуживцам. Так же, как и многие другие книги, подаренные Пикулем. Как ни удивительно, после прочтения они возвращались хозяину. Это трудно объяснить чем-то иным, кроме уважения к автору и признательности ценителю и пропагандисту его творчества.
Уже с первым прочитанным романом 76-я бригада безоговорочно признала писателя Пикуля своим. Не только потому, что действия «Моонзунда» отчасти происходили в нашей Либаве – Лиепае. Но и поэтому – тоже.
Офицеры, собранные флотскими кадровиками из выдающихся культурно-промышленных центров и безвестных медвежьих углов необозримой Отчизны, по-разному относились к Городу под липами. Но и у тех, кто прежде, возможно, не испытывал к нему нежных чувств, вдруг начинало чаще стучать сердце и сосать под ложечкой, когда они, читая Пикуля, взглядывали на Лиепаю его глазами:
«Либава – город поэзии маяков и причалов, готических вилл рижских негоциантов, город ромашковых венков, уплывающих в море. Древние лабазы ещё хранят в своей сырости неувядающие запахи имбиря и корицы, завезённых сюда со времен герцога Якобы из курляндских колоний – Тобаго и Гамбии… Над Либавой постоянно господствует лишь один ветер – залихватский зюйд-вест, который несёт в глубину Курляндии запахи тех сосен, что извечно растут за морем – на берегах Готланда, у стен легендарного Висби… Весна является сюда из Европы – от Киля, от Куришгафа, от Мемеля. Когда ветер домчит до города запахи тающих льдов, Либава удивительно хорошеет. Буйно начинают свой рост альпийские буки и каштаны, которые к осени устелют все парки хрусткими орехами. И всюду – липы, липы, липы… Даже на гербе Либавы – тоже липа, цветущая, полнокровная, брызжущая зелёной, прохладной тенью…»
«А на коре одной из таких лип была когда-то памятка:
Клара И.+Сергей А.
Весна – 1915 – Либава.»
В суровые сердца балтийцев из Лиепайской ВМБ без промаха била фраза: «Боже, сколько очарования! Сколько свиданий и разлук!»
Военно-морской читатель невольно выглядывал в окно своей квартиры или в иллюминатор каюты, подняв глаза от строки: «Либава …принимает идущие с моря подлодки, изредка даёт у причалов покой усталым крейсерам – «Баяну», «Громобою», «Богатырю», «Олегу» и прочим…»
Конечно, это всё было про нашу – теперь уже точно про нашу! – Лиепаю. Это было – про нас. Только заменить имена и год в «петроглифе» «Клара И.+Сергей А. Весна – 1915 – Либава.» и на место крейсеров «Баян», «Громобой», «Богатырь», «Олег» поставить эсминцы «Настойчивый», «Огненный», «Степенный», «Смотрящий», крейсер «Железняков», малые ракетные корабли 106-го дивизиона, входящего в состав родной 76-й бригады: «Молния», «Град», «Шквал»…
Та и другая картинка, будто высеченная в «Моонзунде» острым стилом Валентина Пикуля, сходу впечатывались в память.
«Город словно вымер. Со стороны парков слышалась стрельба. Последним прошёл через Либаву штрафной матрос, отставший от своей части. Он волочил на сытом загривке пулемёт «шоша». Матрос остервенело крыл по матери всех без разбору – офицеров, генералов и адмиралов, царя и себя самого. На Розовой площади матрос уставил сошки пулемёта в землю, направил дуло его в ту сторону, откуда должны появиться немцы, и кричал в слепые окна домов:
– Смотрите на меня! Я вам, мать вас всех, покажу, как умирает русский матрос… Пусть только войдут!».
Ну, разве такое можно забыть?..
Вырезанная из романа фраза «Либава, милая Либава… Как сказать тебе: прощай?» в контексте того, что произойдёт с Лиепаей и всей великой страной в последнее десятилетие века, зазвучит как зловещее предсказание, о смысле которого в середине 1970-х никто не мог подумать и в бреду. Никто не мог предполагать, что держава, гражданами которой мы являлись и которой служили верой и правдой, исчезнет с карты мира.
Нам многое предстояло пережить и узнать. «Большому заму» «Степенного» кап-три Леониду Климченко – вернуться на Северный флот и из прочного корпуса атомарины уже капитаном 2 ранга отправиться во Владивосток в качестве старшего постоянного корреспондента «Красной звезды» по Тихоокеанскому флоту. Николаю Егорову – окончить Военно-политическую академию им. Ленина, Академические курсы руководящего состава Вооружённых Сил СССР, много лет отдать Дальнему Востоку, в т.ч. Камчатке и Сахалину, без малого 2 десятилетия прослужить в таможенных органах Белоруссии и осесть в городе Пинске, в одночасье ставшим заграничным. Ещё один наш киевский однокурсник и сослуживец по 76-й БЭМ, Олег Гречко, замполит малого ракетного корабля «Град» и, несмотря на непреодолимые расстояния, нас разделявшие, мой друг по жизни, послужит начальником политотделов бригады ракетных катеров и дивизии морских десантных сил на Северном флоте. Получит должность, но не успеет получить погоны адмирала. Наш комбриг капитан 2 ранга Валентин Селиванов станет адмиралом, начальником Главного штаба – первым заместителем Главнокомандующего Военно-Морским флотом. Погоны начштаба бригады капитана 3 ранга Владимира Егорова тоже украсят три адмиральские звезды. Он будет командующим Балтийским флотом, потом – губернатором Калининградской области.
Не знаю, читали ли Валентин Егорович и Владимир Григорьевич книги Пикуля. Но почему-то думаю – читали. Правда, кого ещё читать адмиралам?..
На 76-й БЭМ я не задержался. Пару лет послужив там же, в Лиепае, в 54-й бригаде аварийно-спасательных судов, вернулся во Владивосток, город флотской юности, где в 1968-м г. с невыразимым душевным трепетом надел тельняшку и матросскую бескозырку.
На Тихий океан со мной отправится Валентин Пикуль. То есть, его книги, которыми удалось разбогатеть в Латвии.
Найти их было нелегко. Но мне помог Леонид Леонидович Климченко.
ПИКУЛЬ В 19-й БПЛ
Перевод на Тихоокеанский флот и назначение на подводную лодку явились результатом хлопот всё того же Леонида Климченко. Он же приютил меня с женой Татьяной в своей владивостокской квартире, пока я ни получил собственный угол в коммуналке. И привёз на служебном уазике на берег бухты Малый Улисс в 19-ю бригаду, где «старшему лейтенанту такому-то» предстояло принять дела в экипаже подводной лодки «Буки – 833». Вскоре Лёня предложил написать для флотской газеты репортаж с учебно-тренировочной станции, где в отсеке, имитирующем отсек подводной лодки, моряки нашей «букашки» гасили натуральное пламя пожара во время тренировок по борьбе за живучесть корабля. Потихоньку, как-то исподволь, без лишних слов приобщил к журналистике в качестве нештатного военкора, предопределив грядущую смену военно-учётной специальности и всю мою последующую жизнь.
Мы и жёны наши крепко дружили. Недолго.
Не прошло года, как случилась трагедия. Лёни не стало. Осиротевшая семья уехала в Ленинград, получив в городе на Неве квартиру от Главнокомандующего Военно-Морским флотом…
Ещё одна – 4-я бригада ПЛ – дислоцировалась в бухте Золотой Рог. Когда лодки 19-й становились на ремонт или докование в «Дальзавод», мы временно входили в состав 4-й. Теперь её нет.
На торце первого бригадного здания, сразу за бывшим контрольно-пропускным пунктом, сохранилась мемориальная доска в честь Магомеда Гаджиева. Подводников уже одно имя его ко многому обязывало. До войны несколько лет Магомед Имадутдинович командовал «малюткой» и «щукой» на Тихоокеанском флоте, в мирное время став кавалером ордена Ленина. Командир 1-го дивизиона бригады подводных лодок Северного флота, капитан 2 ранга, Герой Советского Союза (посмертно) Магомед Гаджиев воевал на Северном Ледовитом океане и погиб в Баренцевом море. Там, где воевал и мог погибнуть, но, слава Богу, не погиб Валентин Пикуль…
Моя десятая книга так и называлась: «Десятая книга». В 2000-м Приморская краевая организация Добровольного общества любителей книги России выпустила её тиражиком в 200 экземпляров. В ней был небольшой рассказ, связанный с Валентином Пикулем. Здесь я кое-что не очень значительное сокращу в нём, а что-то добавлю в связи «с открывшимися обстоятельствами» последних десятилетий:
Сейчас, вкусив иной жизни, даже странно думать, как мы когда-то были нужны Родине и народу. Экипаж в море – тут и говорить не о чем. Весь мир, вся жизнь втиснуты в стальные отсеки, зимой выстуженные почти до анабиоза, летом разогретые до вялого обморока. И вот, оглохшая от перепадов давления на глубине, исхлёстанная солёными волнами на поверхности океана, подводная лодка прижимается обшарпанным боком к долгожданному причалу. Офицерам и мичманам до дома, до маленьких наших квартирок, у кого они есть, кому пара минут ходьбы, кому пара часов с пересадками через весь любимый город. Рядом совсем!
Солнце над Приморьем сияет почти круглый год. Но таким ослепительным, каким видим его мы, его не видит никто. «Мы – подводники, витязи неспокойной эпохи», как сказал военврач и поэт Валерий Королюк, замурзанные, в замусоленной робе, насквозь пропахшие железом и соляром, оставив в прочном корпусе стояночную вахту, строимся на пирсе, щурясь от земного света.
Сейчас мы перейдём в казарму, и служба продолжится на берегу. Она не станет ни легче, ни труднее. Она просто станет другой. Однако такой же непрерывной и требовательной, как была в океане. Хорошо, если ещё до захода солнца пойдёт по домам сходная смена. Две трети офицеров и мичманов останутся в бригаде.
При всём хорошем я, заместитель командира большой дизельной подводной лодки по политической части, бывал на сходе полтора раза в неделю (или три раза в две недели – кому как удобно считать). Как правило, уходил после вечерней поверки, в двадцать два часа с копейками. А в шесть с небольшим уже стоял на автобусной остановке, чтобы успеть к подъёму флага. Командир со старпомом, случалось, наведывались домой и того реже.
И при такой службе подводники в массе своей умудрялись оставаться людьми разносторонними. Многие офицеры и адмиралы отличались высокой общей культурой, широтой кругозора и начитанностью. Капитан 1 ранга Игорь Литвиненко, бывший командир моей субмарины и преподаватель военной кафедры ДВВИМУ, ныне Морского университета (до марта 2023-го года – председатель Совета ветеранов Краснознамённого Тихоокеанского флота), мог бы, например, читать лекции студентам филфака по истории русской и украинской классической литературы XIX века – настолько неформально и глубоко он её знает. Командир 6-й эскадры подводных лодок вице-адмирал В.Г. Белашев (будущий командующий 4-й флотилией ПЛ, погиб 7 февраля 1981-го г. в авиакатастрофе под Ленинградом) не выходил в море без книги. Одно время он «вывозил» на «Буки – 833» молодого командира Петра Кондрикова до сдачи им зачётов на самостоятельное управление кораблём. Прознавший, что у меня есть редкие издания, Белашев перед выходом в море с нашим экипажем приглашал к себе и просил собрать ему «походную библиотечку». У меня уже были «Моонзунд», «Из тупика», «На задворках Российской империи», «Пером и шпагой», «Битва железных канцлеров», первая, кажется, книга исторических миниатюр «Из старой шкатулки» и другие. Они не скучали на книжных полках, регулярно выходя в море. Виктор Григорьевич стал первым за пределами моей семьи читателем книги Валентина Пикуля «Богатство», присланной автором во Владивосток вскоре после её выхода в свет.
До сих пор удивляюсь и не перестаю радоваться бесценному подарку. Я мог и не знать, что «Богатство» издано Ленинградским отделением «Советского писателя». Но сколько же газет и журналов прочитывали мы тогда, получая их по индивидуальной подписке и коллективно – на экипаж! О новом издании Валентина Саввича сообщил еженедельник «Книжное обозрение». Пару драгоценных выходных я посвятил поисковой операции. Книги во Владивостоке не было. Нигде.
Иметь «Богатство» очень хотелось. Перебравшись с Балтики на Тихий океан, я искал литературу о Дальнем Востоке, а в новой книге Валентина Пикуля был как раз исторический роман о Камчатке. Не меньший интерес представлял и «Реквием каравану PQ-17», тоже вошедший в издание.
Среди бумаг в кабинете старшего постоянного корреспондента «Красной звезды» по Тихоокеанскому флоту нашлась записная с адресами. Её хозяин, военный журналист, бывший подводник-североморец, капитан 2 ранга-инженер Леонид Климченко в числе 37 моряков погиб 13 июня 1978 г. на крейсере «Адмирал Сенявин» во время взрыва в башне главного калибра.
В Лёниной записной был адрес Валентина Саввича. Я не решился сразу написать ему. Но жена (Таня скончалась в 1984-м году) сказала с улыбкой: «Протрясёсся всю жизнь – и никто не узнает, какой ты скромный».
Письмо в Латвию начал словами: «Жена сказала – протрясёсся…» Написал пару слов о себе, о том, что служил в Лиепае на эскадренных миноносцах с Леонидом Климченко, о его гибели на «Адмирале Сенявине».
Через месяц-полтора получив из 3-го почтового отделения извещение на бандероль, не мог взять в толк, кто и что мне выслал из Риги. Уже забыв о своей дерзости, считая послание писателю глупым и бессмысленным, испытал потрясение, когда на коричневой упаковке бандероли прочёл обратный адрес: «Riga, ул. Весетас…»
Это было «Богатство». На титуле книги факсимиле: «Авторский экз. Владимиру Михайловичу Тыцких – автор, в память о службе на прекрасных эсминцах. Вал. Пикуль. 18.02.79. Riga.»
Прочёл дарственную надпись раз десять. Подумалось, что несколько лет жил недалеко от автора – от Лиепаи до столицы Латвии можно добраться за каких-нибудь три-четыре часа. В Лиепае ходил в море на «прекрасных эсминцах»! В шутку подумалось: имея книгу с такой надписью, можно вешать приятелям лапшу на уши, заливая, что служил на флоте с самим Пикулем. Но на фронтисписе обнаружилась ещё одна надпись, от волнения не сразу замеченная на фоне фотографии Валентина Саввича: «Старайтесь писать свою фамилию более четко Тыцких (???)»
«Богатство» стало в моей библиотеке одним из первых и самых дорогих изданий с факсимильными надписями, подаренных авторами.
Эта история, рассказанная в «Десятой книге», на том не закончилась. Теперь подарков с автографами набралось много за тысячу. Более шестисот из них находятся в фондах Приморского государственного музея им. Арсеньева. А «Богатство» во время празднования 75-летия со дня рождения автора перекочевало в библиотеку Тихоокеанского флота, носящую имя Пикуля. Изрядно зачитанная не только в 19-й бригаде подводных лодок, не однажды побывавшая в море, прижатая к сердцу многими моряками с надводных и подводных кораблей, книга, по представлениям моим, уже стала флотской реликвией и не могла принадлежать одному какому-нибудь человеку.
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
После «Буки – 833» меня назначили на «Буки – 90». И в новом экипаже читали книги из моей библиотеки. Валентин Пикуль у кого-то из офицеров и мичманов был, конечно, и свой.
Командир «девяностой» оказался книгочеем редким. Тщательным и взыскательным. Он не просто читал книги. Игорь Максимович Литвиненко их изучал, анализировал, пробовал, что называется, на вкус и цвет, оценивал со всех сторон. И на предмет художественности, и на соответствие правде жизни. Мелочей для него не существовало. Он жаждал, требовал от авторов абсолютной точности деталей, безупречного словоупотребления.
К творчеству Пикуля Игорь был неравнодушен. Что, как он сам признался, не помешало ему заметить некоторые военно-морские ляпы в романе «Моонзунд».
У меня уже был адрес Валентина Саввича, был драгоценный подарок, присланный из Риги. Я предложил командиру написать Пикулю письмо. Памятуя о том, что рассказывал о писателе Леонид Климченко, полагал, что Пикуль в новом издании романа исправит ошибки и будет за это благодарен моему командиру. Сам я, начав помаленьку писать и увидев пару-тройку своих текстов напечатанными после редакторской правки, хотя литературные ляпы, чьи бы они ни были, вызывали досаду, уже прощал авторам, если ошибки были не принципиальными и заведомо не искажали важный какой-нибудь смысл. Ну, простили же Маяковскому «к жерлу прижав жерло», ничего страшного не случилось. И что-то простили самому Пушкину и Лермонтову, не говоря о множестве других-прочих. Примеров тому не счесть.
Лодка шла в подводном положении. На глубине не качает. Мы отработали задачу в районе. Дальше – отбой боевой тревоги, первой смене походной вахты заступить, и курс – в базу. Максимыч, отстояв командирскую вахту в центральном отсеке, скрылся в каюте. Позади – несколько суток всплытий и погружений, торпедных атак, учений по живучести… Хотелось спать. Очень хотелось…
Он достал с полочки «Моонзунд». Оставалось прочесть с карандашом десяток-другой страниц…
Офицер добросовестно выписал из книги всё неверное, что заметил его острый глаз. Но адресом Валентина Саввича не воспользовался. Потом вспоминал об этом так: «В море, в подводном положении, на бланке шифровки я вкратце изложил замечания по «Моонзунду». Хорошо, что не поторопились с отправкой такого «подарка». К обычным уже претензиям сверху добавилась травля латышских националистов – в Риге русофильство писателя считалось вызывающим. Какие-то подонки сильно избили его пасынка…».
Есть какой-то великий жизнетворящий смысл, неразгаданный никем высший промысел в прикосновении, перекрестии, переплетении судеб разных людей: знакомых и незнакомых, близких и далёких, своих и чужих, друзей и врагов. Невозможно объяснить, как через непреодолённые времена и расстояния люди, никогда даже не встречавшиеся, могут чувствовать друг друга. Когда ещё (лет 60 тому!) Игорь Литвиненко учился в Рижском 2-м Балтийском Высшем военно-морском училище подводного плавания, расформированном в рамках программы разоружения при Никите Хрущёве. Вся служба офицера Литвиненко, по большому счёту, вся жизнь его прошли на Тихом океане, на Дальнем Востоке. Что он мог больше, чем через полвека, знать о Риге, о Латвии, о том, как там живётся Валентину Пикулю? И в «Правде», «Красной звезде», «Боевой вахте», в десятке других газет и журналов, в т.ч, в пожизненно любимом командиром «Нашем современнике», которые не в одном экземпляре получал по подписке экипаж «Буки – 90», о подлинном житье-бытье писателя Валентина Саввича Пикуля сведений не имелось. Это теперь пожелтевшая пресса и расцветшее всеми цветами телевидение едят и пьют, веселятся и спят с разнокалиберными «звёздами» масскульта. Тоже, между прочим, не шибко интересуясь (случайно ли?) ни делами отдельных (настоящих) писателей, ни жизнью литературы в целом.
Можно гадать, как бы на писателя подействовали критические замечания командира подводной лодки «Буки – 90».
Игорь Литвиненко принял решение мудрое, по-человечески правильное. Письма на бланке шифротелеграммы в Ригу он не отправил.
МАЛЬЧИКИ С БАНТИКАМИ
1979 год. В 4 – 7 номерах «Нашего современника» вышел роман «У последней черты». Вскоре Валентин Пикуль напишет Виталию Гузанову: «…вокруг моего романа и моего имени сложился вакуум зловещей тишины – меня просто замалчивали и не печатали».
Они были не просто друзьями. Оба мальчишками на Соловках носили флотские ленточки с бантиками и золотыми словами «Школа юнгов[1] ВМФ». Оба прошли войну на боевых кораблях в Заполярье. Оба стали писателями.
Пикулю, с пятью классами школы, фантастическое трудолюбие и самообразование позволило заслужить у современников славу «человека очень высокого интеллекта и большого таланта». Гузанов окончил военно-морское училище в Ленинграде и знаменитый ВГИК, в котором учился и запросто общался с Василием Шукшиным. Капитан 1 ранга, главный редактор киностудии Министерства обороны СССР, член Общества советско-японской дружбы… Виталий Григорьевич по-флотски, по-братски поддерживал Валентина Саввича, в чём, как ни странно, Пикуль нуждался.
Пикуль писал другу: «Дорогой Виталий! Спасибо тебе за всё. Не отвечал, но живу в стрессах. Меня перестали печатать. Как жить – не знаю. Писать хуже не стал. Просто не нравлюсь Сов. Власти! Твой Валя. XX век».
С Виталием Григорьевичем мы познакомились лет 40 назад. Он изучал в Японии захоронения, обихаживал, в т.ч. на свои средства, памятники русских воинов, участников войны 1904 – 1905 годов. В Страну восходящего солнца добирался через Владивосток. Бывал в нашем городе и по иным основаниям. Впервые мы свиделись во флотской газете «Боевая вахта». Потом раз-другой общались у меня дома и в его московской квартире. Созванивались, обменивались письмами. Вскоре после кончины Пикуля Гузанов прислал свою работу о Валентине Саввиче «Правда о жизни и смерти Валентина Пикуля». Типография «Московской правды», газетная бумага, цена 1 р. 50 коп. Скрепки, как в школьных тетрадях. 16 станиц размером в четверть газетного листа. Плотно посаженные строки, мелкий шрифт. Вид даже для того времени непрезентабельный. Но в 1991 г. издание равнялось чуду. И тираж указан фантастический – 300.000. Однако на книжных прилавках Владивостока «Правда о жизни и смерти Валентина Пикуля» не появилась.
В повествовании Виталия Григорьевича мне было (по его прежним рассказам) знакомо всё, кроме хроники погребальных дел и картины похорон в Риге. Примчавшийся туда из Москвы Гузанов принимал в них участие и описал их буквально по минутам. История, мягко говоря, грустная. Прежде, чем Валентин Саввич упокоился на Лесном кладбище Риги, латвийские власти хорошо помотали нервы родственникам и друзьям русского писателя.
В 1990 г., проводив друга в последний путь, Виталий вспомнит о романе «У последней черты», опубликованном в «Нашем современнике: «Писатель рассказал правду о Григории Распутине, художнически исследовал самые разные пласты жизни царской России, показал ветхость государственных институтов самодержавия, неизбежность социальных и политических преобразований, неизбежность революции, а критики прочитали в романе другие строки: Пикуль пишет о жидо-масонах, толкающих Россию на край пропасти. Ату его! Ату!!!»
Пикуль критики не читал. Ни хвалебной, ни разгромной. Иногда спрашивал у Вероники Феликсовны, что о нём пишут. Жена уклонялась от обстоятельных ответов. Берегла мужа. Незадолго до своего ухода она писала Виталию Гузанову: «Все забыли о Распутине, Николае II, Алисе и т.п. Остался вопрос. Русская национальная гордость и сионизм. От первых мы получаем прекрасные письма с большой благодарностью за раскрытие этой части нашей истории. Пишут люди различных рангов и положений – вплоть до самых высоких. От второй части – сионистов, мы получаем угрозы, обещания уничтожить, убить и Валю, и его проклятую Веронику…».
Словами дело не ограничивалось. После публикации романа в «Нашем современнике» Пикуля жестоко избили. (Случай, однако, не исключительный. Тогда и после не расследованные нападения на писателей-патриотов происходили не однажды и не являлись чем-то случайным и локальным. В Москве, например, не менее жестоко, чем Пикуля в Риге, избили Валентина Распутина. Это были первые, проверочные, можно сказать, робкие действия антироссийского, антипатриотического подполья на дальних подступах к тому, что устроят на обломках СССР наши западные «партнёры» в обнимку с националистами всех мастей и повылезавшей на свет бандеровщиной. Сегодня Пикуль и Распутин, будь они живы, вполне могли бы оказаться на месте Дарьи Дугиной и Владлена Татарского.).
В 17 лет гибнет сын последней супруги Пикуля Антонины Ильиничны. При странных, невыясненных обстоятельствах Виктор Онджан, молодой, здоровый человек, выросший у Балтийского моря, с детства хорошо плавающий, тонет на пляже в Дзинтари (часть Юрмалы и Рижского взморья, обжитая отдыхающими, полная купальщиками).
Это был тяжелейший удар для матери и Валентина Саввича, хотевшего и готовящегося усыновить Виктора…
Шла война миров. Её называли холодной. Мальчики с бантиками, выжившие и вместе со всем советским народом победившие во второй мировой, опять оказались на войне. Она была частью всем известной холодной войны, она рождалась и вызревала в ней, формируя и отрабатывая свою тактику и стратегию, накапливая опыт, который ей скоро понадобится. Эта война была ещё не вполне опознана, не отчётливо названа. Но уже близилось, подступало время, когда её увидят все. И все, кто хотел и кто не хотел, станут её участниками. Или жертвами. И назовут её: «информационная». Или «информационно-психологическая». А пока она готовилась стать частью и с самого начала уже была, пожалуй, главной составляющей следующей войны, у которой будет много имён. Ассиметричная, неконфессиональная, нетрадиционная, комбинированная, гибридная… Всеобщая, всеобъемлющая, всепроникающая.
Фронт её проходит через сердце и сознание каждого человека по обе стороны границы, разделявшей мир Валентина Пикуля и Виталия Гузанова с миром чужаков. С тем миром, который, казалось, они, боцман с тральщиков и морских охотников старшина 2 статьи Виталий Гузанов и рулевой-сигнальщик с миноносца «Грозный» юнга Валентин Пикуль навсегда одолели в боях и походах…
Они не сломались, мальчики с бантиками. Соловецкие юнги Валентин Пикуль и Виталий Гузанов, пацанами принявшие присягу на верность Родине, ни разу ни на йоту её не нарушили. Боевой флотской вахтой, всей жизнью, каждой строкой своих произведений, дружбой своей подтвердили верность клятве, оставшись верными ей до последнего дня жизни, до последнего вздоха.
СВОИ И ЧУЖИЕ
У «обновления» истории цель одна – переналаживание, перепрограммирование исторического сознания народа. В этом процессе, то тихом, почти незаметном, то взрывоподобно ускоряющемся, так или иначе всегда участвуют писатели. Среди этих писателей Пикуля нет. Он целеустремлённо, неотступно объективен. Внимательно, подробно вглядываясь в историю, показывает её такой, какая она есть. Так же всматривается и в людей, так же пишет о них – не отнимая ни хорошего, ни плохого, не приукрашивая и не очерняя.
И на Россию Валентин Пикуль смотрит не ангажированным, не зашореным взглядом, не отворачиваясь ни от светлых, ни от тёмных страниц её истории. Сергей Артемьев, главный герой романа «Моонзунд» и одноимённого фильма – того самого, эпизод которого снимался на Русском острове, чеканной фразой выразил краеугольный пикулевский принцип: «Россия одна, и любить её надо всякую».
Пикуль не занимался интерпретированием и переписыванием того, что было на самом деле. Этим, наверное, и объясняются сложности его взаимоотношений с оппонентами, в т.ч. сидевшими в издательствах и руководящих кабинетах. Он изучал по первоисточникам, открывал и «рисовал» историю с натуры. А поскольку это была, по факту, история русская, то всё творчество Валентина Саввича неизбежно стало призывом к русскости.
Он вернул из забытья, а то и привёл из безвестности в нашу память генерала-метеора Петра Котляревского, спасшего грузин от персов; лейтенанта Дмитрия Ильина, сжёгшего турецкий флот в Чесменской бухте; светлейшего князя, генерала-фельдмаршала Григория Потёмкина-Таврического, создателя Черноморского флота и первостроителя российского Крыма; протопопа Аввакума, первого русского прозаика-публициста, в младые годы голыми руками так стиснувшего медведя, приведённого скоморохами к приволжскому селу Лопатищи, что зверь с обиженным рёвом, оставляя на траве след болезненный, сиганул в лес вместе со скоморохами…
Пикуль рассказал нам о том, о чём мы знали неполно или не знали совсем, и потому не до конца были самими собой.
Вот это и предопределило его непреходящую популярность у читателей-единомышленников. Такого писателя давно ждали в отечестве нашем. 20 миллионов экземпляров – прижизненный тираж книг Валентина Пикуля в родной стране. Были ещё публикации в журналах, были издания за рубежом. Владимир Максимов (исключенный из Союза писателей СССР, в 1974 г. эмигрировал, скончался в 1995-м, похоронен в Париже на знаменитом русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа) свидетельствовал: «За границей Пикуля читают, пожалуй, больше, чем в России…»
Народ обмануть нельзя. Если, конечно, не превратить его критическое большинство в иванов, не помнящих родства, когда народ становится врагом самому себе. Технология изменения исторического сознания людей хорошо отработана. Она включает в себя переписывание истории, изменение учебных программ в школах и прочих учебных заведениях. А начинается с сожжения книг. Как в 30-е годы прошлого века в Германии. Как – совсем недавно – на Украине.
Главный удар наносится по молодёжи, по умам незрелым, по душам неокрепшим. Вот это сильно тревожило Валентина Пикуля. «Нельзя, – говорил он, – чтобы серьёзные проблемы подменялись суррогатами воспитания, такими, как диско-клубы, где полумрак и музыкальный кавардак. Нельзя, чтобы низкопробные детективы заменяли… чтение русской и мировой классики. Нельзя, чтобы сексуальная озабоченность и порнография выплёскивались в журналах и газетах. Нельзя, чтобы большие и малые лидеры жонглировали словами, а дело топталось на месте…»
Сегодня мы видим правоту Пикуля, фронтовика, писателя-историка, баталиста и мариниста, последовательного, несгибаемого патриота Отечества.
В военной авиации есть прибор опознавания «свой – чужой».
По отношению к писателю Пикулю нетрудно определить, кто есть кто. Для нас это, пожалуй, дорого не меньше, чем его книги, которые вошли в сокровищницу отечественной литературы.
[1] Так тогда писали и говорили: «юнгов».
Владимир Тыцких
