«Моя жизнь на фронте и в мирные годы». Михаил Стародубцев.

Вниманию читателей представлены воспоминания участника Великой Отечественной войны полковника Стародубцева Михаила Тимофеевича (1923-2021). Уникальный человек, завершивший трудовую деятельность в день своего 90-летия, имея за плечами 33 календарных года военной службы и почти 40 лет гражданского трудового стажа, даже не считая тяжёлого крестьянского труда в школьные годы. Эти воспоминания описывают судьбу простого советского человека, жизненный путь которого был трудным и сложным, но славным и красивым. Написаны они без приукрашивания, но в них видна сила духа Михаила Тимофеевича, его стойкость и мужество, любовь к своему Отечеству и показано движение вперёд от нелёгкого голодного и холодного детства до вполне уже светлого будущего.

О времени,  в котором  жили мои предки и о своём жизненном пути, о людях событиях и обо всём, что осталось в моей памяти, хочу рассказать своим детям, внукам и правнукам.

Наша жизнь неразрывно связана с тем, что происходит в стране, от её расцвета и могущества, от её авторитета в мировом сообществе, от других факторов.

Двадцатое столетие началось для России войной с Японией, затем первая империалистическая война 1914-1918 гг., в которой, участвовали 36 государств, в том числе и Россия, с населением в один миллиард человек. Во время войны в армию и на флот было мобилизовано 70 миллионов человек. В этой войне Россия потеряла 10 миллионов человек, и 20 миллионов было искалечено.

Семь лет империалистической и гражданской войны развалили страну. Такого упадка хозяйства не испытывала ни одна страна мира.

Во Второй мировой войне 1939-1945 гг. участвовало 61 государство с населением 1 миллиард 700 миллионов человек. Боевые действия велись в Европе, Азии и Африке на территории 40 государств. В армию и на флот было призвано 110 миллионов человек. Решающим фактором был советско-германский фронт. В этой войне Советский Союз (Россия) потерял только убитыми около 30 миллионов человек.

Вторая мировая война была самая кровопролитная и самая разрушительная.

Через всё, что прошла наша страна в ХХ веке — войны, голод, разруха, нищета, не обошли моих родных и меня.

За мою жизнь два раза менялся государственный строй. Я родился в годы, когда из царской России было создано новое государство СССР (Союз Советских Социалистических Республик), а в конце моего жизненного пути появилось государство типа олигархического капитализма — Российская Федерация, что крайне отрицательно сказалось на жизни большинства населения. Произошёл развал в Вооружённых силах, многие заводы и фабрики были закрыты, разграблены и перестали существовать. Всё богатство страны, в том числе земля, оказались в руках бандитов. В результате в России появились не только миллионеры, но и миллиардеры и их за 15-20 лет стало значительно больше, чем в Америке за всё её существование.

В моей жизни были и плохие и хорошие события, которые по-разному влияли на мою жизнь. Многое стёрлось из памяти. С трудом вспоминаются подробности из детства, юношеские годы. Осталось в памяти то, что забыть нельзя.

В детстве и юношестве нищета и голод, особенно после смерти отца в 1933 году.

Затем Великая Отечественная война, которую я прошёл от начала и до конца. Первые две контузии, а затем сильнейший удар в кость правой ноги осколком снаряда. К счастью, осколок потерял убойную силу, но сохранил ударную силу. Во всех случаях избежал увечья и смерти.

После войны волею судьбы оказался в военном училище, после окончания получил воинское звание «лейтенант». Мне было 25 лет и очень хотелось после всех тягот войны нормальной человеческой жизни.

Но как оказалось, что и в будущем почти вся моя трудовая жизнь шла по нелёгкому пути.

По окончанию военного училища был направлен для дальнейшей службы на Северный флот.

В то время условия жизни в Заполярье были очень тяжёлые. Суровая климатическая обстановка, отсутствие нормального быта и жилья.

Первые годы службы прошли на острове в районе Белого моря. Жил в землянке, а затем с семьей в восьмиметровой комнате. После получил направление в город Североморск Мурманской области, где  офицерские семьи жили в коммунальных квартирах (по две-три семьи) в финских деревянных домиках. И только после 13 лет службы на Северном флоте получил первую отдельную двухкомнатную  квартиру на семью из четырёх человек.

В Вооружённых силах прослужил 33 календарных года, из них 25 лет на Северном флоте.

В 1974 году уволен из Вооружённых сил в воинском звании «подполковник». В 2000 году Верховным Главнокомандующим присвоено очередное воинское звание «полковник».

За время службы имею более 30 правительственных наград:  ордена Отечественной войны I-й степени,  Красной Звезды, медали: «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За безупречную службу» I-й степени, «Ветеран Вооружённых сил» и другие.

В 1973 г. получил квартиру в г. Коломне Московской области. После увольнения работал 10 лет на заводе «Втормет» начальником штаба гражданской обороны, а затем 10 лет начальником отдела кадров завода.

29 декабря 2000 г. уходит из жизни мой верный спутник  жизни – супруга Зинаида Петровна.

Спасаясь от одиночества,  я пошёл работать на швейную фабрику «Валерия», затем на ОАО «Коломнатекмаш»,  где и продолжаю свою трудовую деятельность в должности начальника штаба гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций.

Итак, что было, то было…

Юные годы

В северо-восточной части Марковского района Луганской области Украины расположено село  Высочиновка. В двух километрах восточнее проходит граница Кантемировского района Воронежской области.

Ближайший город – областной центр Луганск (120 км) и железнодорожная станция Старобельск (80 км). В период СССР, ближайшая железнодорожная станция была Кантемировка (18 км).

Места здесь пересекаются небольшими возвышенностями, балками, а в основном местность ровная – бескрайняя степь Черноземья.

В балках (низменности) расположены села. На возвышенности балки стоят дома, далее дворовые постройки, ниже огороды, сады и заканчивается участок крестьянина – лугом, где растёт трава, которую два раза (летом и осенью) скашивают, сушат и заготавливают корм для скота на зиму. Так, по однообразию расположены все сёла и хозяйства односельчан на участках до одного гектара земли. Дома, или как их здесь называли, — хаты, имели самое простое строение – плетёные стены, обмазанные глиной и побелённые мелом, соломенная крыша и глиняный пол. Другого строительного материала в степи не было.  Поэтому дома были маленькие и состояли из одной, двух комнат и кухни. Посреди дома стояла большая печь.  В качестве топлива применялись солома и перегной, который делали из навоза.

Зимы здесь очень снежные, ветреные с сильными  метелями. Зимой в доме холодно, стены продувались ветром и покрывались снежным инеем. В это время спасала печь, на которой спали всей семьей.

В этой степи Черноземья, в селе Высочиновка, 21 ноября 1923 года родился я. Здесь прошло мое детство, учёба и юношество.

Мой дед — Иван Фёдорович 1876 года рождения и бабушка Анна Игнатьевна Стародубцевы имели четырёх сыновей и двух дочерей.  Все они жили одной семьёй, которая состояла из 19 человек. Дед имел надел земли, две хаты, скот и птицу. Вся семья была работящая и в селе считалась со средним достатком.

Мой отец — Тимофей Иванович Стародубцев 1898 года рождения был старшим сыном. В 1918 году он женился на Надежде Ивановне, в девичестве Сивоконь 1897 года рождения. В семье я был третьим ребёнком. Всего в семье было восемь детей.  В то время женщины рожали столько детей, сколько позволяло здоровье. Слабые дети умирали, оставались только здоровые, то есть  шёл как бы естественный отбор.  У женщин не было никаких предродовых и послеродовых перерывов в работе.  При наступлении критического периода, женщины выполняли посильную ей работу.  Рожали детей там, где  придётся. Роды принимала бабушка, а иной раз и соседка.  Так, мать родила моего младшего брата Ивана в поле. На следующий день она уже занималась привычной домашней работой.

 В 1928 году дед отселяет нашу семью во  вновь построенный дом, который состоял из кухни и одной комнаты. На этой площади мы с семьёй, состоящей из шести человек, и разместились.  Семье дед выделил лошадь, корову, птицу и другую живность.

В 1929 году отец вступает в колхоз, куда сдает лошадь.  Отец, а вместе с ним и я каждый вечер ходили на скотный двор смотреть свою лошадь, хорошо ли за ней ухаживают и кормят в колхозе. Лошадь была серой масти, и у нее был маленький жеребёнок с белой звёздочкой на лбу.

Я очень любил лошадей, люблю их по настоящее время.  Когда отца назначили конюхом (по уходу за лошадьми в колхозе), я всё время находился с ним. Во время  вывода лошадей на водопой отец сажал меня верхом на лошадь, это было сверх всякого блаженства.

Позже, работая в колхозе, я всегда старался выполнять работы, связанные с лошадьми. Зная мою любовь к лошадям, бригадир доверял мне кормить лошадей и ухаживать за ними.

По своим климатическим условиям в Черноземье  должны быть хорошие урожаи, но  всё зависело от дождей, которые не всегда приходили в нужное время.  Часто из-за засухи были плохие урожаи.  Здесь в основном выращивали зерновые, подсолнух, кукурузу, овощи, сеяли лён, коноплю для производства ткани, из которой шили одежду.

Чтобы получить ткань, требовался огромный труд всей семьи. После уборки лён замачивали в воде, затем сушили, на специальном устройстве мяли и, получив волокно, на прялках делали нить. Затем на ткацком станке ткали мануфактуру. Этот процесс начинался осенью и заканчивался весной.

Тогда в магазине не было ткани, а если и завозили, то купить её не было денег.  Поэтому всё было своё самодельное льняное  и рубашки, и брюки, и нижнее бельё.

 В округе не было ни речки, ни озера. В селе были колодцы,  уровень воды в которых доходил до 20 метров. В любую погоду возьмёшь из колодца воды, она холодная и вкусная.

В этой местности было много зайцев, лисиц, волков, которые в зимнее время наносили огромный вред хозяйству. Зайцы обгрызали кору фруктовых деревьев, лисы и волки проникали в скотный двор и уничтожали птицу и скот. Против этих хищников держали собак, которые, учуяв зверя, подавали сигнал опасности, и хозяин выходил на защиту своего хозяйства. Не всегда это удавалось, как правило, от волков гибли и собаки.  Волк или лиса, проделав дыру в соломенной крыше, прыгали внутрь сарая и за считанные минуты уничтожали всё живое.  Обычно зверь не мог уйти обратно через крышу и его уничтожали. Вот так шла борьба всю зиму.

Несмотря на  плохие урожаи, крестьянину нужны были деньги, чтобы обуться, одеться, купить соль, спички, керосин. Эта проблема была всегда. Если были какие либо продовольственные излишки, то реализовывать их было негде.  Мой дед рассказывал, как он реализовывал продукцию. После уборки урожая он загружал в специально плетёные из лозы ящики маленьких уток и гусей и вёз их до Москвы более месяца. За это время, находясь без движения, закормленные птицы, принимали отличный товарный вид. Продав птицу и быков, на которых привозил товар, дед, закупив необходимое, возвращался к новому году домой и так каждый год.

Мой отец, Тимофей Иванович, был ответственный и трудолюбивый. Он выполнял всё, что ему поручалось в колхозе и в домашнем хозяйстве. Жили они с матерью, Надеждой Ивановной, дружно и с любовью относились к нам, детям. Мы, дети видели, как трудно приходится родителям, и старались выполнять посильную нам работу по дому: смотрели за огородом, пололи грядки, ухаживали за младшими  братьями и сёстрами. Между нами, детьми, строго соблюдалась субординация. Младшие всегда слушались старших. Приведу такой пример: в магазине принимали шкурки кротов. Как-то я изловил крота, снял шкуру и собрался отнести в магазин, но моей идее не суждено было сбыться. Моя старшая сестра Полина, узнав об этом, дала мне кусок мела (мел применялся для мытья рук вместо мыла) и заставила мыть руки до тех пор, пока не смою весь кусок мела.  Я это сделал. А шкурку она закопала в землю. Полина была примером чистоты, и она не могла перенести то, что я запачкал руки, какой-то гадкой тварью (так она говорила). Так печально закончился мой бизнес.

В мою обязанность так же входило с сестрой Полиной пасти гусей (Полине было семь лет, мне — пять лет). Однажды бабушка, как обычно, снарядила нас пасти гусей. Собрала нам пакет с продуктами, и мы погнали гусей в поле. Прибыв на место, мы, в первую очередь, сели покушать, вдруг гуси поднялись и полетели домой, а мы вернулись все в слезах. За плохую работу мы получили выговор. 

С этих лет и начинается моя трудовая деятельность, моя жизнь, в которой все годы моего детства и юности сопровождались постоянной борьбой за выживание, жизнь, которая тесно связана с постоянными недостатками, с голодом и нищетой. В этой обстановке прошло моё детство и юношеские годы до октября 1941 года. Затем война…, но это всё впереди.

Казалось бы, в этих местах Черноземья должны быть хорошие урожаи. Действительно земля плодородна, но всё зависит от дождей. Если пройдут обильные дожди в мае, когда посеяли и начались всходы, можно ожидать хороший урожай. При отсутствии дождя земля теряет влагу, появляются большие трещины в земле — засуха и никакого урожая.

Так было в 1933,1934,1935 годах. В эти годы стояла жара, была сильная засуха. Всего, что вырастало в огороде, хватало только до Нового года, а что собирали в поле, колхоз вывозил  государству. За работу в колхозе людям платили трудоднями, потом их в конце года отоваривали продуктами, которых не было. Наступил голод, который длился все эти три года.

В это время отец работал конюхом (ухаживал за лошадьми). Выполнение этой работы требовало много сил и здоровья. В то время не было никакой механизации, всё делалось вручную. Чтобы обслужить  50 лошадей, отцу требовалось перенести сотни килограмм кормов, сотни вёдер воды, убрать навоз и т.д.

Наступила весна 1933 года, самое тяжёлое время для нашей семьи. В эту весну я лежал весь опухший от голода. Все считали, что дни моей жизни сочтены.  Но мать всё равно варила обыкновенную траву, листья из деревьев и давала мне пить. Если мне этого было достаточно, для того чтобы лежать и дышать, то отцу, выполнявшему тяжелую физическую работу, требовалась другая пища.

3 мая 1933 года вечером отец пришёл с работы, лег в постель и ночью умер от голода. Мать осталась одна с четырьмя детьми, старшему было 12 лет.

В селе было 120 дворов, только в 1933 году от голода умерло 75 мужчин  в возрасте до 45 лет, а за три года в селе практически не осталось трудоспособного населения.  Тех, кто умирал, не хоронили по несколько дней. Для того, чтобы похоронить собиралось несколько человек, которые с большим трудом скатывали труп на одеяло и волоком тащили к яме, здесь же рядом с домом. Вся эта процедура занимала целый день.

Для того, чтобы как-то восполнить рабочую силу в колхоз в 1933 году привезли из Ивановской области много семей, которые через год уехали. Голод продолжался. Спасаясь от голода, всё, что было из одежды и обуви отдавали в обмен на продукты, которые привозили из Краснодарского края.  Помню, у мамы был её любимый костюм, который она продала за чашку гороха. И так люди оставались не только без продуктов, но и без одежды и обуви.

 Здесь я хотел подчеркнуть мужество моей матери, которая имела на руках четверых маленьких детей и делала всё возможное и невозможное для их спасения, тогда как сегодня нередко встречаются молодые, здоровые женщины, которые находятся далеко не в критическом положении, бросают своё единственное дитя.

Вот один из бессчётных примеров, когда мать, рискуя своей жизнью, шла на всё ради спасения нас. На полях Кантемировского района в буртах хранилась свекла. За этой свеклой каждую ночь ходили женщины, в том числе и моя мать. Эта свекла охранялась, и женщин обстреливали из дробовиков и были случаи ранения. Редко когда удавалось матери принести несколько свёкол, этот день был для нас праздником.

Помимо голода мы страдали зимой и от холода. Дом отапливать было нечем. В основном отапливали соломой, которая сгорала в печке, как порох, а тепла от неё не было. Поэтому все стены дома были покрыты снежным инеем.  В это время все находились на печке.

Я в детстве ходил к бабушке босиком по снегу за 100 метров. В школу ходил тогда, когда из школы возвращалась сестра, так как обувь была одна на двоих.  Никогда не было у меня своих учебников. Писал на газетах, пером, которое было привязано ниткой к палочке. Вся наука это то, что послушал в школе или прочитал в учебнике товарища. Так проходило моё детство и учёба. Денег не было. Всё финансирование шло от пяти курочек. Снесли яички, сдаём их в магазин и покупаем соль, спички или что-либо другое более важное, чем учебники.

Время шло. Мне исполнилось 12 лет. В эти годы летом я работал в колхозе от зари до зари, а с 15 лет выполнял все работы наравне с мужчинами. Грузил мешки с зерном, косил ручной косой траву, а в выходные и каникулы возил различные грузы на лошадях в Кантемировку.

В один из дней осенью в дороге застал сильный дождь. При дожде грязь налипает на колеса, и одно из колес поломалось. Все подводы уехали, я остался один с лошадьми и грузом под непрерывным дождем и сильным холодным ветром. Ночь, темно, а в степи укрыться негде. И лишь через сутки пришла мне помощь. Не трудно представить мое переохлаждение. Но всё прошло, и через сутки я уже опять был в дороге.

Очень доставалось мне зимой. У меня не было тёплой одежды и обуви. Всё, что было на мне, легко продувалось ветром, поэтому весь путь (25 км) до станции Кантемировка, куда возили зерно для сдачи государству, бежал за санями, чтобы не замёрзнуть. Неоднократно по возвращению домой мать отогревала примёрзшие к ногам портянки.

Однажды меня направили с фельдшером за медикаментами в райцентр Марковку (25 км). Медикаменты фельдшер не получил и уже вечером мы возвращались домой.  Проехав несколько километров, Адам Иванович (фельдшер) попросил заехать в село, которое находится в стороне от основной дороги. Я ему сказал, что в этом селе никогда не был и дорогу не знаю, тем более наступает ночь. Но фельдшер настоял. Приехали в село, остановились возле какого-то дома. Он зашёл внутрь, а я остался на улице. Усилился ветер, пошла метель, стало темнеть. Через два часа он вышёл и сказал, что останется в этом селе, а я могу возвращаться домой. Выехал я из села. В степи лошади почувствовали, какой-то накат дороги и по ней свернули ранее, не доехав до основной дороги. Вдруг лошади провалились в какую-то яму. Когда я стал подходить к ним, то и сам тоже провалился.  Ветер, сильная метель, ночь ничего не видно. Кое-как освободил лошадей от упряжки и с трудом они вышли из ямы. Я, держась за вожжи, чтобы не утерять лошадей, развернул сани и вновь запряг лошадей.  Пока я возился с этим, совсем потерял ориентировку.  Куда ехать? Здесь в степи один ориентир – ветер. Когда я выехал из села, ветер был мне в лицо. Развернул лошадей по ветру и потихоньку поехал. Сижу в санях и вижу только хвосты лошадей, остальное степь и вьюга. Что я чувствовал, что думал в эти минуты и часы…. Пока возился с освобождением лошадей, я вспотел. Потом из-за сильного ветра стал замерзать, а до Высочиновки ещё далеко, при  этом меня не покидала мысль: а правильно ли я еду? Но надежда была только на лошадей. Вдруг резкий удар и лошади остановились. Я, держась за сани и вожжи, стал обходить лошадей и впереди вижу, лошади упёрлись в телефонный столб, а это значит, что здесь рядом проходит дорога на Высочиновку. Сориентировавшись по ветру, направил лошадей на дорогу, как потом оказалось, в нужную мне сторону. Я хорошо знал, что управлять лошадьми  в период вьюги нельзя, если лошади на дороге они с неё не сойдут. Поэтому вся надежда была на лошадей.  Дней  десять назад при такой же пурге погиб односельчанин, который оказался в овраге с лошадью и замёрз, не доехав до села. Зная об этом, я боялся этого оврага, через который я должен был проехать по мосту. Но лошади прошли правильно, по   узкому мосту. Здесь я всё время был в напряжении  и, когда лошади остановились, то заметил строение – хозяйственный двор-конюшня. Моей радости не было конца. Я приехал. Пришёл домой к утру весь промёрзший. Мать была в ужасе. Итак, всё окончилось благополучно, хотя, сколько это стоило нервов и здоровья. Эта поездка закончилась тем, что мать пошла к председателю колхоза и всё ему рассказала, и когда фельдшер позвонил и попросил, чтобы за ним приехали, председатель запретил за ним ехать. И после окончания метели фельдшеру пришлось идти назад пешком. Позже фельдшер приходил и просил прощения у матери, говорил, что был пьян, и что я мог и не послушать его. Вот так проходили мои зимние каникулы, да и не только каникулы, а и большинство воскресений. Нужно было работать, чтобы жить.

Однажды летом меня направили в село Камянка (15 км) за горючим для тракторов. Обычно выезжаю утром, на нефтебазе в Камянке заливаю две бочки по 300 литров керосина и вечером уже дома. В этот день, залив горючее, покормив лошадей, я отправился в обратный  путь. Выехал из села в степь, солнышко пригревает, жаворонки поют и под это удовольствие я заснул. Лошади, почуяв свободу, сошли с дороги пощипать свежей травы, переходя через канавку, воз опрокинулся, и бочки с воза скатились. Я проснулся от удара и ужаснулся. Как теперь установить 300 литровые бочки на повозку. Долго я возился, но при помощи лошадей все было установлено на место. Наступила ночь, которая не представляла для меня опасностей, не впервые быть одному ночью в степи. Но в этом месте располагался овцесовхоз, и поэтому здесь было много волков, особенно в  районе могильника, куда свозили погибших овец. Рядом с этим могильником проходила дорога, по которой   я должен был ехать. Были случаи, когда волки нападали на людей. И это меня очень сильно пугало. Проезжая мимо могильника, я сразу почувствовал беспокойное поведение лошадей. Заметил и огоньки глаз волков по обе стороны дороги, а вскоре и сзади. Итак, стая волков сопровождала меня до села, затем отстала, а я начал приходить в себя.

Приехал домой очень поздно. Мать как всегда ждала, не спала, переживала.

В таких и подобных им ситуациях проходили мои юношеские годы. Все эти годы я и мать работали по 12 часов в сутки, но выйти из нищенского положения не могли.

И только в 1939 году, когда я стал работать на тракторе, несколько лучше стало с продуктами, но по-прежнему бедствовали с одеждой, обувью, на покупку которых не было денег.

20 июня 1941 года, работая ночью на тракторе, я сильно заболел. Поднялась высокая температура, и я начал терять сознание. Мой напарник на тракторе привёз меня к фельдшеру.  Здесь решили направить меня в районную больницу в Марковку (25 км). Я не помню,  как меня туда привезли. Пришёл в сознание на седьмые сутки. За это время врач сказал матери, что надежды на выживание почти нет. И вот, за свои неполные 17 лет, я находился на шаг от смерти. Меня уже перенесли из палаты в предсмертную комнату. На седьмые сутки, открыв глаза, я увидел, что лежу на койке в маленькой комнате, окно открыто и слышу разговор за окном. В это время, какая-то девочка из больных заглянула в окно и увидела меня с открытыми глазами. Это её удивило и напугало, и она побежала к врачу, чтобы сказать об этом. Пришла врач, пощупала, измерила давление, поставила градусник, и, убедившись, что я живой, сказала – будешь жить.  Прошло несколько дней, когда я узнал, что идёт война. В больнице я пробыл месяц. Затем приехала мать, и забрала меня домой.

За прошедшие юношеские годы мне пришлось много пережить трудностей и случаев, казалось бы, с безвыходным положением. Жизнь набирала опыта, делала из меня мужчину, способного самостоятельно решать сложные жизненные вопросы. Всё пережитое в детстве и юности оказывало благоприятное влияние на преодоление всех трудностей, которые встречались на моём жизненном пути.

Начало войны

июнь 1941 года

В роковую ночь начала войны 1941 года я находился в больнице. После окончания лечения в течение июля-сентября я был три раза направлен на строительство оборонительных сооружений.

Первый раз из колхоза группа крестьян из 15 человек была направлена в район города Днепропетровска, где мы лопатами сооружали окопы и противотанковые рвы. В степи работали десятки тысяч людей.

Работать было тяжело, немецкие самолёты бомбили и обстреливали людей, убежать и спрятаться было некуда. После обстрелов было много убитых и раненых. Самолёты улетали, и мы снова копали окопы. И так по несколько раз в день. Здесь я впервые услышал команду «воздух», «ложись».  Многие пытались убежать и, как правило, гибли от взрывов бомб и обстрелов. С самолётов  сбрасывали металлические бочки с дырками. Когда они летели, то издавали очень сильный звук, чем нагоняли сильный страх. Нам объясняли, что во время бомбёжки надо ложиться в вырытые нами окопы, но, так как работали в основном женщины и дети, от страха они пытались убежать и погибали. Вокруг лежали трупы, раненые без рук, ног…  Сначала я тоже бегал как все, а затем перестал, ложился в окоп и со страхом ожидал смерти.  Если бомба взрывалась в окопе, то все, кто находился в нём, гибли. И всё же, выжить, находясь в окопе, было больше шансов. Наверное, организаторы работ поняли бесполезность этих инженерных сооружений или изменилась обстановка на фронте, но нас отпустили домой. Домой добирались, кто как мог, мы с другом ехали в вагонах с углём. Можно представить в каком виде мы появились дома.

Через несколько дней, после прибытия, 30 человек, в том числе и я, были направлены под город Евсуг. В степи готовили площадку под аэродром, строили капониры для укрытия самолётов и другие сооружения. В третий и последний раз работал также по оборудованию аэродрома под Старобельском, где также бомбили и обстреливали с самолётов и гибли люди. Пошли дожди, и все работы были прекращены, мы вернулись домой. На этом и закончились все мои работы по строительству оборонительных сооружений. В этот период я впервые видел гибель людей и понял, что от бомб и пуль не убежишь.

16 октября 1941 года была получена телефонограмма из военкомата о призыве в армию с указанием года рождения, в том числе 1923 год рождения, который был последним годом призыва в 1941 году.

Получил повестку и я. Мать заплакала и сказала: вот, сынок мы с тобой и расстаемся и как знать, увидимся ли?

17 октября 1941 года все жители села Высочиновка провожали призванных на фронт мужчин. За селом был устроен митинг, на котором выступали старики, которые воевали с немцами ещё в период Первой мировой войны. Все они выражали уверенность в том, что немец будет разбит, и мы победим.

Далеко нас провожали родные, прощаясь, начали отставать одна за другой женщины и дети. Останавливались, махали платочками, что-то кричали.

Попрощался и я с матерью, не зная  о том, что мы расстаёмся на долгие годы. Встретились мы только в 1946 году, почти через пять лет. За это время мать около двух лет находилась в оккупации, а я прошёл фронтовыми дорогами Калининского и Ленинградского фронтов.

Вечером прибыли в Марковку, переночевали на улице около военкомата, а утром 18 октября были созданы отряды по 100 человек, назначены старшие и в пешем порядке двинулись к железной дороге (Москва-Ростов) до станции Чертково, это около 60 километров.

В то время все двигались на восток за Дон. Огромное количество скота (коровы, лошади, овцы) погибали от отсутствия корма и воды, в степи повсюду валялись трупы животных. Здесь же двигалась сельскохозяйственная техника    (трактора, комбайны), которые были брошены из-за поломок и отсутствия горючего. Вместе с животными и техникой двигались сотни тысяч людей, в том числе и мы.  Все  двигались от западных областей Украины и Белоруссии на восток.

Похолодало, начались дожди. Комья мокрой земли налипали на ноги, идти было очень тяжело, от ботинок оторвалась подошва, я шёл почти босиком. Запасными кальсонами и рубашкой замотал ноги. Закончились продукты, взятые из дома. Ели живность, которая водится в степи, но с каждым днём и её становилось всё меньше. Не было дров, чтобы развести костёр и согреться, приготовить горячую еду. При возможности использовали всё, что горит: садовые деревья, заборы, сараи.

Несмотря на массовое скопление людей в степи и сёлах немцы не использовали авиацию для обстрелов. Но станцию Чертаново и железную дорогу бомбили день и ночь. Мы остановились в степи, не доходя до станции 25 километров, и около двух недель продвигались к станции, по мере погрузке людей в эшелоны. Этот стратегический материал (люди) грузились круглосуточно в железнодорожные вагоны, причём по мере заполнения эшелон сразу же отправлялся, не соблюдая никаких железнодорожных правил. Эшелоны двигались один за другим с интервалом 2-5 километров.

Ночью мы подошли к эшелону, который состоял из товарных вагонов. В эти вагоны набивалось людей столько, сколько влезет стоя. Вся погрузка заняла 30 минут, и эшелон ушёл в сторону Воронежа. На второй день утром наш эшелон прошёл станцию Лиски. В это время станцию бомбили и обстреливали с самолётов. Эшелон остановился, выпрыгивая из вагонов, люди бежали в степь, попадая под обстрел. Я, используя опыт оборонительных работ, выпрыгнул из вагона и лёг в канаву возле железнодорожной насыпи. Когда улетели самолёты, в вагоны вернулось половина людей, многие погибли, часть убежала домой, в том числе и мои односельчане. Нас было 21 человек 1923 года рождения, а в Казань приехало четверо. Тогда я думал, что все они погибли, но уже после войны я узнал, что все они вернулись домой в Высочиновку и находились в оккупации.

В начале ноября наш эшелон прибыл в город Казань. Было  много снега, и стояли сильные морозы. Это я очень хорошо помню, да и как можно забыть, когда на мне была лёгкая фуфайка, брюки, а всё остальное на ногах вместо ботинок.

Выгрузились мы поздно ночью и нас повели в огромный двор. Здесь отобрали тех, кто уже проходил воинскую службу и к концу дня остались только мальчишки, замерзшие и голодные. Вечером отобрали ещё 30 человек,  в этой команде оказался и я. Привели нас в училище. Помню, при входе была вывеска «Артиллерийское училище на конной тяге». Здесь мы переночевали. Утром нас отправили в Столбищенские лагеря (это 25-30 км от города Казани). Прошло более двух суток, нас не кормили.

О Столбищенских лагерях стоит рассказать отдельно. Мне приходилось слышать от бабушки о рае и аде после смерти. Думаю, что ад не тот, о котором говорят, а настоящий ад — это Столбищенские лагеря.

Эти лагеря были созданы в финскую войну для пленных финнов. В лесу было вырыто огромное количество землянок, каждая на 100 человек. Грунт песок. Посредине землянки проход один метр, стенки с двух сторон прохода сделаны из лозы, сами нары из песка. В землянке окон нет, выход один, при входе стояла печка. В этом лесу находилось  бессчётное количество людей, ежедневно прибывало огромное число людей, формировались части и уходили на фронт.  В формируемые части брали только тех, кто уже прошёл военную подготовку, ранее служил в арии или был на фронте. Здесь было из кого выбирать. До нас очередь не доходила. Голод и холод гнал и нас на фронт. Мы мечтали как бы побыстрее выбраться из лагеря. И не потому, что были патриотами, а к этому нас подталкивала сама обстановка.

Ещё в финскую войну пленные спали на песчаных нарах покрытых соломой, за это время солома превратилась в труху.  Эта труха шевелилась от вшей, от них не было никакого спасения. Выходили на улицу вытряхивали одежду на снег, и снег становился черным от вшей. И так несколько раз в сутки. Характерно, имея такое количество паразитов, такую скученность народа, холод, отсутствие нормального питания, но никто не болел. Питание было организовано из полевых кухонь и установленных на улице котлов. Наша землянка, или как её называли сотня, была прикреплена к одному из котлов. Из этого же котла питались ещё несколько сотен. Чтобы получить варево, нужно было соблюдать очередь, которая подходила через двое — трое суток, и независимо от времени. Если сегодня подошла очередь получать пищу в 6 часов утра, то следующий раз это может быть в 3 часа ночи и т.д. Вместо столов пни срубленных деревьев. Наливали пищу в тазы, которые привезли из городских бань. В таз наливали порцию на десять человек. Горячая баланда была из неочищенной мёрзлой картошки и капусты. К сожалению,  в таз не всегда попадало даже по одной картошке на человека. Поставишь таз на пень и пока донесешь ложку  до рта, там уже лед. Стояли очень сильные морозы и мы, полуодетые и босые, очень быстро «наедались» и бегом в землянку. Независимо от времени суток получали и хлеб, который привозили на лошадях из Казани, хлеб был каменный. Давали раз в 2-3 дня буханку на троих. Всегда была проблема, как разделить замершую буханку на три равных части. Пока ждешь когда она оттает, на ней уже масса вшей. Вот такой сервис. Как тут не запросишься на фронт?

Меня ещё угнетало то, что в землянке не было ни одного знакомого, я был совсем один. Как то, в очередной раз, я вышел из землянки и начал борьбу со вшами, вдруг слышу, меня кто-то окликнул. Смотрю, передо мной стоит мой одноклассник Иван Раменский. Выяснилось, что в землянке, где жил Иван, было много ребят из Марковского района, из них двое из Высочиновки (мы расстались, когда нас распределили по разным командам в Казани). Он предложил мне перейти в их землянку, на что я с радостью согласился. Так как у меня не было никаких вещей (всё было на мне), я сразу пошёл с Иваном.

В землянке можно было только лежать на нарах, так как проход был  около метра, в нём нельзя было ни стоять, ни сидеть. Потеснившись, мои односельчане выделили мне место на нарах.

Теперь я был не один, нас было четверо. До войны мы жили в одном селе, учились в одном классе, я чувствовал себя как в семье среди родных.

Надо отметить, что в лагере не было никакого учёта людей, да и такую массу очень сложно как-то учесть. Так, пересчитывали как скот по головам: один, два, три……100 и всё. То,  что я оказался 101-м, никому не было дела.

Так я влился в новую команду, где старшим в землянке был учитель из Марковского района, а это тоже что-то значило. Сам он ранее служил в армии связистом, много нам рассказывал о связи и обещал при возможности нас определить в этот род войск. Что он и сделал. Именно от него я услышал впервые слова связь, связист, не очень представляя, что это такое.

В один из дней учитель (старший землянки) приводит военного, который по его рекомендации отобрал 20 человек, среди них были и мы, четыре человека из Высочиновки.

Стояли сильные морозы, и всё расстояние от лагеря до Казани мы бежали бегом, чтобы не замёрзнуть. Можно себе представить картину, мороз 25 градусов бегут 20 полуодетых мальчишек, на ногах вместо обуви тряпки. Наступила ночь, мы выбились из сил, а останавливаться нельзя. И вот показались огни города Казань. Командир, как мог, подбадривал нас, хвалил за выносливость, говорил что ещё немного и мы будем в тепле, что нас ждут и т.д.

Мы прибыли в школу связи, где нас накормили, уложили спать в одну из комнат. Утром нас ознакомили с обстановкой, сообщили, где мы находимся, здесь нас будут обучать военной связи.

Десять дней нас водили в баню и каждый раз пропускали нашу одежду через жаровню. Одели нас в старую, с заплатками военную форму, зато чистую. Наши старые вещи со вшами сожгли. Но, всё равно ещё долго появлялись вши, как будто выползали из-под кожи. Так я оказался в школе связи, в роте, где изучали радиосвязь. В то время на вооружении в армии были радиостанции 71 ТК (танковая), 6 ПК (пехотная переносная), 5 ОК (возимая на автомобиле), вот и всё. Все они работали на ключевой передаче азбукой МОРЗЕ.

В школе я находился до 7 марта 1942 года. Оказавшись в обстановке, где всё определено по минутам, что очень действует на психику, жизнь становится просто невыносимой, особенно для тех, кто не был к этому готов. Для меня эти тяжести уже были знакомы, и мне оказалось легче, чем другим, тем более мы были одеты, накормлены и жили в тепле.

В то время немецкая армия рвалась к Москве и нас усиленно готовили к отправке на фронт.

Распорядок дня был расписан по минутам и если ты не укладывался  в определённое время, получал наряд вне очереди. А это значит, что наряд отрабатывается после отбоя. Отбой в 23 часа, подъём в 6 часов утра. Закончишь мыть полы в час ночи, значит, спать будешь на два часа меньше, но подъём всё равно в 6 утра.

Бытовые условия в казарме были не самые лучшие. Воды не было, умывались утром в озере Кабаны, предварительно прорубив лунку во льду. Физзарядка в любую погоду, по пояс  раздетые, делали зарядку, затем завтрак. Занятия проводились с 8 до 22 часов — 14 часов в день. Такую нагрузку выдерживали не все. Не выдержишь, получишь наряд. А как его избежать, если все удобства на улице. В школе 800 курсантов, а туалет на улице на 20 человек, перерыв 5 минут. Пока добежишь, а там очередь, вот наряд и обеспечен.

За два месяца учёбы я хорошо освоил устройство всех радиостанций и мог работать с ними. Укладывался в нормативы передачи и приёма азбуки МОРЗЕ на ключе. По тем временам был хорошо подготовлен для работы на радиостанциях. Затем окончил двухмесячную подготовку по наземной связи. Всё это пригодилось мне на фронте, где я мог успешно выполнять задачи по обеспечению радио и наземной связи в полевых условиях любого род войск, но за годы войны пришлось обеспечивать связью только пехоту.

В январе 1942 года рота радистов была полностью подготовлена для отправки на фронт. В один из дней было объявлено построение. Мы уже знали по предыдущем отправлениям, что это значит — напутствие на фронт.

 Перед строем выступил начальник школы, он рассказал о положении на фронте, в это время особенно тяжёлые бои шли под Москвой. В заключении предложил всем, кто добровольно хочет пойти на фронт для защиты Москвы, выйти из строя. Нас это несколько удивило, но из строя вышло 114 человек, в том числе и я, а 6 человек остались стоять в строю. Среди 6 человек оказался и мой земляк Тихон Зубенко, с которым я вместе вырос, учился. Я ему говорю: выходи, фронта, всё равно не миновать. На что он мне ответил, что очень боится. Всех, кто вышел из строя, пожелавших добровольно идти на фронт, отправили в казарму и мы продолжили обучение по освоению наземной связи (телефонной) для обслуживания правительственной связи. Вот для этого нас и проверяли. Через несколько дней я был в наряде по кухне, ко мне подошёл Зубенко, попрощаться — говорит, что его отправляют на фронт и заплакал. Так мы расстались. Позже, уже после войны, я узнал от его родителей, что он попал в кавалерию радистом и погиб под Воронежем. Они получили похоронку, когда я ещё был в Казани. Вот такая судьба.

Наше обучение было окончено 14 марта 1942 года. Наша рота связи и ещё  две роты прибыли в Москву. На станции Сортировочная мы простояли двое суток. Затем, выехав на железнодорожную ветку Москва-Ленинград, остановились на станции Пено, где выгрузились и дальше двинулись в пешем порядке.

К моменту прибытия на фронт перед нашей ротой была поставлена другая задача. Две роты были оставлены для обслуживания правительственной связи, а нашу 381-ю отдельную роту связи отправили на Калининский фронт.

Калининский фронт

17 марта 1942 года 381-я отдельная рота связи прибыла на Калининский фронт, которым командовал генерал-полковник Конев И.С. Здесь наносился главный удар по разгрому группы немецких армий «ЦЕНТР».

В конце сентября 1941 года началась битва под Москвой, одна из крупнейших битв Второй мировой войны. Здесь немецко-фашистским командованием было сосредоточено 1 миллион 250 тысяч солдат и офицеров, 7600 орудий и миномётов, 990 танков, 677 самолётов. Это обеспечивало им многократное превосходство перед нашей армией, которая защищала Москву. 14 октября 1941 года немецкими войсками был занят город Калинин. 17 октября был создан Калининский фронт. Начались упорные и напряжённые бои под Москвой и, к декабрю, общая обстановка на советско-германском фронте изменилась. Красная Армия остановила продвижение врага на всём фронте.

В конце ноября войска Красной Армии получили значительное подкрепление и перешли в контрнаступление. В ходе наступательных действий советские войска освободили от захватчиков свыше 11 тысяч населённых пунктов, в том числе города Калинин и Калугу. Ликвидировали опасность окружения Тулы. Враг был отброшен от Москвы на 100-250 километров. После зимней компании 1941-1942 гг. под Москвой в ходе войны произошёл важный поворот, решительно повлиявший на ход Второй мировой войны. Достаточно вспомнить военные события 1939, 1940, 1941 годов когда гитлеровская армия одерживала только победы, порабощая европейские государства.

Поражение гитлеровской армии под Москвой вызвало растерянность в немецких войсках и командование вынуждено было пересмотреть план дальнейшего ведения войны на Востоке. Более того, оно сдерживающее подействовало на Японию и Турцию, которые выжидали благоприятного момента, чтобы открыть военные действия против нашей страны, которого они так и не дождались. Несмотря на это, противник был ещё силён, он пока ещё значительно превосходил по численности и вооружению нашу армию. На участке Калининского фронта в апреле 1942 года сложилось тяжёлое,  можно  сказать трагическое положение.

Очень точно и справедливо описал обстановку на фронте писатель Успенский В.Д.: «…наши армии Калининского фронта выполняли общий стратегический замысел, в начале 1942 года действовали  вполне успешно. Наступая, армия оказались гораздо западнее немецких войск, удерживающих длинную и узкую полосу вдоль железной дороги от Вязьмы до Ржева.

Наступая, целых три армии Калининского фронта оказались в огромных, на десятки, на сотни километров раскинувшихся лесах, в медвежьей глухомани, где нет ни шоссейных, ни железных дорог. И растворилась армия в этом заснеженном бездорожном пространстве, оторвавшись от тылов, от баз снабжения, от госпиталей, от своего командования. Пробившаяся в глубокий тыл противника армия оказалась в тяжелейшем положении, там началась трагедия, достигшая пика весной…».

Трагедия заключалась в том, что с наступлением весны наши войска стали испытывать острую нехватку вооружения,  боеприпасов, продовольствия и других видов снабжения, необходимых для ведения боя. Причиной этому явилось бездорожье. Весной все дороги стали не только непроходимыми для техники, но и для людей. В этих местах местность болотистая.

В 1942 году в воздухе господствовала немецкая авиация. Я попытался несколько раз посчитать количество немецких самолётов одновременно наносивших удар по войскам фронта, железнодорожным объектам и другим важным местам. Иной раз досчитаешь до 70-80 и дальше не до счёта, начинается бомбёжка. Одновременно были налёты до 100 и более самолётов. Эта армада всё уничтожала на огромной территории.

Начался голод. Редко когда нашим самолётам удавалось сбросить нам продукты. В то время в течение десяти суток нам давали в сутки по два сухаря. Все, в том числе и я, были очень ослаблены и опухшие от голода. Вплоть до осени 1942 года в этом районе шли оборонительные бои. Все действия наших войск были чрезвычайно напряжённые и связаны с большими потерями в людях, вооружении, боевой технике. Мы оставляли большие и важные территории.

Г.К. Жуков в своих воспоминаниях «Битва за Москву», отражая этот период, пишет: «Вероятно, трудно поверить, что нам приходилось устанавливать норму расхода… боеприпасов по 1-2 выстрела на орудие в сутки. Недостаток снарядов не даёт возможности проводить артиллерийское наступление. В результате системы огня противник не уничтожается и наши части, атакуя малоподавляемую оборону противника, несут большие потери, не добившись надлежащего успеха…».

Противник значительно усилил свою наземную группировку и, опираясь на заранее укрепленные позиции, начал активные действия против наших войск. Ослабленным советским войскам становилось всё труднее преодолевать сопротивление врага.

В начале апреля 1942 года обстановка в районе Вязьмы серьёзно осложнилась: противник сосредоточил крупные силы, начал теснить наши войска. Наступившая в конце апреля оттепель до крайности сократила возможность маневра. И вот наступил момент, когда силы обеих сторон более или менее уровнялись, и не одна из сторон уже не могла вести наступление. Немцы, хотя и преобладали по численному составу и техническому оснащению, изрядно были потрёпаны и им, так же, как и нам, была нужна передышка. Начался период так называемых боёв местного значения.

На этом участке фронта, где мы остановились, наша рота простояла до осени 1942 года. Всё это время велись работы по восстановлению повреждённых участков связи под непрерывными обстрелами и бомбёжками.

Из всего времени пребывания на фронте самым тяжёлым был именно 1942 год. В этом году погибло много моих товарищей. Из состава нашего подразделения связи, в котором было 121 человек, за всю войну погибло 104 человека. И   большинство на Калининском фронте в 1942 году. У связистов главная боевая задача — обеспечение беспрерывной связи. И мы это делали, невзирая ни на голод, ни на обстрелы, рискуя и отдавая свои жизни.  Гибель того, с кем ты минуту назад разговаривал, переживалась как потерю самого близкого человека. Обезумев от всего происходящего, смотришь на незнакомого человека, на изувеченного или убитого и ничего не чувствуешь. А если убит кто-то  из тех, с кем долго находился рядом, это была личная трагедия. На фронте во время боя, невозможно определить, чем и как тебя могут убить или изувечить. Об этом, наверное, никто и не думал, так как это всё равно ничего не изменит.  Когда идёт стрельба из ручного оружия,  мы связисты спокойны. Но когда стреляют из миномётов или бомбят с самолётов, повреждается  полевая связь, которую в любой ситуации мы должны восстановить, не дожидаясь, когда закончится обстрел. И так день и ночь связист в работе, всё, что было, вспомнить сложно. Поэтому опишу только то, что хорошо помню.

 Восстанавливая полевую связь на одном из участков, мы увидели приближение немецких самолётов.  Мой напарник отбежал несколько дальше, а я — в воронку от разорвавшейся бомбы. Нас разделяло метров 25-30. Когда самолёты,  сбросив бомбы, пошли на второй заход, мой товарищ окликнул меня и спросил как я. Я ответил, что воронка мелкая и на дне вода. Он позвал меня, и я перебежал  к нему. Со второго захода одна из бомб  разорвалась рядом с воронкой, в которой  я только что находился, и полностью её засыпало. Одновременно от взрыва второй бомбы засыпало и воронку, в которой находились  мы. Я  лежал на животе, поэтому моя спина была вся в синяках от ударов камней, меня засыпало, так что я не мог пошевелиться.  К счастью, меня откопал мой товарищ, иначе я бы задохнулся. Когда меня вытащили, я был весь в ссадинах и синяках, но в сознании. Повезло, что кости остались целые. Мне пришлось две недели провести в медсанбате, зато остался жив. Если бы засыпало моего напарника, как и меня, то мы бы оба были похоронены в этой воронке. Так я получил первую контузию, к счастью, лёгкую.

 В районе фронта находилась железнодорожная станция Жукопа, куда пребывали военные грузы, поэтому она находилась под постоянным контролем немцев. Эту станцию постоянно бомбили. Нам удавалось её восстанавливать и в тёмное время суток всё же получать грузы для фронта. Здесь же проходила и наша полевая связь, которую также приходилось постоянно восстанавливать. Так было и в этот раз. Прибыл эшелон с грузом, мы восстанавливали связь. Минут через 30 появились немецкие самолёты. Я с бригадой с паровоза побежал в лес, подальше от железной дороги, упал на землю, закрыл голову руками. Хотя спастись, прикрывая голову руками невозможно, но так как-то спокойней. Рядом разорвалось насколько бомб и нас засыпало землёй и деревьями. Погиб машинист тепловоза, ему снесло осколком голову. А ведь он находился от меня всего в нескольких метрах. Находясь в лесу, я всегда чувствовал себя в каком-то замкнутом пространстве, ничего не видишь и не можешь ориентироваться.

  При повреждении связи мы приступали к экстренному восстановлению. В этот раз полевого кабеля (провода) было недостаточно, и мы решили временно использовать проходившую рядом и заброшенную проводную связь. Связь проходила на столбах через железнодорожную насыпь. Мой товарищ, Чемодуров (из  Пензенской области) залез на столб для  подсоединения  полевого провода. В это время налетели немецкие самолёты, я убежал подальше от железной дороги, а Чемодуров прыгнул с десятиметрового столба и прямо в болото. Когда закончилась бомбежка, я нашёл его по пояс в болоте. Пока я набрасывал веток, чтобы подойти к нему, его затягивало в болото, всё больше и больше, на поверхности виднелась только голова и разбросанные в разные стороны руки. Я смог подползти к нему, мне повезло, что у нас с собой были блоки для стягивания проводов, которыми я и зацепил его под руки, а второй конец зацепил за столб и начал подтягивать. Он орёт, ему больно. Много времени я провозился пока его вытащил. Только сапоги остались в болоте.

В то время защита от немецких самолётов была очень слабой. Обычно на прифронтовые железнодорожные станции делали налёт сотни самолётов. Пока советские и немецкие истребители вели бой, фашистские бомбардировщики проводили активную бомбардировку. За ночь, как могли, восстанавливали железную дорогу, а днем опять бомбёжка. Это не давало возможность подавать грузы для фронта по железной дороге, а шоссейных дорог не было, кругом болото.

 Все боевые задачи связисты выполняли по два человека. Это давало больше уверенности в восстановлении связи. На войне, как на войне. Были возвращения с задания благополучные, все возвращались живые и здоровые. А иногда погибали оба связиста. По их маршруту шли другие и выполняли задачи по восстановлению связи. Иначе и быть не могло. При отсутствии связи подразделение не может вести бой, наступление, да и просто ориентироваться в обстановке, теряет уверенность и способность действовать в нужном направлении.

Во всех случаях, выходя на задание днём или ночью, мы никогда не шли рядом. Сообразуясь с обстановкой, временем суток, местностью один шёл впереди, второй следом на расстоянии 25-50 метров. Так было и на этот раз…

Мой напарник шёл впереди, я за ним. Вдруг он остановился, когда я подошёл к нему, он говорит: иди вперед, я тебя догоню (у него размоталась обмотка). Я пошёл вперед, минут через двадцать остановился и дал условный сигнал, но он не ответил. Я повторил, ответа нет. Я вернулся, он лежал мертвый с прострелянной головой. Пуля попала в затылок. Я сообщил на пункт связи о случившимся. К месту происшествия прибыли солдаты и забрали тело. Я и прибывший на место погибшего второй связист, продолжили восстанавливать связь. Вспоминая этот случай, я очень переживал, ведь эта пуля могла быть моей, если бы я продолжал идти вторым. Очень часто связисты погибали от пули снайпера, или немцы намеренно перерезали провода связи и ждали, чтобы убить или взять в плен наших связистов. В большинстве случаев наши бойцы возвращались с осколочными ранениями от мин. Разве ночью увидишь мину, её и днём рассмотреть сложно.

На Калининском фронте мне два раза приходилось переходить линию фронта и выполнять задания в тылу врага.

Как всегда, перед наступлением идёт тщательная подготовка в войсках, в том числе ведётся ближняя и дальняя разведка. В тыл врага забрасывались диверсионные группы для взрыва мостов, железнодорожного полотна и других важных объектов. В одной из таких диверсионных групп и я принимал участие в качестве радиста. Наша группа состояла из 30 человек, перед которой стояла задача взорвать железнодорожный мост. Это был какой-то небольшой мост через речку в лесу. К этому месту мы подошли на третьи сутки. Четыре человека ушли в разведку, после их возвращения командир группы определил и поставил каждой подгруппе задачу. Одна должна была уничтожить охрану (разведгруппа доложила, что мост охраняют шесть человек), вторая закладывает взрывчатку и взрывает мост.  При получении сигнала по радио начинали действовать все группы. Одновременно начинали действовать и другие группы, у которых были подобные задания, а также начиналось наступление всего фронта. Всё это создавало панику в тылу врага.   Мы отошли в глубину леса и через сутки встретились с нашими передовыми частями.

 Второй рейд был необычный. Командир роты капитан Галанин подошёл ко мне и говорит: пойдём со мной к командиру дивизии, он вызывает нас для постановки  задачи. Когда мы вошли в землянку, в ней кроме командира дивизии находился какой-то щупленький мужчина с бородой, в телогрейке и шапке-ушанке. Позже выяснилось, что это партизан из уничтоженного немцами партизанского отряда. После боя оставшиеся партизаны лишились радиста и рации. В мою задачу входило, вдвоем с напарником прибыть в партизанский отряд с рацией и установить связь, выдать координаты местонахождения отряда в штаб дивизии. Затем дождаться, когда прибудут радисты для партизанского отряда и возвратиться в часть.

 Партизанские отряды базировались в районах, имеющих естественные укрытия. Их действия были направлены на срыв военных мероприятий оккупантов. В период войны в тылу врага численность партизан  составляла около миллиона человек, десятую часть из которых составляли женщины. Для борьбы с партизанами гитлеровское командование, помимо полицейских и охранных частей, вынуждено было отвлекать до 10 процентов своих сухопутных сил, в том числе и авиацию.

Итак, мы перешли линию фронта ночью, ближе к утру, без каких либо происшествий. Вокруг леса и болота. Партизан, который был у нас проводником, очень хорошо ориентировался в лесу и днём, и ночью. Шли в основном ночью, с перерывами на небольшой отдых, около трех суток. По прибытии я связался со штабом дивизии и сообщил местонахождение отряда (координаты дал командир партизанского  отряда). Через несколько дней, ночью, были выброшены с самолёта на парашютах две девочки-радистки, окончившие школу  радистов  под Москвой. Когда они вошли в курс событий, я связался со штабом (время выхода в эфир было мне дано ранее) и сообщил о готовности к возвращению. Мне было приказано ждать указаний. Через некоторое время на связь вышел командир дивизии и вёл разговор с командиром отряда. До этого я говорил командиру, чтобы он попросил оставить в отряде радиостанцию, уж очень не хотелось тащить на себе эту тяжесть. После разговора было принято решение оставить радиостанцию в отряде, чему я был очень рад. На обратном пути нас сопровождал тот же партизан, и мы благополучно прибыли в расположение дивизии.

Всё, о чём я написал, была повседневная рядовая работа. Скажу откровенно, что в обоих случаях, как только переходишь фронтовую полосу, совсем другое отношение к опасности. Перед линией фронта знаешь, где враг, за линией находишься в неизвестности, немцы могут быть всюду.  Никогда не знаешь, что тебя ждёт, когда уходишь на задание: вернёшься или нет, здоровый или раненый. Много можно привести случаев, когда смерть была рядом и прошла мимо тебя.

 Вот в такой обстановке, каждый день и ночь, несмотря ни на какие обстоятельства прошли мои фронтовые будни на Калининском фронте в 1942-1943 гг.

 Фронт начал готовиться к будущим боям.  К осени 1943 года стали прибывать новые воинские части. Солдаты и офицеры хорошо экипированы, на вооружении имели новейшую технику. В 1942 году мы прибыли на фронт с винтовкой, а в 1943 году все были вооружены автоматами. Вскоре и мы получили тёплые вещи, улучшилось питание, появились новые радиостанции и телефоны.

  Наступление Калининского фронта было направлено в сторону Белоруссии. Учитывая важность близости Москвы, немецкое командование держало вдоль фронта отборные войска. С упорными, ожесточенными боями, за полтора года удалось отодвинуть линию фронта всего на 160 километров. Были освобождены города Великие Луки, Белый, Вязьма, Дмитров, Смоленск и к октябрю 1943 года фронт вышел на подступы  к городу Витебск. Здесь Калининский фронт был упразднён. Часть его войск вошли в 1-й Прибалтийский, часть высвободившихся войск были переформированы, пополнялись всем необходимым и перебрасывались на Ленинградский фронт.

 В начале января 1944 года 381-я отдельная  рота связи была сосредоточена на станции Нелидово, где мы погрузились в железнодорожные эшелоны. В конце января прибыли в город Ленинград, где простояли несколько суток, затем выехали в сторону города Нарвы и, не доехав до фронта 30 километров, выгрузились на станции Веймарн и в пешем порядке двинулись к передовой.

В то время передовая проходила по реке Нарва. Город Нарва разделён рекой на две части. По одну сторону реки стояли немецкие войска, по другую советские.

Итак, 381-я отдельная рота связи прибыла на Ленинградский фронт 1 февраля 1944 года.

Ленинградский фронт

01.02.1944 г.- 09.05.1945 г.

В результате побед Советской Армии в Сталинградской, Курской и других битвах к концу 1943 года сложилась благоприятная обстановка для полного снятия блокады Ленинграда.

В течение  900 дней Ленинград находился в блокаде. За этот период от голода умерло около 632 тысяч человек,  погибло около 17 тысяч и было ранено более 34 тысяч ленинградцев.

Ленинградский фронт (командующий генерал Говоров Л.А.) перешёл 14 января 1943 года главными силами в наступление на Нарву и Гдов.

Первого февраля 1944 года был освобождён г. Кингисепп и войска фронта подошли к границе Эстонии г. Нарва, но город взять не смогли.

В результате наступательной операции наши войска нанесли тяжёлые поражения группе армий «Север» и отбросили их на 220-280 километров на Запад.

 Важнейшим итогом наступления было полное освобождение от блокады Ленинграда, очищение от оккупантов почти всей территории Ленинградской и Калининской областей.

 1 февраля 1944 года 381-я отдельная рота связи прибыла на железнодорожную станцию Веймарн, выгрузились и к вечеру вошли в пригород только что освобожденного г. Кингисеппа. Здесь привели  всё в боевую готовность и были передислоцированы на отведённый для нас участок фронта. В район Кингисеппа начал прибывать 8-й эстонский корпус, которым командовал генерал-лейтенант Пэрна Л.А. В состав этого корпуса вошла и наша рота для обслуживания его связью. Корпус начал готовиться  для освобождения Эстонии. Войска получали технику, оружие, боеприпасы, горючее, продовольствие, всё, что необходимо для наступления. Мы уже ни в чём не испытывали недостатка. Со стороны немцев уже не было той боевой активности, которая имелась в начале войны. На Калининском фронте немецкая авиация нас бомбила днём и ночью, а здесь всего в 30 километрах от линии фронта мы спокойно днём выгружались из эшелона и ни одного самолёта. Всё это настраивало нас на боевой лад, и мы чувствовали, что победа не за горами, хотя до неё был ещё трудный и тернистый путь. Война продолжалась. В это время в сводках Совинформбюро сообщалось, что на Ленинградском фронте идут бои местного значения. Это разведка боем или занятие, какого — то выгодного участка для будущего наступления наших войск.  Перед нами, связистами, как всегда стояла задача поддерживать связь в постоянной боевой готовности, которая постоянно разрушалась от обстрелов и бомбёжек.

Мне особо запомнилась гибель близкого мне солдата-связиста уже на Ленинградском фронте. В боевой обстановке на передовой действует незыблемый закон: остановился, делай для себя укрытие (окоп, щель, землянку) по обстановке, но в землю зарывайся, хотя это не всегда может спасти.

Мое отделение связи расположилось в землянке под берегом реки Нарва, которая вполне нас устраивала. Её расположение позволяло нам контролировать и быстро устранять повреждение связи на отведённом нам участке. Единственное неудобство было то, что через нас всё время шла перестрелка наших миномётчиков по немцам и наоборот. Но, поскольку землянка со стороны немцев не простреливалась, мы решили  в ней и остановиться. Оставив нашего товарища-связиста  в землянке,  я и  второй связист ушли восстанавливать повреждённую связь. А когда ночью вернулись, то нашли нашу землянку разрушенной, в неё попала бомба, где и погиб наш товарищ.   

Всё лето корпус готовился к наступлению. Перед войсками были серьёзные препятствия. Это широкая река Нарва, а за ней широкая болотистая местность, шириной до 10 километров.  За плато три большие сопки расположенные треугольником, которые немцы превратили в непреступные крепости. Когда наши войска и авиация наносили удар, немцы укрывались в паттернах, сделанных под сопками. Ровная, открытая местность позволяла немцам вести прицельный огонь по нашим войскам.

 Когда началось наступление, преодолевая 10-километровое болотистое плато, наши войска потеряли много  техники и людей. Во время наступления задело осколком и меня. Осколок от снаряда уже потерял убойную силу, но ещё не утратил ударную. Удар в правую ногу, в районе колена, был очень сильный, но кость осталась цела. Пришлось несколько дней провести в медсанбате. Со временем боль прошла, но осталась отметинка от удара.

  Наступление наших войск с левого фланга вдоль Чудского озера заставило немцев отступить и в районе Нарвы. Дальше немцы не оказывали почти никакого сопротивления.

   В течение сентября 1944 года Эстонский стрелковый корпус освободил города Кохтла-Ярве, Санда, Раквере, Тарту и 22 сентября был освобождён город Таллин — столица Эстонии.

   Войска вышли на побережье Балтийского моря от  Таллина до Пярну, и на этом было завершено освобождение Эстонии за исключением части его островов Моондунского архипелага, куда отошла часть немецких войск. Большая часть немецких войск отошла в сторону Латвии, где 33 немецких дивизии были блокированы и удерживались нашими войсками до конца войны (Курляндская группировка). Освобождение островов проводилось совместно с Балтийским флотом. На этом участке фронта в боях принимало участие и наше подразделение связи. В начале 1945 года боевая напряжённость на нашем участке фронта несколько спала. Связь начала работать более устойчиво. Боевые действия перешли к боям местного значения. В основном занимались уничтожением разрозненных групп немцев, укрывающихся на островах.

  Когда в сентябре 1944 года мы вошли на территорию Эстонии, то увидели  что, здесь не было сгоревших домов или разорённого хозяйства, немцы сохранили практически всё. Тогда как на территории России было разорено и сожжено всё. Уходя, немцы оставляли за собой выжженную землю, из которой торчали трубы печей.

 В Эстонии развито сельское хозяйство. Крестьянские дворы и усадьбы располагались обособленно, дворы обнесены забором. К каждой мызе (хутору) проложены дороги с твёрдым покрытием, проведено электричество, телефон. Самый бедный крестьянин имел 10-15 коров, лошадей и других животных.

Во время боёв на Калининском фронте, в часы затишья, кто-то из солдат начнёт мечтать о том, что будет лет через 5-10, а ему говорят: никто не знает, что будет через минуту, будешь ли жив завтра, доживешь ли до конца войны? В начале 1945 года уже говорили о приближении конца войны, строили планы на будущее, и всем очень хотелось дожить до победы. 

Мы мечтали, а командование строило планы по разгрому японских войск на Дальнем Востоке.

Много погибло моих товарищей: из 121 человека, прибывших на Калининский фронт в апреле 1942 года, к концу войны остались в живых 17 человек, 104 человека погибли. И все эти 17 человек имели контузии или ранения.  И я много раз мог погибнуть,  но, видно, мне суждено было пройти через всю войну и остаться в живых. Может быть, моя мать так сильно молилась за меня, и бог её услышал? Боялся ли я смерти?  Думаю, что смерти боятся все, умирать не хочется никому. Бывают такие ситуации, когда не думаешь о смерти, а действуешь в зависимости от обстоятельств. Когда идёт бой, со всех сторон летят пули, снаряды, взрываются бомбы, тут не до мыслей о жизни и смерти, просто выполняешь приказ. За время войны я много видел смертей, ранений, раненых без рук, ног. В таком случае мне казалось, что лучше быть убитым, чем жить калекой.

К концу войны стали чаще думать о будущем  и, безусловно, не хотелось умирать. Поэтому появилась осторожность, продуманность в действиях, для этого уже был опыт, накопленный за прошедшие годы войны.

 После завершения боевых действий на островах и окончания войны в 1945 году  381-я отдельная рота связи погрузилась в железнодорожные вагоны и мы прибыли в Ленинград. Нас разместили в палатках в п. Лесном. В Лесной прибыли ещё три таких же роты связи, из которых был сформирован отдельный батальон связи для отправки на Дальний Восток. В это время я находился в госпитале, где мне удаляли шипы на ступнях, которые очень мешали мне ходить.

Перед отъездом на Дальний Восток ко мне в госпиталь пришли мои товарищи и сообщили, что на следующий день они отправляются на восток, здесь мы и расстались. К сожалению, а может быть к моему большому счастью, я остался в госпитале. Через несколько дней меня выписали, и я был направлен на пересыльный пункт, который находился в г. Ленинграде на улице  Фонтанка, д.  90.

   Вот кратко и всё, что я мог вспомнить о войне, ведь прошло 65 лет. Я написал только о том, что касалось непосредственно меня или произошло с моими близкими товарищами, о буднях войны.

Я преклоняю голову перед воинами-солдатами, эти люди вынесли на своих плечах всю тяжесть войны. Разруху, грязь, вши, голод, бомбёжки, смерть — через всё пришлось пройти советскому солдату. Я счастлив, что остался жив и горжусь тем, что в годы войны выполнял сложную и ответственную работу, был связистом. От мастерства связиста зависит точность и своевременность принятия решения командования, по существу, судьба людей и выполнение поставленных задач. Мне за период войны довелось обеспечивать связью многие бои  и всё больше по-пластунски, под свист пуль, взрывы снарядов и бомб.

 Закончить своё военное повествование хочу словами: свой добрый век мы прожили как люди и для людей. Эти жизненные слова можно написать под судьбой всего нашего поколения, под судьбой двадцати миллионов человек, погибших в этой войне.

9 мая 1945 года закончилась самая кровопролитная война в истории человечества  победой над фашисткой Германией и её европейскими союзниками. Победа досталась нам очень высокой ценой. За период войны оккупанты разрушили, сожгли и разграбили 1710 городов и посёлков, более 70 тысяч сёл и деревень, уничтожили 32 тысячи промышленных предприятий. Самым тяжёлым последствием войны были человеческие потери, свыше 20 миллионов советских людей погибло на полях сражений, на оккупированных территориях и в фашистских концлагерях  нацистской Германии.

Победа над фашисткой Германией и её союзниками была одержана усилиями государств антифашистской коалиции, народов борющихся против оккупантов.

Но Советский Союз сыграл решающую роль в этой войне. Советско-германский фронт был главным фронтом Второй мировой войны. Здесь в течение 1941-1945 годов были сосредоточены основные силы фашистской Германии. От общей численности дивизий Германия против Советской Армии на фронтах держала более 70 процентов, тогда как против американо-английских войск всего до 6 процентов.

 Крупное поражение нанесла Красная Армия и вооружённым силам Японии. За короткую компанию в августе 1945 года была разгромлена Квантунская армия. Она потеряла свыше 677 тысяч солдат и офицеров. Сокрушительный разгром Квантунской армии стал определяющим фактором поражения Японии.

  2 сентября 1945 года был подписан акт о безоговорочной капитуляции Японии.  Конец Второй мировой войне.

июнь 1945 года – январь 1949 года

Мне шёл 22-й год, к этому времени я прошёл самый сложный период своей жизни — войну. Война закончилась, но воинская служба продолжалась.

 В первых числах июля я был выписан из госпиталя и направлен на пересыльный пункт, который располагался на улице Фонтанка, 90 в г. Ленинграде. Здесь проходило увольнение военнослужащих  включительно по 1917 год рождения, а моложе определяли к дальнейшему прохождению военной службы. Несколько дней на пересыльном пункте прошли спокойно. Я, конечно, думал о своей дальнейшей судьбе, куда меня определят и как сложится моя жизнь и служба. Но всё решилось само собой. Дежурный по казарме  назвал несколько фамилий, в том числе и  мою, и сказал всем прибыть на пункт сбора и распределения. Когда мы прибыли на место, меня вызвали  в кабинет. Я зашёл, в кабинете сидит полковник, доложил по всей форме: «Сержант Стародубцев прибыл». Полковник долго со мной беседовал, расспрашивал, а потом сказал: «Нам нужен радист, вы нам подходите». Я говорю: «Простите кому это нам?». Он улыбнулся и говорит: «В войсковую часть, которая будет заниматься уничтожением бандеровцев на Украине». Мне сразу вспомнился поход к партизанам, и я отказался. Не буду описывать наш дальнейший разговор, полковник разрешил мне уйти и ещё раз подумать. Через несколько дней нас вывезли в военный лагерь под городом Выборгом. Здесь формировались воинские части для отправки на Дальний Восток. Узнав об этом, я очень сожалел, что не смог уехать со своей воинской частью, со своими сослуживцами. Не хотелось ехать на вторую войну с  другими незнакомыми людьми. Через некоторое время меня вызвал дежурный и сказал, что меня ждёт на улице старший лейтенант. Выхожу и вижу офицера-артиллериста, молнией пролетает в голове, значит придётся служить в артиллерии. Представился, предложил присесть, так на скамейке и пошёл наш разговор. Офицер расспрашивал меня о службе, о наземной связи. Затем сказал, что он из артиллерийского арсенала Ленинградского военного округа, который располагался в районе Всеволожской и им нужен связист – начальник телефонной станции. В период войны на арсенале связь обслуживали женщины-военнослужащие, после войны их увольняли и заменяли мужчинами. Я с большой радостью согласился, оформил документы, и мы уехали.

Начальником артиллерийского арсенала был инженер-майор Булышов, который после беседы со мной сказал, что связь на арсенале очень плохая,  её надо полностью восстанавливать.

Итак, я принял телефонную станцию на 100 номеров у сержанта-девушки. Прошло ещё несколько дней, ко мне прибыли ещё четыре солдата-связиста, и мы приступили к работе. Арсенал занимал огромную площадь, его охранял батальон солдат и второй батальон занимался погрузочно-разгрузочной работой. Второй батальон состоял из солдат, которые были в плену.

Когда-то  телефонная связь по всем хранилищам и постам охраны была проложена по деревьям, со временем провода вросли в деревья и при сильном ветре рвались. Здесь связь надо было не ремонтировать, а делать заново. Об этом я и доложил майору Булышову. Несмотря на тяжелое время, материальное обеспечение военным имуществом было хорошим. Всё, что было необходимо для работы, мне предоставили по первому требованию, дали в помощь ещё четыре солдата из второго батальона. Все они имели высшее или техническое образование по связи. Мы вновь установили 100 телефонных точек по территории с хранилищами, охраной и мастерскими. И ещё дополнительных 50 номеров с объектами администрации,   структурными  подразделениями. Более того, в городке заработало радио. На всё это ушло несколько месяцев. В марте 1946 года командир отметил  проделанную нами работу и мне был предоставлен отпуск на 10 суток с выездом на родину.

В марте 1946 года, спустя 4 года и 6 месяцев, я ступил на родную землю села Высочиновка. Нет слов, чтобы описать те чувства, которые, я испытывал в тот момент. Надо было прожить все эти годы, чтобы увидеть счастливое лицо матери, её радость от встречи, оттого, что я жив.

 В самом начале повествования я писал о том, что в 1941 году наш эшелон попал под бомбёжку и был обстрелян на станции Лиски, откуда из призванных со мной в армию сверстников, лишь 17 человек вернулись домой. Все они находились дома весь период оккупации. Глядя на них, сколько слёз выплакала моя мать, ничего не зная о моей судьбе. Когда освободили от немцев Высочиновку, всех их призвали в армию, и ни один из них не вернулся.

 В то время материальное положение моей матери, как и других моих односельчан, было очень тяжёлое. Не было ни одежды, ни обуви, дома  находились в ветхом состоянии. Колхоз разорён, скот уничтожен, поля заросли бурьяном. Я был всем этим поражен, хотя понимал, что ничего другого я и не мог увидеть.

Я вернулся в часть, прошло время. Как-то я один находился на станции связи, заходит майор и с ним полковник. Пока я их соединял с Ленинградом, они между собой вели разговор о какой-то кандидатуре в военное училище и т.д. Я не особенно прислушивался и не придал этому никакого значения.  На следующий день майор Булышев встретился со мной на улице, остановил и говорит, что пришла разнарядка в военное училище (тогда в военное училище, воинские части командировали по разнарядке) и хоть ему очень не хотелось меня отпускать, но всё же именно меня он рекомендовал в училище. Я на это ему ответил, что хочу уволиться из армии, надо помочь матери выйти из этого тяжелого положения. Он объяснил мне, что 1923 год будет служить не меньше двух лет. Проучишься эти два года, а там, если не захочешь служить, уволишься. И я согласился.

 В апреле 1946 года (тогда был первый набор во вновь открывшиеся военное училище по технике и пожарной безопасности в Вооружённых силах СССР), я прибыл в город Пушкин под Ленинградом, все прибывшие в училище были участниками войны. Экзамены были очень простые. Писали диктант по русскому языку и решали задачи по математике. Все школьные знания за время войны были забыты. Не знаю, как я написал, но, наверное, чуть лучше, чем другие, и в училище  меня  зачислили.

  Весь первый курс мы вспоминали школьную программу, повторяли русский язык, математику, физику, химию… и военные дисциплины. Забегая вперед, скажу, что училище я окончил с одной тройкой по истории КПСС и то потому, что заменил первый билет, вследствие чего оценка за ответ была снижена на балл.

После окончания первого курса в 1947 году я приехал на каникулы к маме, где занимался ремонтом дома. В то время моя старшая сестра Полина была замужем за секретарём райкома партии. Муж сестры, разговаривая со мной, предложил уволиться из армии, сказал, что от имени райкома меня пошлют в партийную школу в Киев, где готовили кадры для райкомов и райисполкомов.

Поступило и другое, не менее неожиданное и интересное предложение.

Пришли ко мне три старика и спросили, когда я увольняюсь из армии. Я ответил, что через год и спросил, почему их это интересует. И они мне рассказали следующие. Прошло два года после окончания войны, а колхоз продолжает разваливаться.  Мужики, в том числе и председатель колхоза, пьют, воруют.

 В селе всегда оценивали человека по его качествам таким, как трудолюбие, трезвость, семейственность. Этими качествами обладали все мои предки, они все были очень уважаемыми людьми на селе. Меня, по всей вероятности, односельчане тоже уважали, поэтому решили предложить мне после увольнения стать председателем колхоза. Услышав наш разговор, мама им сказала, не сбивайте парня с пути, он учится и у него будет другая работа и жизнь. Ещё и мой дядя (брат моего отца), который был военным и войну закончил подполковником, писал мне, чтобы, я не увольнялся, а оканчивал училище, и продолжал службу.

  Когда подошло время увольняться, я приехал в отпуск и решил для принятия окончательного решения поговорить с мамой. Мама была против моего увольнения, и, как могла, убеждала меня продолжать службу. Маму я очень любил и всегда слушал. Так я и остался на всю жизнь военным. По окончании  училища, по разнарядке 10 человек (коммунистов) направлялись продолжать службу в Германии. В их числе был и я.  Мне шёл 26-й год, а в Германию отправляли на пять лет и без семьи.

Узнав об этом, я обратился к начальнику  училища с просьбой оставить меня служить в Союзе. Моя просьба была удовлетворена, и я был направлен  на Северный флот, где и прошли 25 лет моей службы.

 Прежде, чем рассказать о службе за Полярным кругом, на далёком Севере, хотел бы возвратиться к тому времени, когда я познакомился со своей будущей супругой Зинаидой Петровной.

  До знакомства  наше детство и юность прошли далеко друг от друга, у меня на юге, у Зинаиды Петровны на севере в деревне Хотилы Ленинградской области, нас разделяло огромное расстояние. И только случай, судьба свела и провела нас по дорогам жизни в согласии и глубоком уважении друг к другу.

В тот далёкий июнь 1944 года мы остановились в деревне Хотилы, если точнее, то в месте, где до войны находилась деревня, а теперь вместо домов  были землянки. Мы с другом проходили по деревне и остановились возле группы девчат. Постояли, поговорили, а вечером пошли провожать их домой. Дошли до землянки, в которой жила моя супруга, прощаясь, договорились встретиться на следующий день. Вторая встреча была последней, так как нас отправляли под Нарву.  Я предложил переписываться, она согласилась, и, как выяснилось позже, не надеясь  на продолжение нашего знакомства.  Так мы расстались.

Перед освобождением этой части Ленинградской области и, в частности деревни Хотилы, где родилась и жила всю войну моя жена, немцы сожгли все дома и за день до освобождения штыками закололи её отца Петра Васильевича за связь с партизанами, осталась мать Евдокия Афанасьевна, с которой они и жили.

 В то время под Нарвой обстановка была сложной, первое письмо я написал только через три месяца, когда освободили Эстонию. И получил ответ. Так началась наша переписка, которая продолжалась до 1946 года.

  В 1946 году Зинаида Петровна переезжает в Ленинград и устраивается работать в торговую сеть. Позже получила маленькую комнату в Разливе под Ленинградом, куда переехала и её мать. Здесь мы и встретились, в то время я учился в военном училище. Наши встречи продолжались до 1949 года.

27 января 1949 года состоялась наша свадьба, мы пошли в ЗАГС города Сестрорецка и расписались. Затем зашли на «барахолку» купили ей пальто, на деньги, которые я получил после окончания училища. Через три дня я уехал к месту назначения на Северный флот, а супруга осталась в Разливе (её мать лежала в больнице с переломом ноги).

Я всегда благодарил судьбу, которая подарила мне прекрасную женщину, спутницу моей жизни Зинаиду Петровну, с которой мы прожили в дружбе, любви и согласии почти 52 года.

 По жизни мы всё время были вместе. Разлучались только при большой необходимости, выезд на отдых, болезнь матери. То были кратковременные разлуки, но и в это время мы постоянно поддерживали связь, в том числе и письмами.

В день своего пятидесятилетия Зинаида Петровна находилась у сына в городе Североморске (болела невестка и она была с внучкой).  Хочу привести часть сохранившегося письма с моим поздравлением в 1974 году.

Привет юбиляру!

Зинуля, от всего сердца поздравляю тебя с пятидесятилетием!

Желаю всегда быть здоровой, веселой, жизнерадостной!

Вот и прошло полвека, из которых 25 лет мы прожили в любви и согласии.

Вспоминая прожитые годы, могу сказать, что для меня они были наполнены только тобой. Находясь рядом с тобой я всегда старался делать только так, чтобы ты не испытывала  в чём либо недостатка, чтобы тебе не было стыдно за меня как за мужа. И если мне это удалось, я счастлив.

 Дорогая моя, я безумно счастлив, что жизнь моя, данная один раз, проходит с верным, глубоко любящим другом, таким как ты.

 Я всегда гордился тобой, как отличной женой, ты была заботлива ко мне.

 И, если бы меня жизнь отбросила в те далёкие годы, я бы, без каких-либо колебаний назвал своей женой только тебя.

Зинуля, сколько бы нам не дано ещё прожить, пусть  все эти годы будут такими, как они были и есть желанными и счастливыми.

Моя любовь к тебе безгранична и этим письмом я ещё раз подчёркиваю своё величайшее уважение к тебе, как верному любящему другу-жене.

Зинуля, всегда помни, что у тебя есть любящий муж, на которого ты можешь положиться и впредь, как и все те прожитые годы…..

Примерно такие же письма получал от супруги и я.

К нашей совместной жизни, я ещё не раз буду возвращаться. Но, скажу сразу, что Зинаида Петровна, всегда принимала активное участие в моей жизни. У нас никогда не было ситуаций, в которых мы не могли бы понять друг друга. Её не пугали трудности и лишения, которые встречались в нашей жизни. За 52 года совместной жизни она ни разу не сказала, что ей тяжело, все трудности преодолевали совместными усилиями. Она была отличной женой, советчиком, помощником во всех моих делах. Мы любили и уважали друг друга и этим всё сказано.

           Поженились мы, когда мне было 25 лет 2 месяца и 6 дней,

           Зинаиде Петровне 24 года 5 месяцев и 7дней,  прожили в браке

           51 год 11 месяцев и 2 дня.

февраль 1949 года — апрель 1974 года

В январе 1949 года, окончив военное училище, я получил воинское звание «лейтенант» и направление на Северный флот для дальнейшего прохождения  воинской службы.

На Север я отправился один без супруги. 30 января 1949 года выехал на поезде из Ленинграда, а 1 февраля прибыл в город Мурманск.  В этот же день в отделе кадров города Североморска получил направление в Беломорскую флотилию, которая базировалась в городе Архангельске, в одну из воинских авиационных частей  на остров Ягодник. Так началась моя военная служба в авиации Северного флота.

Остров Ягодник расположен в устье реки Северная Двина, у входа в Белое море. На этом острове, площадь которого не превышает 10 квадратных километров, базировался минно-торпедный полк, укомплектованный американскими самолётами «Бостон», эскадрилья «Каталин» (самолёты с  взлётом и посадкой на воде) и другие воинские части.

Эта авиация в период войны выполняла боевые действия в акватории Белого моря. На острове было небольшое поселение, которое возникло в тридцатые годы из ссыльных. Ближе к аэродрому располагался посёлок, где в крестьянских домиках и землянках жили семьи военных. Все жилые постройки располагались на возвышенности, потому что весной почти весь остров затапливался водой. В половодье самолёты перебазировались на другие  аэродромы, а затем,  когда спадала вода, возвращались.

  Через водную акваторию, примерно около трех километров, напротив острова располагался большой посёлок Архбумкомбинат. Этот посёлок был застроен двухэтажными деревянными домами. Основное население посёлка составляли немцы из Поволжья, выселенные в эти места перед войной. Несколько тысяч молодых немок-женщин  работали на комбинате по переработке древесины на бумагу, целлюлозу, древесный спирт и т.д.

 Этим поселенцам не разрешалось покидать посёлок без разрешения командования (открытая тюрьма). Связь  между посёлком и островом осуществлялась по воде.

Всё это я описываю потому, что мне  пришлось прослужить там три года, в местах, куда раньше селили в принудительном порядке «врагов народа». Хотя далеко не все были враги, но такова их судьба.

Итак, я прибыл на остров Ягодник к вечеру. Темно, мороз с сильным ветром. Настроение хуже некуда. Докладывая о прибытии для прохождения дальнейшей службы командиру базы полковнику Шаповалову, я внимательно осмотрел его кабинет и его, как человека, с которым мне придётся нести службу. Полковник ознакомился с моими документами, подробно расспросил о моей службе, и сказал… рад видеть земляка на забытой богом земле.

Оказалось, что он тоже уроженец Луганской области. Поинтересовался, женат ли я, сказал хорошо, что я приехал без жены, так как жить придётся в землянке.  Затем вызвал дежурного офицера и дал ему указание отвести меня в столовую, накормить и устроить в общежитии, где  живут офицеры (в землянке), и на следующий день прибыть к нему.

В землянке жили два офицера, познакомились и они рассказали о всех «прелестях» быта и жизни холостяков. В очередной раз я подумал о том, когда же судьба повернётся  ко мне, когда же закончатся мои бытовые трудности. Понимая, что ничего изменить нельзя, я настроился на худшее. И это худшее не заставило долго ждать.

 В 8.00 вхожу в кабинет к командиру, кроме Шаповалова сидят ещё два офицера (один из них замполит, другой начальник штаба). Доложил о прибытии.  «Итак, товарищ Стародубцев, говорит полковник, мы здесь посоветовались, и, учитывая, что вы прошли всю войну, имеете военное образование, а так же хороший жизненный опыт, решили назначить вас на должность командира аэродромной роты».

В то время в армии был большой недокомплект офицеров. Офицеры-фронтовики по возрасту были уволены, а их место занимали офицеры, подготовленные на годичных курсах из числа младших командиров.

Забегая вперед, скажу, что в аэродромной роте все офицеры — замполит, зам. по технической части и четыре командира взводов — младшие лейтенанты, окончившие годичные курсы.

После предложения командира я насторожился и сказал, что хотел бы служить по специальности, но Шаповалов ответил, что у меня ещё всё впереди. Затем в разговор вступил замполит, напомнил, что коммунисту не к лицу уходить от трудностей. Знал бы этот замполит, что вся моя жизнь состоит из сплошных трудностей. Смотрю на Шаповалова, и думаю — вот так земляк. А что делать? Всё равно будет так, как решит командир. Демократии никакой. Это сейчас не хочешь, никто тебя не заставит, вплоть до того, что мама решает,  будет её сын служить в армии или нет.

Я высказал сомнение  в своих силах, потому, что не знал и не представлял, что такое флотская авиация, и тем более, аэродромная рота. Говорю, мне бы набраться опыта, осмотреться, понять, что такое флотская жизнь. Все присутствующие в один голос заявили, что они тоже несут ответственность за службу и боевую готовность, и будут оказывать мне постоянную помощь в решении всех вопросов.

Беседа длилась около часа и, конечно, закончилась решением Шаповалова, который дал указание начальнику штаба представить меня в 12 часов офицерам роты, а вечером и всей роте.

Вскоре я убедился, почему отцы-командиры так настойчиво обрабатывали меня. Рота оказалась на грани полного развала. Матросы имели смутное представление о воинском уставе. Неповиновение, грубость, самоволки, беспрерывные расследования и суды. В то время самовольное отсутствие матроса за пределами воинской части в течение трёх часов считалось грубейшим нарушением дисциплины  и наказывалось судом до двух лет в штрафном батальоне, а после отбытия в штрафбате, дослужить оставшийся срок службы. Когда меня представляли  личному составу роты, я решил, что это партизаны, а не военное подразделение, о чём я и сказал командиру. Но полковник ответил: вот вы и наведёте порядок.

За судимости и другие чрезвычайные нарушения с командования спрашивали очень строго. О каждом случае докладывалось в штаб авиации флота, и командиры часто лишались своих должностей. Рота, в которую меня назначили, выполняла ответственную задачу — содержать в боевой готовности аэродром. Неисправности, которые препятствуют взлёту и посадке самолётов, чреваты большими неприятностями для командира базы. О состоянии взлётно-посадочной полосы ежедневно докладывалось командующему авиацией флота. Рота несла охрану всех важных объектов базы: аэродрома, складов боеприпасов, горючего и т.д. Все это требует от матросов высокой бдительности и дисциплинированности.

Аэродром выполнял две важнейшие задачи: прикрытие минно-торпедной авиацией акватории Белого моря, в которое постоянно заходили подводные лодки США. И через этот аэродром шли все пути к экспедициям, которые базировались  на льдинах Северного Ледовитого океана. Здесь садились дозаправляться самолёты, пополняли запасы, ремонтировались, выжидали погоду и т.д. Поэтому к этому аэродрому было пристальное внимание руководителей на разных уровнях. И, не случайно, по численности аэродромная рота была увеличена до 160 человек, из них два взвода по 40 человек несли охрану и два взвода занимались содержанием аэродрома в боевой готовности. В роте была различная техника, для содержания взлётно-посадочной полосы. Полоса была без твёрдого покрытия (земляная), содержание её было делом достаточно сложным, было задействовано много людей и техники.

Это было основное, но командир аэродромной роты, он же и комендант гарнизона, а это дополнительные обязанности по поддержанию порядка: гарнизонные наряды, гауптвахта, патрульные службы и прочие. Это и минусы, и плюсы, на которых я остановлюсь позже.

С положением дел в роте меня ознакомил заместитель по политической части младший лейтенант Гуляев, офицер по воспитательной работе и командиры взводов. Я был им благодарен, но разбираться в деталях обстановки, определять недостатки и причины, устранять их мне придётся самому.

Как и следовало ожидать,  основные беды заключались в отсутствии дисциплины, как у рядового состава, так и у командиров. Со стороны офицеров не соблюдались уставные требования к личному составу. Матросы практически несли службу круглосуточно, при нарушении устава их судят, порочный круг.

В роте было  большинство матросов, которые прослужили по три года и больше, многие дослуживали четвёртый год и готовились к увольнению, поэтому о порядке и дисциплине  речи не было.

Проанализировав состояние дел, я наметил свои действия и решил идти к полковнику Шаповалову. Командир согласился меня выслушать. И вот собрались: командир базы, его замполит, начальник штаба и секретарь партийного бюро базы. Я выступил перед ними и подробно доложил состояние дел в роте, о причинах, которые, на мой взгляд, ведут к нарушению дисциплины. Затем подробно изложил план выхода из создавшийся ситуации.  Вот некоторые предложения:

— увольнять по несколько матросов на ночь (дело в том, что самовольный уход или опоздание матросов тесно связано с присутствием девушек-немок, которые работали в Архбумкомбинате);

— за особые успехи представлять 2-3 матросам краткосрочный отпуск с выездом на родину;

— обеспечить два взвода, работающих на аэродроме, специальной одеждой и т.д.

Закончил доклад, сел и жду, какая будет реакция. Первым выступил замполит Волгин, в его обязанности входит воспитательная работа с личным составом, поддержание дисциплины. Замполит сказал: предложение Стародубцева по части увольнения на ночь матросов являются необдуманными, и грубым нарушением устава. Когда он закончил перечислять, в чём  мои ошибки, я попросил слово, чтобы ответить. Получив разрешение, я сказал, что нарушителями устава в первую очередь являемся мы. Матросы, по уставу, в караул должны ходить через трое суток, а они ходят через сутки и более того в день, когда заступают в караул, не отдыхают, а работают на погрузке или выгрузке грузов. Несмотря на метель, мороз матросы работают  на аэродроме по 12 и более часов, не имея даже специальной тёплой одежды. Вот что является нарушением и это несравнимо с тем, когда при опоздании матроса из увольнения на три часа, мы его судим.

Выступил я резко, надеясь на то, что мое назначение на должность принесёт им только беспокойство и меня отстранят от должности. Но не тут-то было. Посидели, помолчали. Шаповалов спрашивает: «Ну и что будем делать? Я считаю, что в этой ситуации надо разрешить Стародубцеву действовать, как он предлагает в виде исключения, но в рамках устава. Во всём, что происходит, виноваты, прежде всего, мы сами. Мы видим только нарушения, а причины замечать не хотим».

Получив положительные решения по всем основным вопросам, мне пришлось ещё много думать о том, как всё это воплотить в жизнь. Прежде всего, надо было поднять авторитет младших командиров и офицеров. Убедить поступать их справедливо по отношению к матросам, по уставу, без унижения. Для этого мне пришлось провести большую воспитательную и разъяснительную работу. Прежде всего, матрос мог пойти в увольнение только по ходатайству своего непосредственного командира.  Первоначально списки тех, кто уходил в увольнение, согласовывались со мной, затем эту обязанность я возложил на своего замполита. Со временем прекратились самоволки и опоздания из увольнения, матрос знал, что за нарушения он будет лишен увольнения на три месяца.

Прошло два месяца, в роте ни одной самоволки или опоздания. Замполит базы сомневался, не скрываем ли мы нарушения? Особо отличившимся предоставлялся отпуск на 10 дней с выездом на родину. Командир базы разрешил отпускать по 2-3 человека. Всё это очень способствовало укреплению дисциплины, ведь в это время служили по четыре года. Наравне с этим был найден выход по уменьшению нагрузки по использованию матросов на погрузочно-разгрузочных работах.

Используя свои права, как коменданта гарнизона, я привлекал к работе матросов других частей, которые отбывали наказания на гауптвахте, конечно, всё это было с разрешения командира базы. Однажды на партийной конференции командиры воинских частей выступая, говорили, что я несправедливо использую их матросов. Командир базы в заключение конференции сказал: здесь жаловались на коменданта, но комендант и нужен для того, что бы в гарнизоне был порядок, а вы командиры, для того, что бы ваши подчиненные были одеты по форме и соблюдали дисциплину и установленный порядок. В ходе всех изменений матросы почувствовали себя защищёнными. За время работы в должности коменданта  я не наказал ни одного подчиненного. Я всегда чувствовал уважительное отношение к себе со стороны подчинённых. Поднялся авторитет сержантов и офицеров роты, отсюда и мой. Все эти месяцы я жил один в канцелярии роты, практически в роте находился сутками. Итак вопрос с дисциплиной и исполнительностью в роте был решён положительно. Легче стало управлять ротой и решать поставленные задачи.

Через полгода, ко Дню ВМФ аэродромная рота была названа одним из лучших подразделений базы.

Осенью я был избран членом партийного бюро базы, а затем и членом партийной комиссии авиаузла Беломорской флотилии. В то время это была высокая оценка моей работы.

Я очень подробно описал свои первые шаги по вступлению в самостоятельную жизнь, начало моей службы как офицера-командира, о некоторых методах работы с подчинёнными, потому что это был самый тяжёлый период в моей офицерской жизни. Именно в это время, я научился правильно строить взаимоотношения с подчинёнными и сослуживцами, руководством. С людьми работать сложно, от них, от матросов зависела и моя служба, мой авторитет.

Огромную роль в становлении меня как командира, сыграл мой земляк-командир базы полковник Шаповалов. Уравновешенный, требовательный и, в то же время, справедливый. Он меня поддерживал во всех ситуациях, которые возникали во время нашей совместной службы. Шаповалов знал, что на меня можно положиться, если и случались какие срывы, то на это были серьёзные причины. Я всегда был убеждён в справедливости его решений, знал, что в любой ситуации он меня защитит на любом уровне. И он это делал. Не знаю, получил бы я этот бесценный опыт, если бы меня не назначили командиром роты, и не просто роты, а аэродромной роты. Я командовал ротой три года, получил теоритический и практический опыт и знания, которые мне очень помогли в моей последующей службе. Пройдя суровую солдатскую службу в годы войны, я высоко ценил ратный подвиг своих подчинённых матросов и офицеров, поддерживал с ними теснейший контакт, что давало возможность правильно и своевременно принимать решения.

Я прожил в канцелярии роты полгода и затем получил небольшую комнату в 9 кв. м, в которой мы с Зинаидой Петровной и прожили до декабря 1951 года.

Два раза в год  осенью, когда вода покрывалась льдом и весной, когда начинал таять снег, остров был отрезан от материка. Корабли не могли подходить к острову. Поэтому в конце октября 1950 года на последнем корабле я отправил жену в Архбумкомбинат в роддом. Около месяца она лежала в больнице, а 21 ноября 1950 года, в мой день рождения родила сына Александра. Обстоятельства сложились так, что встретиться мы смогли только через двадцать дней, так как к моменту выписки из роддома я сам попал в больницу с острым аппендицитом. В то время разыгралась сильная вьюга, аэродром был закрыт. Единственный транспорт, на котором можно было добраться до военного госпиталя в городе Архангельске, это самолёт. При таких погодных условиях лететь согласился только один лётчик на У-2 и Шаповалов на свой риск дал добро.

Не знаю,  как мы долетели, самолёт бросало в воздухе как щепку, но всё же мы приземлились на гражданском аэродроме в  Талагах города Архангельска. Здесь нас ждала скорая помощь из госпиталя. Через час я уже лежал на операционном столе. Всё прошло удачно.

Пока я лежал в госпитале жену из роддома забирали врач гарнизона Сорокин и два моих подчинённых офицера. Была сильная пурга, мороз, а идти надо было пять километров. Сашу несли офицеры на руках. Во время моего пребывания в госпитале жене оказывалась вся необходимая помощь (дрова, вода). Вернувшись, домой после госпиталя, постепенно включился в домашние дела, а затем вышел на службу.

Зима была суровая, с обильными снегопадами, сильными морозами. Работа по очистке взлётно-посадочной полосы от снега шла круглосуточно. Спать приходилось всего по несколько часов в сутки, уходил рано, приходил поздно. Всё это время жена занималась сыном и домашним хозяйством одна, а это было непросто: дрова на улице, колодец пятьдесят метров от дома, в доме, сколько не топи печку, холодно, всё тепло выдувается. Несмотря на все трудности, я никогда не слышал от жены, чтобы она жаловалась, наоборот, я всегда чувствовал поддержку. Если выдавались несколько часов отдыха, старалась огородить меня от всего и дать возможность отдохнуть. В жизни мне всегда везло на хороших людей, вот и жена моя, Зинаида Петровна, — любимый мой прекрасный человек. Она прошла со мной все трудности  службы и жизни без жалоб и упрёков. А ведь сколько офицерских семей, попав в такие условия, как на острове Ягодник, распадалось. Со своей стороны я всю жизнь старался делать всё, чтобы облегчить её жизнь.

 Первые уроки по практическому освоению сложной флотской службы я прошёл в течение трёх первых лет в должности командира аэродромной роты — коменданта гарнизона острова Ягодник. Здесь я узнал, все тяготы воинской службы в мирное время. На фронте в моем подчинении было отделение солдат-связистов, там всё было просто. Всё воспитание заключалось в одном, получил задание, выполняй. Не приходилось заниматься устройством и бытом солдат, офицеров, не было забот о семье. Там были другие заботы, как остаться в живых. В мирное время другие задачи и уже по-другому смотришь на окружающий тебя мир.

В то время после окончания военного училища я пришёл в войска неплохо подготовленным как теоретически, так и практически благодаря годам войны.  Я научился общаться с подчинёнными и понимать их, не бояться ответственности и быть самостоятельным, научился отвечать за свои поступки.

Летом и осенью 1951 года началась работа по расширению и строительству новых аэродромов на Кольском полуострове, в Вологодской, Архангельской области и на Новой Земле. Аэродромы строились уже с твёрдым покрытием, способные принимать современные реактивные самолёты. Остров Ягодник по своей природной специфике стал неперспективным, было принято решение о его закрытии. Самолёты, которые базировались на острове, американские «Бостоны», потеряли свои боевые качества и были сняты с вооружения. Людей, имущество  и технику вывозили на другие аэродромы.

На острове Ягодник я пробыл до конца 1951 года. В конце ноября прибыла комиссия из штаба флота для определения дальнейшей службы офицеров базы.

Мне было сделано два предложения:

1. В составе комиссии был начальник Управления по технике и пожарной безопасности Северного флота полковник Сенкевич Георгий Филиппович, он предложил мне должность начальника службы по технике и пожарной безопасности 91-й истребительной дивизии, которая базировалась в Североморске.
2. Полковник Шаповалов был назначен командиром базы 1-го разряда в Лахту (под городом Архангельском) в минно-торпедную дивизию и он предложил мне должность заместителя командира аэродромного батальона.

Зная, что такое аэродромная служба, я  принял  предложение  полковника

Сенкевича. В то время служба в Заполярье шла год за полтора, полуторное денежное содержание, хороший продуктовый паек, в том числе и работающим жёнам.

Первая моя встреча  с полковником Сенкевичем состоялась на Ягоднике, который впоследствии в течение 12 лет был моим непосредственным начальником.   У меня с ним сложились очень хорошие отношения. И в дальнейшем я принял от него должность начальника Управления по технике и пожарной безопасности Северного флота. Но это будет позже.

Дав согласие, я получил предписание прибыть к новому месту службы 5 января 1952 года.

30 декабря 1951 года я, Зинаида Петровна и наш сын Саша, прибыли в город Ленинград, где жила Лидия Петровна, сестра жены. Там мы все вместе встретили Новый 1952 год. Перед отъездом я предложил жене вместе с сыном остаться на некоторое время у сестры, пока я устроюсь. Учитывая мой первый отъезд  на остров Ягодник, где я прожил полгода один, Зинаида Петровна решила, что мы поедем все вместе. Всей семьей 5 января 1952 года утром наш поезд прибыл в город Мурманск.

В это время на Севере стояла полярная ночь. Погода крайне изменчива, сильные метели, снежные заряды, морозы. На вокзале взяли такси и поехали в город Североморск. Едем, темно, вьюга, ничего не видно. Водитель остановился и говорит, мы находимся в посёлке, ехать дальше нельзя. Что делать? Вышли из такси, вокруг ничего не видно, темно и снежная пурга. Зинаида Петровна завернула Сашу в шубу, села на чемодан. Я сделал несколько шагов в сторону и уже не вижу жену. Я растерялся. На наше счастье всё это происходило рядом с домиком, в который я уперся, чуть ли не лбом. В этом домике располагался отдел КГБ. Офицеры помогли разыскать жену и привести в дом. Отсюда я позвонил командиру базы, полковнику Арутюнову, доложил о прибытии и сообщил, где я нахожусь. Через некоторое время за нами приехал вездеход и доставил нас в штаб. Когда я докладывал о прибытии, командир поинтересовался,  женат ли я? Я ответил, что жена и сын находятся в дежурной комнате. Оказалось, жилья нет, жить негде. Полковник вызвал замполита и приказал нас разместить в кабинете, а там будем решать. Вот здесь я и вспомнил, как жена оказалась права, что решила ехать со мной. Если бы я был один, то  повторилась бы ситуация на острове Ягодный, кто знает, сколько бы мы прожили врозь. Но всё же два месяца мы кочевали из кабинета в кабинет. Днём в кабинете замполита, а на ночь переходили в кабинет командира, так как там стоял диван. Питались в столовой. Саше был год, но кормили его с общего стола тем, что кушали матросы, готовить ему отдельно не было возможности. Не было горячей воды, ни помыться, ни постирать. Туалет на улице, а там темно, холодно и метель. Вообще, бытовых условий никаких. Очень трудно было привыкать к полярной ночи. И при этом Зинаида Петровна говорила, хорошо, что я с тобой поехала, они просто будут вынуждены дать нам жилье. И, действительно, через два месяца мы получили комнату 12 кв. мв трёхкомнатной квартире, где жили ещё две семьи. 

В это время авиация флота осваивала современные реактивные самолёты, этим  занималась и наша 91-я истребительная дивизия, которая имела на вооружении самолёты МИГ-15.

Авиационная база дивизии представляет собой огромный и сложный механизм. Располагает дорогой техникой и материальными ценностями, имеющими большую опасность при хранении и эксплуатации, поэтому требует отличных знаний, опыта работы и строжайшего соблюдения техники безопасности. В то время самолёты находились в постоянной боевой готовности, полностью заправленные горючим  и с боевым оружием на борту.

Приведу один из примеров работы флотских пожарных. При посадке самолёта произошла аварийная ситуация с возгоранием. Чёткая и отлаженная работа пожарного расчёта спасла самолёт, экипаж и ракеты, которые находились на борту. Страшно представить, что могло произойти, если бы огонь дошёл до боевых ракет. Учитывая сложность и огромную опасность при полётах, на аэродроме всегда в боевой готовности находился дежурный боевой расчёт пожарных на специальных автомобилях. Все действия: полёты, заправка горючим, боекомплектами производятся только в присутствии пожарного расчёта.

Много можно привести случаев, когда пожарные, рискуя жизнью, предотвращали массовую гибель людей и сохраняли большие материальные ценности. За время моей службы на Северном флоте 27 человек  были награждены правительственными наградами, за каждой наградой стоял настоящий боевой подвиг пожарного.

Мои обязанности в должности начальника службы по технике и пожарной безопасности 91-й истребительной дивизии Северного флота заключались в контроле за выполнением требований безопасности, изложенных в наставлениях и инструкциях по работе с авиационной техникой, хранением материальных ценностей и подготовку пожарных команд для несения службы на объектах.

Наверное, с этой задачей я справлялся хорошо, потому, что через два года меня назначили старшим офицером первого отдела тыла авиации флота, в обязанность которого входил контроль за выполнением безопасности  и несением службы пожарных команд авиации флота, которая имела шесть дивизий и базировалась на аэродромах: Мурманской, Архангельской, Вологодской областей и Новой Земле.

Увеличился объём работы и постоянные командировки. Ко всему прочему в мою обязанность входило согласование всех проектов на строительство военных авиационных объектов и объектов  общего назначения и приёмка их в эксплуатацию.

Эти годы назывались периодом «холодной войны». Америка создавала военно-воздушные и военно-морские  базы в Норвегии, Гренландии и других местах на кратчайших путях в Европу через Север.  Северному флоту придавалось первостепенное значение и именно туда направляли новейшую технику, самолёты, надводные и подводные корабли. Росло число военных баз, строились казармы, склады, жилые дома и другие объекты. Только для указанных работ на флоте было 50 тысяч военных строителей.

С появлением новых военно-морских баз флот стал испытывать большой недокомплект в кадрах противопожарной службы, офицеров и младших командиров. Поэтому было принято решение подготовить для закрытия недокомплекта этих командиров непосредственно на флоте.

Для этого было создано учебное подразделение. На должность  начальника школы в 1955 году был назначен я. Через два месяца после моего ухода из авиации, во время взлёта самолёта-заправщика  с полной заправкой  горючим произошла катастрофа. Самолёт падает в район расположения казармы и авиамастерских. При взрыве самолёта  погиб экипаж и много военных, находившихся в казарме и на прилегающей территории. Огнём была охвачена большая площадь горения различных строений. К месту пожара прибыло больше 30 пожарных расчётов, но их возможность не была использована из-за сильных снежных заносов.  

К месту этой трагедии прибыл помощник командующего флотом контр-адмирал Кучер А.Т. После доклада обстановки адмирал спросил Чувакина (он был назначен вместо меня в авиацию) что нужно для  ликвидации пожара? Чувакин ответил ему, что уже ничего не нужно. Адмирал возмутился на такой ответ, тогда как многие пожарные расчёты не задействованы, а горение  распространяется и ничего не нужно? Через ответственного по флоту Кучер вызвал всю технику  для расчистки  от снега дорог и подъездов, но время было  упущено и имеющая пожарная техника уже не смогла положительно изменить обстановку. После  этой  трагедии был разгромный приказ, а Чувакин  уволен. Не знаю, как поступил бы я, будучи на месте  Чувакина, не исключено, что  это могло произойти и со мной.

Моя же судьба и служба пошли  в другом направлении. Мои обязанности как начальника учебного подразделения сводились к решению организации учебного процесса,  службы, быта и других жизненных вопросов.

За пять лет учёбы было подготовлено на годичных курсах шестьдесят младших лейтенантов и около трёхсот младших командиров с восьмимесячным обучением. Всё это позволило аннулировать дефицит в пожарных кадрах флота.

К этому времени с появлением на вооружении ракет и другого оружия правительство принимает решение о сокращении Вооружённых сил на один миллион двести тысяч  человек. В первую очередь это коснулось авиации. На флоте было сокращенно три истребительных дивизии и ряд других вспомогательных частей. Произошло  сокращения срока срочной службы с четырёх лет на  три года.

В 1959 году мне было присвоено воинское звание «майор», а в 1960 году, после сокращения  учебного подразделения, я был назначен начальником отделения  по  технике  и пожарной безопасности главной военно-морской базы базирующейся в городе Североморске — столице Северного флота. Это отделение по своей численности было самым большим из восьми отделений флота. 148 человек из них 17 офицеров, 16 младших командиров, 95 матросов и 20 вольнонаёмных. Отделение подчинялось непосредственно начальнику Управления по технике и пожарной  безопасности флота полковнику Сенкевичу Г.Ф., а в гарнизоне – начальнику  гарнизона главной ВМБ контр-адмиралу Кучеру А.Т. О его строгости и требовательности ходили легенды. Помня о том, как он разделался с Чувакиным, я на первых порах очень его опасался. Ведь случись что-либо в гарнизоне, и особенно с гибелью людей, сразу можно собирать чемоданы.

К моему счастью, все четыре года нашей совместной работы ничего серьёзного не произошло. Все эти годы я, как начальник гарнизонной службы, каждый день к восьми часам утра приходил к адмиралу Кучеру, докладывая о положении дел по службе, он всегда положительно реагировал на мои доклады, и это очень помогало мне. Его требовательность всегда сочеталась с заботой о подчинённых. Он знал всё о тех, с кем нёс службу. В один из дней как обычно собрались в его кабинете все гарнизонные начальники. Я доложил о состоянии дел по службе и закончил свой доклад словами «доклад закончил». Он посмотрел на  меня и говорит: закончил то закончил, но почему вы не докладываете, что у вас родилась дочь. Я опешил. Говорю, но это не является  событием. Он помолчал и говорит начальнику морской инженерной службы: «Товарищ Ковалёв квартиру по улице Ломоносова, 15 оформите на Стародубцева». А ведь я ни разу не обращался к нему по поводу улучшения жилищных условий, мы жили в коммунальной квартире со всеми удобствами, в большой комнате 24 кв. м.

Когда я сказал жене, что нам дали двухкомнатную отдельную квартиру она не поверила и решила, что я пошутил. В то время иметь отдельную квартиру было большим благом. На второй день я приехал домой с ордером на квартиру и говорю жене, поехали смотреть. Жена постояла и говорит, что действительно надо одеваться? Вот так после 14 лет офицерской службы, имея двоих детей, мы получили отдельную  квартиру со всеми удобствами, в которой мы прожили 11 лет.

В 1962 году я был направлен в г. Пушкин (под Ленинградом) в высшее военно-строительное училище, где прошёл шестимесячную переподготовку по специальности. В основном это касалось нового оружия, поступающего на флот (ракеты, боеголовки и др. оружие), его хранение и безопасность работы с ним, а также пожарной техники. К этому времени на вооружение поступили пожарные автомобили высокой проходимости и целью назначения — газодымозащитной, технической службы, автоцистерны и пр.

 В мае 1964 года комиссией из Москвы, которую возглавлял начальник Управления противопожарной службы ВМФ полковник Назаров М.И., была проверена главная военно-морская база Северного флота и отделение техники пожарной безопасности, которую возглавлял я.

 Комиссия дала положительную оценку моей работы, и это способствовало моему дальнейшему продвижению по службе. Во время работы комиссии Назаров согласовал вопрос с командованием флота об увольнении полковника Сенкевича (ему исполнилось 55 лет) и о назначении меня на должность начальника управления по технике и пожарной безопасности Северного флота. Но об этом я узнал позже.

До этого ещё в 1960 году, Назаров проверял учебное подразделение, которое я возглавлял. Когда это подразделение сократили, он предлагал мне должность начальника школы по подготовке младших командиров противопожарной службы ВМФ в Кронштадте, я отказался. Итак, в июне 1964 года меня вызвали к заместителю командующего Северным флотом вице-адмиралу Кутаю Д.Л., на которого замыкалась противопожарная служба. Подробно: захожу в кабинет, доложил. Адмирал  Кутай говорит: «Садись и рассказывай о себе всё, начиная со дня рождения и по сегодняшний день». Когда я закончил тем, что в настоящие время прохожу службу в должности начальника отделения по технике и пожарной безопасности главной военно-морской базы флота, он молча нажимает кнопку громкой связи, отвечает вице-адмирал Кучер А.Т. Адмирал спрашивает: «Аркадий Терентьевич, у тебя кто в базе начальник отделения?». Он отвечает: «Дмитрий Львович, как можно не знать своих подчинённых? — и далее, — «а что случилось?». «Я хотел спросить, есть ли у тебя претензии к майору Стародубцеву и его службе?». Кучер: «Никаких претензий нет, службу знает и хорошо её исполняет. Ни к нему, ни к его службе и его подчинённым чего-либо порочащего у меня нет». Кутай: «А как ты считаешь, он справится с должностью начальника управления противопожарной службы флота?». Кучер: «Да, он достоин продвижения, хотя мне не хотелось бы его отпускать». Кутай: «Вот он сидит у меня, и я ему даю указания, что бы он подобрал достойного офицера вместо себя на твою базу». Здесь я понял, что вопрос о назначении меня на предстоящую должность решён.

 Дела по службе я принял у полковника Сенкевича Г.Ф. На флоте он пользовался огромным авторитетом. Это был боевой офицер, награждённый шестью орденами, в том числе орденами Ленина и Красного Знамени, в то время это были высшие награды. В должности начальника управления флота он прослужил 20 лет. Со времени создания Северного флота он был второй в этой должности, я третий и прослужил 10 лет до 1974 года.

После вступления в должность через шесть месяцев в январе 1965 года я получил очередное воинское звание «подполковник».

 Я уже упоминал выше, что управление по технике и пожарной безопасности, как структурное подразделение замыкалось (подчинялось)  непосредственно заместителю командующего флотом.

 Само управление  состояло из шести офицеров и  двух вольнонаёмных: секретаря и машинистки.

 Непосредственно  управлению подчинялось  восемь отделений, которые базировались в основных военно-морских базах, им, в свою очередь, подчинялись гарнизонные пожарные команды. Общая численность Управления состояла из 721 человека военнослужащих и  80 человек вольнонаёмных (машинистки, повара, телефонистки, инженеры). Всего на флоте было 180 специальных, несколько грузовых и легковых машин, а также два пожарных морских катера.

Имея на вооружении новейшие виды  пожарной техники и  высокую выучку личного состава, служба  успешно справлялась с поставленными задачами.

Несмотря на неблагоприятные климатические условия, обособленность военно-морских баз и гарнизонов, которые находились на территории трёх северных областей и Новой Земле, в своём большинстве имеющих только водное сообщение, особых чрезвычайных ситуаций за мои 10 лет службы не было.

Как начальник службы я всегда уделял внимание высокой выучке, отработке элементов контроля за личным составом  в  экстремальных условиях работы.

Личный состав  службы круглосуточно находился в боевой готовности. Этого требовала тогдашняя обстановка. В те времена ни один корабль, уходя от причала, ни один самолёт, взлетая с аэродрома не уходил без полного боевого комплекта. Везде шла работа, представляющая большую опасность, на страже предотвращения  которой стояли, матросы, старшины и офицеры противопожарной службы флота.

Это люди, которые рискую  жизнью, спасали жизни людей и материальные ценности.

За 10 лет  ни один  подчинённый не погиб при выполнении боевых задач. Каждый подчинённый знал, что его труд, его подвиг будет отмечен по заслугам.

Выше я упоминал, что 27 человек из службы были награждены правительственными наградами. А правительственные награды в мирное время так просто не давали.

За  10 лет  в  этой  должности я  неоднократно поощрялся главнокомандующим Военно-морским флотом, командующим Северным флотом, в  том  числе  был награждён знаком «Лучшему работнику пожарной охраны» за №  6154 и грамотой.

 В жизни почти у каждого военного человека  возникает вопрос с жильём. Где  жить всегда  беспокоило офицеров перед уходом на пенсию.

  По закону я должен был быть уволен в 45 лет, мне шёл 50-ый. В то время я имел 33 года календарной выслуги  и в льготном исчислении (война и Север) — 47 лет, что составляло для полной пенсии больше чем в два раза. Несмотря на  это  мне увольняться не предлагали.

Но я  знал, что этот вопрос может возникнуть в  любое время и к нему нужно быть готовым.

По законам того времени я мог уволиться только в тот военкомат, которым был призван или в города Сибири, Казахстана и им подобным. В города и  области Москвы и Ленинграда и во все столицы Республик Союза (в то время СССР) увольняли только тех, кто из них призван.

 Уволенные  офицеры,  как  правило,  стояли на очереди по пять и более лет для  получения  квартиры. Всё это уже было пройдено моими старшими товарищами.

 На Северном флоте  служба, которую я возглавлял, согласовывала все проекты на любое строительство, которое шло на флоте и осуществляла контроль за строительством  и приёмом   в  эксплуатацию.

 Поэтому я, как начальник, по всем этим вопросам  постоянно контактировал с заместителем командующего флотом по строительству, в то время генерал-лейтенантом Барковским Е.Н.

 На одной из встреч,  Барковский сказал мне, что  Главком ВМФ разрешил строительство трёх жилых домов (в Таллине, Коломне и Севастополе) для увольняемых офицеров  флота.

С  этого времени я знал всё об этом строительстве вплоть до количества выделенных квартир для Северного  флота. Меня интересовала только Коломна. Предварительно я съездил в Коломну, посмотрел строящийся дом, город и, когда была получена разнарядка для  выделения флоту 15 квартир, я пришёл к своему непосредственному начальнику, в то время заместителю командующего флотом вице-адмиралу Гаркуше Л.Г., и изложил ему свою  просьбу о выделении мне квартиры в г. Коломне. Он дал согласие, и квартира  была выделена.

 Список офицеров, которым  выделены квартиры, для их прописки в Московской  области был утвержден председателем Правительства  СССР товарищем Косыгиным А.Н.

За получением ордера на квартиру мы  приехали с  Зинаидой Петровной 15 ноября 1973 года. Получили ордер, переночевали в гостинице, закрыли квартиру, уехали в Североморск продолжать службу.

Через четыре месяца в марте 1974 года, я был уволен и в мае начал переезд. Ирина в Коломне пошла в шестой класс, жена получила должность домохозяйки, я пошёл работать.

 Первые два года работал старшим инженером в отделе пожарной охраны  города Коломны. Затем 10 лет на заводе «Втормет» начальником штаба гражданской обороны и последующие 10 лет там же, но уже начальником отдела кадров завода.

К этому времени у детей сложились свои семьи и мы остались вдвоём.

В 1998 году отметили мое 75-летие, и жена настояла, что бы я бросил работу.

В середине ноября 2000 года у жены был первый инсульт. Парализовало левую сторону, пропала речь. Через три дня пришла в сознание и стала постепенно приходить в себя. 19 декабря мы поужинали на кухне, походили по квартире, а ночью случился второй приступ. На следующий день её положили в реанимацию, где, не приходя в сознание, пролежав 10 дней, умерла 29 декабря 2000 года на 76-м году жизни.

На этом закончился наш почти 52-летний совместный  жизненный путь.

Зинаида Петровна похоронена на кладбище в деревне Хорошово Коломенского района.

17 января 2001 года с хронической панкреатитом меня положили в больницу. 11 марта была сделана операция по удалению  жёлчного пузыря, 13 апреля меня выписали, а 24 мая опять попал в больницу с послеоперационной грыжей.

Итак, прошёл почти весь 2001 год, с болезнями и тяжелейшим одиночеством.

Мне было тяжело привыкать жить одному, в то время как всё напоминало  о самом любимом и близком человеке.

 Выход был один — работать. Несмотря на мой возраст, я мог найти работу с помощью бывших коллег по кадровой работе. Меня знали, и я многих знал. Я думаю, что бы не случилось, человек должен работать. Все болезни и напасти отступают перед работающим человеком, от всех болезней есть только одно лекарство — труд.

Вскоре я получил приглашение поработать начальником штаба гражданской обороны на предприятие ОАО «Мебельщик». Примерно через год, в конце 2002 года, меня попросил генеральный директор ОАО «Валерия» разработать для их предприятии всю документацию по гражданской обороне. После разработки документов для «Валерии», генеральный директор предприятия предложила мне перейти работать на её производство в такой же должности. Я согласился.

Человека всегда тянет в те места, где он родился, где прошло его детство, юность…

В тех местах я не был более 20 лет. За это время много произошло событий. Украина стала самостоятельным государством. Теперь могилы моих родных оказались за границей.

Эта поездка состоялась 30 апреля 2004 года с Александром Ивановичем Кравцовым на его машине. Мы выехали из Коломны в четыре часа утра, проехав города Тулу, Орёл, Курск, в 14 часов приехали в город Белгород. Здесь положили цветы на могилу матери Александра Ивановича и взяли курс на Кантемировку, где в 15 километрах от неё находится пограничный пост границы России и Украины. Раньше эти два государства были единой страной. Из Кантемировки в Высочиновку можно было проехать по прямой (это всего 20 км). А сейчас через пограничный пост  60 км. На пограничном посту мы простояли с 18 до 20 часов и в Высочиновку приехали в десятом часу вечера. В Высочиновке у меня ещё оставались два родственника: двоюродная сестра Рая (по отцу) и сын двоюродной сестры (по матери) Виталий, у которого мы и остановились.

Пока мы приводили себя в порядок, уже накрыли стол, за которым мы просидели до четырёх часов утра. 1 мая сходили на могилы, положили цветы. Проехали по селу и я убедился в тех изменениях, которые произошли за прошедшие годы. Всё село перестроили, хорошие дома, появились новые улицы. Раньше в селе было около 120 домов, а сейчас в два раза больше. В селе теперь есть электричество, газ, центральное водоснабжение и телефон. Улицы и тротуары асфальтированы. Построена двухэтажная кирпичная школа. В селе и рядом с селом сделаны затоны, в них ловится рыба. В общем, крестьяне живут неплохо.

Я был очень рад, что хоть и через несколько десятилетий, мне довелось увидеть благоустроенное село, имеющие все блага цивилизации.

 М.Т. Стародубцев

февраль 2010 года  г. Коломна