Родился в Ленинграде в 1935 г в семье служащих, которая жила (как и большинство) в коммунальной квартире на Моховой улице. За месяц до начала блокады предусмотрительные родители отправили меня с бабушкой подальше от вскоре заблокированного города. Три года во время войны жили в окрестностях г Кологрива Горьковской области. Вернулись в Ленинград только в 1945 г. Трудные послевоенные годы провел в стенах Рижского нахимовского училища, когда и определилась моя дальнейшая судьба — стать морским офицером. Об этом периоде учебы и дальнейшней службы можно познакомиться на сайте Рижского нахимовского училища. После увольнения в запас и затем в отставку работал в гражданских организациях, относящихся к сфере городского хозяйства Ленинграда.
http://www.proza.ru/avtor/marks1935
«И молодость, одетая в бушлаты,
И юность перетянута ремнём…»
1. Мандатная комиссия.
Кто подсказал мне поступить в военное училище, не помню. Вряд ли в этом поступке было что-либо романтическое, вроде тяги к морю, красоты морской формы и т.д. Хотя, может быть, что-то и было, т.к. сохранилась моя детская фотография в матроске. Возможно, что к этому выбору причастен отец, только что сменивший офицерскую шинель на гражданское пальто. Сложная обстановка в семье, о которой рассказано в предыдущей главе, также могла повлиять на такое решение. Как бы там ни было, выбор пал на Нахимовское училище.
Написать заявление и заполнить первую в жизни анкету помогала мама, причем в строке «сведения об отце» написал, что в настоящее время сведений не имею. Это была неправда, первая ложь в официальных документах, продиктованная благими намерениями. Неправда, имевшая цель повысить мои шансы поступить в училище, куда принимали, прежде всего, детей – сирот. Впоследствии познакомился с официальным текстом Постановления СНК СССР от 21 июня 1944 г. об организации Нахимовского училища и понял, что так поступил зря. Постановление гласило: «Утвердить просьбу Ленинградского ГК ВКП/б/ и Наркомвоенморфлота о создании в г. Ленинграде в 1944 году Нахимовского военно-морского училища на 500 воспитанников – для устройства, обучения и воспитания сыновей воинов ВМФ, Красной Армии и партизан Отечественной войны, а также сыновей советских и партийных работников, рабочих и колхозников, погибших от рук немецких захватчиков».
Экзамены летом 1946 года проводились в здании Ленинградского нахимовского училища, напоминавшем многопалубный корабль, пришвартованный в устье Большой Невки. Сколько было экзаменов, по каким предметам и какие получил оценки, память не сохранила. Через несколько дней узнал, что не прошел по конкурсу, но отчислен не был. Ряду абитуриентов было предложено отправиться на берега Даугавы, где объявило набор воспитанников недавно открытое Рижское Нахимовское училище. Позднее прочёл в книге В.К.Грабаря «Нахимовское училище» (2003 г.), что из-за низкой грамотности учеников военного периода первоначально принимали в училище и тех, кто получил на вступительных экзаменах «двойку».
Рига встретила ленинградских мальчишек туманной дымкой, окутавшей тихие зелёные улицы удивительно чистого незнакомого города.
С вокзала шли пешком по центру города под командой старшины в морской форме, изображая какое-то подобие строя. Дальнейшая наша судьба тоже была в тумане. Вскоре показались характерные атрибуты военного учреждения: КПП и длинная двухэтажная казарма, огороженная со стороны улицы деревянным забором.
Повторных экзаменов, видимо, не было. Кандидатов в воспитанники пропустили через санпропускник, вымыли, остригли наголо, облачили в чистые робы (рабочие платья) и поставили на довольствие. Процедура приёма предусматривала прохождение мандатной комиссии (видимо, от слова мандат), которая ставила окончательную точку. Этой комиссии боялись больше, чем экзаменов. Это объяснялось не только тем, что её возглавлял начальник училища, но её широкими и непонятными полномочиями. Хотя перед очами комиссии стояли живые души, их судьба больше зависела от записей в многочисленных графах анкеты на каждого кандидата. Анкета была типовой, использовалась для анкетирования, как взрослых, так и детей, и включала не только краткие биографические сведения, но и такие, к примеру, вопросы, как служба в белой армии или нахождение в плену или оккупации. В моей анкете ответы на большинство вопросов были краткие: не был, не служил, не привлекался и т.д. Осень 1946 года определило мою судьбу на долгие годы.
Рижское Нахимовское училище (РНУ) стало третьим по счёту закрытым учебным заведением, получившим имя адмирала Нахимова. Первое нахимовское училище находилось в Тбилиси, где учились дети с третьего класса, второе – в Ленинграде, открытое в 1944 году. Первоначальный набор в РНУ проводился осенью 1945 года с четвёртого по седьмой классы, и занятия начались только в декабре. Планового количества учеников сразу набрать не удалось, поэтому в 1946 году проводился дополнительный набор, главным образом из ленинградцев, не прошедших по конкурсу в ЛНУ.
Структура училища в строевом отношении была подобна батальону, состоящему из нескольких рот, в каждой из которых было по четыре взвода (учебных классов) по 25 человек в каждом. Каждая рота имела свой номер, который менялся каждый год по мере приближения к выпуску из училища. В 1945 году младшей была 7 рота, где учились по школьной программе воспитанники четвёртого класса, а старшей — 4 рота, состоявшая из учащихся седьмого класса. В 1946 учебном году эта рота получала номер 3, где учились восьмиклассники. Бывшая 7 рота стала шестой, состоящей из пятиклассников, куда был определён и я. Ежегодно уменьшался номер роты до 10-го класса, когда она становилась старшей (выпускной) ротой под №1. С 1947 и в последующие годы приёма в четвёртый класс не было. Училище было рассчитано на обучение 600 учащихся в возрасте 11-16 лет с пятого по десятый классы.
В руководство училищем входили: начальник училища, два заместителя и начальник политотдела. Немногочисленный аппарат управления состоял из учебного, строевого и других отделов и отделений. Преподавателями были как военнослужащие, так и вольнонаёмные лица.
Во главе роты стоял командир роты, состоящей из взводов (классов), которые нумеровались двумя цифрами: первая соответствовала номеру роты, вторая – порядковому номеру в роте. Для меня первый учебный 1946/1947 год, к примеру, начался в классе номер 63, т.е. в шестой роте и третьем взводе. Класс (взвод) возглавлял офицер-воспитатель, который сопровождал своих подопечных до выпуска из училища. По мере приближения к выпуску номер класса уменьшался на десять единиц, т.е. через год я учился в 53 классе, затем последовательно – в 43, 33, 23 и 13 (выпускном десятом) классе.
Училище находилось в самом центре Риги и размещалось в двух основных корпусах: учебном и спальном. В учебном – фундаментальном четырёхэтажном здании – кроме учебных классов и лабораторий находилось командование и основные отделы. Спальный корпус представлял собой продолговатую двухэтажную казарму, в которой каждому классу выделялось отдельное спальное помещение, где распорядком дня руководили младшие командиры: старшины рот и помощники офицеров-воспитателей.
2. С буквой «Н» золотистого цвета.
Прошедшие по конкурсу и медицинскую комиссию мальчишки зачислялись кандидатами в воспитанники и проходили кандидатский стаж. Успешно прошедшие это испытание получали ленточку на бескозырку и погоны с буквой «Н» золотистого цвета. Ленточка с надписью «Нахимовское училище» и погоны на плечах превращали кандидата в полноправного воспитанника училища. Не все выдерживали испытания первых месяцев и многие были отчислены. Остальные втягивались в новую жизнь.
Пройдёт ещё несколько напряженных недель, прежде чем разноликая толпа мальчишек хулиганистого возраста начнёт превращаться в единый воинский коллектив. Создавалось впечатление, что учащиеся – дети приняли правила игры, предназначенные для взрослых. Этому способствовал установленный распорядок дня, который неукоснительно выполнялся. Если не ошибаюсь, подъём был в 6 часов, как и на кораблях и в частях флота. Далее обязательная физзарядка, утренний туалет, завтрак и классные занятия в учебном корпусе. В воскресение подъём производился на один час позже, т.е. в 7 часов. После первых четырёх уроков, т.е. в 12 часов был обед и после него еще два урока. После небольшого перерыва обязательная самоподготовка, и в 18 часов ужин. Затем свободное (личное) время, вечерняя прогулка, поверка и отход ко сну. Распорядок дня выдерживался пунктуально. Утренние и вечерние часы контролировали старшины, днём – офицеры-воспитатели. Было ли трудно втянуться в ритм этого конвейера? Некоторым, видимо, не просто. Постепенно привыкли, привычка рано вставать сохранилась на всю жизнь.
Отдельные фрагменты нашей жизни характерны для казарменного быта любой воинской части. Спали на одноярусных железных кроватях в больших комнатах, которые по-флотски назывались кубриками. Каждый класс (25 чел.) размещался в 1-2 помещениях. После вечерней поверки (переклички в строю) и умывания все занимали свои койки. На каждой кровати с жёсткой металлической сеткой был ватный матрац, подушка с наволочкой, две простыни (одна служила пододеяльником), два полотенца (для лица и ног) и лёгкое байковое одеяло Горячей воды в умывальной комнате, конечно, не было. Зимой вода была лёдяной, и это в какой-то мере способствовало физической закалке и спартанскому воспитанию. Постельное бельё менялось регулярно (1 раз в неделю) вместе с нательным бельём после похода в баню. Своей бани в училище не было, пользовались городской баней, куда ходили, как и всюду, строем. В первые годы учёбы к постельному белью придавалась и длинная ночная рубашка, кажется, из искусственного шёлка, говорили, трофейного происхождения, облачение в которую было обязательным. Вскоре от частых стирок ночные рубашки пришли в негодность, замены им не было, и мы спали раздетыми. Одежду при отходе ко сну аккуратно складывали в строго установленном порядке на прикроватные табуретки, а трусы вешали на заднюю спинку кровати. Периодически отход ко сну проверялся специально выделенным обеспечивающим офицером или старшиной. Нарушения распорядка дня и установленного порядка карались нарядами вне очереди (в том числе и на вечернее мытьё гальюна), лишением увольнения в город и другими взысканиями. Если проверяющему лицу не нравилось что-то в заправке одежды или непорядок в кубрике, мог быть сыгран подъём по тревоге, построение с нотацией за недостатки, и снова отбой. Иногда это повторялось дважды. В установленное распорядком время (в 22 часа) давалась команда «отбой», и гасился свет. Это входило в обязанность дежурной службы, состоявшей из воспитанников этой же роты.
Подъём осуществлялся по команде дневального, который сначала играл (свистел) сигнал побудки на боцманской дудке, которая входила в экипировку дневального по роте, а затем дублировал голосом: «подъём»!
Утренний распорядок тоже, как правило, контролировался обеспечивающим офицером или старшиной. Необходимо было немедленно вылезти из-под одеяла, откинув его на заднюю спинку кровати (для проветривания постели), в темпе одеться, сбегать в гальюн и встать в строй для движения во двор на физзарядку. На эти действия отводилось всего несколько минут. Одновременно с сигналом побудки дежурная служба объявляла форму одежды на физзарядку. Летом в тёплую погоду на зарядку выходим в трусах, поэтому достаточно натянуть спросонья трусы и рабочие ботинки – «гавы», и боец в строю. Зимой сложнее – за это же время надо успеть надеть всю экипировку. В очень холодные дни при температуре, если не ошибаюсь, ниже 20 градусов проводилась прогулка в шинелях.
Физзарядка, занимавшая около 30 минут, состояла из двух частей. Сначала пробежка в среднем темпе в строю роты с переходом на шаг, затем – физические упражнения в разомкнутом строю. Проводил физзарядку обычно один из старшин – помощников офицера-воспитателя. Упражнения состояли из движений руками и ногами, приседаний, наклонов корпуса, отжимов руками от земли, прыжков на месте и т.д. Утренняя зарядка заканчивается снова бегом и возвращением в казарму.
После физзарядки отведено время для умывания с чисткой зубов и бритьём при необходимости (на старших курсах).
Утренний осмотр проводился в строю в коридоре спального помещения. Тщательность проверки зависела от добросовестности и настроения проверяющего. На первых порах проверялось всё: от чистоты рук, ушей, шеи до идеальной и единообразной заправки коек. После утреннего осмотра совершался переход строем в огромную столовую, которая размещалась на четвёртом (последнем) этаже учебного корпуса.
Хочу отметить особо, что в это трудное послевоенное время командованию училищем приходилось затрачивать немало усилий, чтобы обеспечить воспитанников всем необходимым. Эти годы (1846-1947) были неурожайными и голодными, и чтобы нас сносно накормить интендантам приходилось трудиться круглосуточно.
Завтрак в те годы обходился без каши и состоял из двух кусков белого хлеба с маслом (25-30 гр.) и сладкого чая. Самым младшим дополнительно полагалось по 400 гр. свежего молока, которое иногда заменялось половиной банки сгущенки. Обед состоял из четырёх блюд: холодная закуска, мясной суп (чаще, борщ), мясо или рыба с гарниром и компот. Я уже упомянул, что годы были голодные, и вкусно накормить растущую братию было не просто. Вспоминается, что в первые годы обучения (если не ошибаюсь, весной 1947 года) несколько недель нас кормили овсяным супом и запеканкой из манной или пшённой каши со сладкой подливкой. Надоела эта запеканка до тошноты. Я до сих пор не употребляю никаких крупяных запеканок со сладкими подливами. Ужин состоял из мясного супа, второго (чаще – макароны по — флотски) и компота. Должен сказать, что мне лично этого вполне хватало, и я довольно быстро окреп после предшествующего многолетнего полуголодного существования. На юбилеи и революционные праздники обеды были ещё обильнее и вкуснее. В последующие годы на столах появились и фрукты со своего сада.
В этом вопросе надо отдать должное начальнику училища, который постоянно занимался порядком в столовой и качеством приготовления пищи. В столовом зале всегда было чисто и светло, на столах накрахмаленные скатерти, у каждого воспитанника своя белая матерчатая салфетка, свёрнутая и продетая в металлическое кольцо. На кухне колдовали квалифицированные повара.
Вход в столовый зал во время приёма пищи из обслуживающего персонала был разрешен только многолетнему шеф-повару Антонине Михайловне Турченко.
Приём пищи проходил по определённому ритуалу. Входили за столы строем, затем поворачивались к столу лицом и садились по сигналу горниста и команде дежурного по училищу. По выходным и праздничным дням приём пищи сопровождался игрой штатного духового оркестра. Благодаря значительному вниманию к продпищеблоку со стороны командования не было ни одного случая отравления, которые не так уж редки в военных учебных заведениях.
В заключение этой главы остановлюсь кратко на одежде, которую носили воспитанники нахимовских училищ. Кроме упомянутых ночных рубашек и очень удобных и практичных рабочих ботинок (даже шнурки к ним были кожаные, т.е. практически, вечные) существовал целый гардероб нахимовца, который позволял комфортно чувствовать себя в любое время года. Повседневно мы были одеты в рабочую форму (робу). Она состояла из брюк и т.н. голландки – типа мешка с рукавами и вырезом для головы. Роба была пошита из отличного и очень прочного материала (кажется, «чёртовой кожи») неярко синего цвета. Материал этот по цвету и качеству походил на современный джинсовый, но, пожалуй, был немного мягче. Несмотря на мешковатый вид, человеку в робе было удобно и, главное, практично, к тому же общий облик скрашивался форменным воротничком – гюйсом с тремя белыми полосами. Под робой — тельняшка с сине-белыми полосами и трусы (зимой — кальсоны). Верхняя одежда включала бушлат и шинель чёрного цвета, шапку-ушанку (летом – бескозырку).
Выходная форма одежды состояла из шерстяных брюк чёрного цвета, суконной фланелевки тёмно-синего цвета с отложным воротником и пристёгивающимся форменным воротничком, как у матросов срочной службы. В отличие от матросов существовала и парадная форма нахимовца – шерстяной мундир со стоячим воротом, обшитым белым кантом с вышитыми якорями золотистого цвета. Аналогичные мундиры носили на парадах морские офицеры той поры.Такие красивые двубортные мундиры со стоящим воротником (с вышитыми якорями) носили нахимовцы только в первые послевоенные годы.
3. Пороховая башня
Нахимовское училище представляло собой учебное заведение закрытого типа, дававшее среднее образование с некоторым военно-морским уклоном. Думаю, что учили нас лучше, чем в любой гражданской школе. В этом вскоре убедились, когда после нахимовского училища оказались за одной партой со своими гражданскими сверстниками. Учиться в высшем училище нам было легче. Считается, что нет плохих учеников, а есть плохие учителя. К чести командования нахимовским училищем и, прежде всего, его начальника следует отнести умелый подбор педагогических кадров. В том числе и в этом была причина успеха. Начальник училища капитан 1 ранга Безпальчев Константин Александрович, которого называли «Батей», получивший блестящее образование ещё в царское время делал всё возможное, чтобы воспитать новое поколение действительно образованных людей, будущих офицеров флота. Имя этого незаурядного человека, которого обожали и одновременно побаивались и воспитанники и воспитатели, я буду упоминать неоднократно.
Учебный процесс в училище строился на основе типовой программы школы-десятилетки с включением некоторых дополнительных дисциплин, связанных с будущей профессией. Учился я неплохо в соответствии со своими средними способностями, в отстающих учениках никогда не числился, но и отличником не был. Не могу сказать, что наука давалась легко, как, например, Боре Пашкову – круглому отличнику нашего класса. В первые годы, помнится, были трудности в освоении правил грамматики русского и английского языков. Об этом, в частности, говорит свидетельство об окончании полного курса семилетней школы в 1949 году, подписанное К.А.Безпальчевым. В этом, сохранившемся в домашнем архиве свидетельстве, значилось шесть «пятёрок», семь «четвёрок» и две «тройки» — по физике и английскому языку.
Русскому языку и литературе мы учились у блестящего педагога и обаятельной женщины – Галины Ивановны Закожурниковой. Она тактично, но настойчиво вдалбливала в наши ветреные головы премудрости родного языка и добилась успеха: большинство её учеников стали грамотными людьми.
Трудностей в освоении физики не припоминаю, а по английскому, действительно, неоднократно хватал «пары», пока не уразумел, что иностранный язык тоже важный предмет и может пригодиться в дальнейшем. В этой трансформации главная заслуга принадлежит незаурядному педагогу Нине Диадоровне Волосниковой, немолодой крашеной блондинке, латышке русского происхождения, жившей и получившей образование в буржуазной Латвии. Снисхождения никому из учащихся она не давала – «двойки» и «колы» ставила безжалостно. Наши примитивные хитрости вроде шпаргалок на крохотных бумажках или на ладонях рук, она без труда разгадывала. Квалифицированными и требовательными были и другие преподаватели цикла иностранных языков. Поэтому не удивительно, что все выпускники училища в конечном итоге неплохо усвоили английский язык, и если не начали на нём свободно говорить, то только по причине отсутствия языковой практики в условиях «железного» занавеса.
Первоначально учебной программой предусматривалось изучение двух языков (английский и немецкий, или английский и французский). В пятом классе в моей группе начал преподавать немецкий язык мужчина средних лет Владимир Романович Разумовский. Насколько помню, преподаватель обеспечил всех учащихся хорошо иллюстрированным учебником, написанным крупным шрифтом, и настроил учащихся на долговременное сотрудничество. К сожалению, уроки продолжались всего одно полугодие и были прекращены.
На протяжении шестилетнего обучения происходили и другие корректировки в сторону сокращения первоначально задуманной программы подготовки будущих офицеров. Так постоянно сокращались часы на уроки танцев, музыки и пения. Начальник училища был широко образованным человеком: играл на пианино, неплохо разбирался в классической музыке, несмотря на грузную комплекцию и возраст легко и красиво танцевал. Он стремился дать и нам не только хорошее общее образование, но и заложить основы широкого кругозора и общей культуры. Пытался организовать учебный процесс и воспитание нахимовцев не хуже, чем в морском корпусе, который окончил тридцать лет назад. Но реальность такова, что слишком много учебного времени тратилось на внеплановые мероприятия, такие как подготовка и участие в парадах в Риге и Москве, о чём подробнее будет сказано ниже. Константин Александрович сам преподавал некоторые предметы, как, например, астрономию, часто посещал уроки других преподавателей. Иногда приходил на уроки танцев, которые проходили в большом клубном помещении, вставал в пару с одним из нахимовцев или с педагогом и демонстрировал, как правильно танцевать вальс, как надо ухаживать за дамой. Кстати, именно научиться легко и непринуждённо плыть в вальсе оказалось под силу не всем. В то время основные бальные танцы – краковяк, падекатр, падепатинер, падеспань и другие, которые были в то время в репертуаре – осваивались быстрее и всеми воспитанниками. Я уже не упоминаю такие популярные танцы, как танго и фокстрот, обучение которым, практически, не требовалось.
В наше время была поставлена задача готовить идейно подкованных воинов – защитников завоеваний социализма, а не паркетных шаркунов и галантных кавалеров. В корабельных кают-компаниях на крупных кораблях ещё сохранялись рояли и пианино, но играть на них практически было некому. Наше поколение этому не обучено – было не до того.
Одной из важнейших специальных предметов в училище была военно-морская подготовка, состоявшая из ряда теоретических и практических дисциплин: истории флота, основ устройства корабля и организации службы, шлюпочного дела, средств связи и др. Этот предмет вели разные морские офицеры, из которых больше запомнился опытный «морской волк» латыш Эдгар Янович Залитэ. Отдельные занятия по истории флота проводил начальник училища, который знал биографии всех выдающихся флотоводцев России, мог интересно рассказать о многих морских сражениях.
Хорошо оборудованный кабинет военно-морской подготовки размещался внутри Пороховой башни, рядом — четырёхэтажное здание учебного корпуса (фото в начале параграфа). Башня хорошо сохранилась, несмотря на солидный, более чем семивековой, возраст, и является достопримечательностью города. Башня первоначально называлась Смилшу (Песочная), и, как составная часть крепости, прикрывала вход в город со стороны Большой Песчаной дороги. Построена башня в конце 13 века в виде цилиндра диаметром 14,3 метра, высотой – 25,6, толщиной стен до 3 метров. Нынешнее название башня получила в 17 веке, когда её использовали для хранения пороха. В 1919 году башня была приспособлена для экспонатов открытого там военного музея. В 1937-1939 гг. архитектор Голинд пристроил к башне новый корпус музея – четырехэтажное здание из добротного красного кирпича с высоким цоколем, украшенное по фасаду на уровне второго и третьего этажей светлыми прямоугольными пилястрами, отделяющими друг от друга большие зеркальные окна.
Вход в здание учебного корпуса со стороны улицы Смилшу приводит к вместительному мраморному вестибюлю, в дальнем конце которого было расположено красное знамя училища, круглосуточно охраняемое стоящим на посту по стойке «смирно» часовым из нахимовцев старших классов.
Ритуал почитания знамени, как символа боевой части, свято соблюдался в соответствии с буквой Устава. Все проходившие мимо отдавали честь знамени, при прохождении строя подавалась команда: «смирно, равнение направо (на знамя)». Часовой, стоявший у знамени в течение, если не ошибаюсь, двух часов, имел право лишь ослабить ту или другую ногу. Это была своего рода ритуальная пытка, испытание воли и экзамен на выносливость. Мне приходилось там стоять, но помнится, не часто. Внешне всё выглядело красиво и эффектно: и внешний вид часового у знамени и отработанный ритуал смены караула. Это достигалось длительной и кропотливой тренировкой.
Рядом со знаменем слева находилась двустворчатая дубовая дверь, ведущая в огромный универсальный зал, служащий клубом, где проводились общеучилищные смотры и собрания, концерты, танцевальные вечера и крутились кинофильмы. В учебные часы это помещение легко превращалось в большой спортивный зал.
В вестибюле, справа от знамени, размещались скульптуры Нахимова (в полный рост), Ленина и Сталина (бюсты). Рядом с бюстами стояли образцы шарообразных морских гальваноударных мин. Слева вверх от середины вестибюля вела добротная мраморная лестница с широкими перилами, которую было приказано называть трапом. Справа и слева эту лестницу «охраняли» две старинного образца пушки, оставшиеся здесь, видимо, от военного музея. Вестибюль хорошо освещался многорожковыми люстрами, позволяя ежедневно проходя прочесть и надолго запомнить тексты плакатов с высказываниями основоположников коммунизма и известных моряков. Например, адмирал Макаров оставил для последующих поколений моряков короткий, но знаковый лозунг: «Дома – на корабле, в гостях – на берегу», который расположился на самом видом месте.
Учебные классы размещались, в основном, на втором и третьем этажах этого корпуса. Большая часть четвёртого этажа была отведена продпищеблоку с большой столовой, вмещавшей всех воспитанников для приёма пищи в одну смену.
Дни напряженной учёбы складывались в недели, месяцы и годы. Казалось, что совсем недавно мы были новичками, а сегодня уже стоим не на левом фланге строевого расчёта училища. Привычно вслушиваемся в чёткие команды на торжественный вынос знамени под звуки марша духового оркестра. Начальник училища принимает рапорт начальника строевого отдела, здоровается и поздравляет нахимовцев с первым выпуском из училища. Церемония выпуска состоялась летом 1949 года и проходила особо торжественно. И это закономерно и оправданно. Первый выпуск – это знаменательная веха в истории училища, первый весомый результат работы командования и большого педагогического коллектива. Первый – это навсегда первый, а не четвёртый, каким выпускался я, когда выпуск ужа стал ординарным событием. На первых было обращено всё внимание. Все четыре года обучения они были первыми и старшими для остальных, более рослыми и сильными, и, следовательно, более уважаемыми. К окончанию 10-го класса многие из них превратились в настоящих рослых мужиков в ладной морской форме. Мы, младшие, знали первых старших не только в лицо, но и по именам и фамилиям, что не могу сказать о знании младших себя по выпуску. В год первого выпуска рота нашего набора перешла в разряд старшеклассников (восьмой класс), что было отмечено появлением на левом рукаве форменки одной красной «галочки».
О своих учебных успехах я уже упоминал. По мере подъёма по школьным ступенькам росла уверенность в своих силах, повышались баллы в классном журнале и ежегодных табелях. Больше других мне импонировали дисциплины математического цикла: алгебра, геометрия и тригонометрия. Без особых затруднений еще в младших классах решал головоломные задачи по наполнению бассейна водой, которая втекает по двум трубам, а вытекает из одной, хотя для некоторых моих сверстников они были крепким орешком. В старших классах сравнительно легко справлялся с задачами по геометрии с тригонометрией, требующими пространственного воображения, которые растолковывал на уроках математики новый преподаватель с узкими административными погонами на плечах. Небольшого роста, очень подвижный для своих лет майор Эстрин за короткое время сумел заставить многих из нас поверить в свои возможности, и не бояться порогов на путях решения сложных математических задач. Я уже упоминал об умелом подборе преподавательских кадров, которые оставили заметный след в наших душах. Это не упомянутые ранее Кравченко Д.Г.(физика), Павловский И.Г.(черчение), Бурмистрова И.К.(география), Левин Г.Д. и Лившина З.И. – преподаватели естествознания. Большая часть преподавателей, причём не только мужчины, но и женщины носили на плечах погоны.
К запомнившимся преподавателям отношу и Михаила Ивановича Ершова, с приходом которого нудная доселе история превратилась в любимый предмет старшеклассников. Среднего роста немолодой крепкий мужчина с майорскими погонами сумел изменить наше отношение к этому гуманитарному предмету. Ему, правда, было легче в том смысле, что он преподавал новейшую историю СССР, участником которой был он сам, да и мы кое-что знали не понаслышке. Особенно запомнились его уроки по изучению периода Великой Отечественной войны и её апофеоза – десять Сталинских ударов в 1944-1945 годах. До перехода в старшие классы я был равнодушен к этому предмету и, честно говоря, учил историю только для получения положительной оценки. История своей страны до начала войны преподавалась сухо и сжато в рамках известного «Краткого курса». Историю зарубежных стран мы знали лучше, особенно события тех стран, где бушевали революционные страсти. Так что к нам не подходил кем-то рассказанный впоследствии анекдот о Бастилии. Учитель истории спрашивает: — Петров, кто взял Бастилию? Я не брал, Мария Ивановна. – Сидоров, кто взял Бастилию? Я не брал, Мария Ивановна. – Дети, кто взял Бастилию? Мы не брали. Пошли к завучу. – Какой класс? -7 б. – Эти не отдадут. Пошли к директору. – Поиграют, вернут. Пошли в РОНО. – Вы знаете, у нас туго с учителями истории. Если не отдадут, спишем.
Закономерно, что появление интереса к предмету истории связано с личностью учителя. Любовь учителя к своему предмету, умение провести урок нестандартно и интересно произвели определённый переворот в наших мозгах. Тяга к исторической литературе у меня, например, сохранилась на всю жизнь, возможно, и под влиянием этого квалифицированного педагога. Рассказ об этом человеке, к сожалению, не могу завершить на мажорной ноте. Через год после окончания нахимовского училища дошел слух об инциденте, в котором неприглядную роль сыграл Ершов. Что произошло конкретно, мне не известно, но в результате пострадал наш бывший командир роты М.А.Светлов, который был отправлен на пенсию (по слухам, за политическую неблагонадёжность, что в то время могло произойти из-за неосторожно сказанного слова).
Думаю, что уместно рассказать о некоторых ученических ухищрениях, которые применялись, чтобы повысить успеваемость как по истории, так по некоторым и другим предметам. Урок строился, как правило, по строго установленной схеме, и состоял из двух частей: опрос пройденного материала и рассказ учителя по новой теме. Дисциплина в училище была жесткой и касалась не только воспитанников, но и педагогов. Методикой проведения урока преподавателю предписывалось составлять план урока на каждое занятие. В этом плане подробно расписывались не только задаваемые вопросы, но и фамилии опрашиваемых учеников. Уроки, конечно, мы учили, но времени на всё не хватало. Поэтому использовался следующий невинный приём: вызванный к доске отвечать первым, подчёркиваю, был обязан встать за спиной преподавателя и прежде, чем начать отвечать на вопрос, заглянуть в открытый план-конспект учителя, и пальцами указать всех намеченных к опросу. Эти учащиеся, получив такой сигнал, начинали срочно штудировать заданный по учебнику или конспекту материал. Как правило, все последующие «жертвы» опроса успевали дополнительно подготовиться и получить достойную оценку. Первый вызванный иногда выглядел слабее остальных и выкручивался самостоятельно. В принципе, каждый ученик примерно знал свою очередь быть вызванным к доске, и в эти дни готовился более тщательно. Это определить не трудно, зная количество учащихся в классе и количество обычно опрашиваемых за первую половину урока. Особенно этим интересовались т.н. «тупарики». Мне везло меньше, т.к. из-за фамилии на «А» всегда числился по списку в классном журнале первым, и намечался отвечать урок тоже обычно первым. Неуспевающих в классе было немного, сейчас припоминаю только две фамилии – Промыслов, который был отчислен после 8 класса, и Данилкин, которому всё давалось труднее остальных, но он старался и сумел благополучно окончить училище. В целом же интеллектуальный уровень учащихся оказался достаточно высоким. Круглых отличников, правда, тоже было немного, большинство же учились без троек. Хорошей успеваемости способствовала, в частности, обязательная самоподготовка, где сама обстановка заставляла учиться. Никаких особых методов воспитания нахимовцев не существует. Воспитывали, скорее, жёсткая военная дисциплина, и повседневный контроль распорядка дня. Наличие в каждом классе (взводе) офицера-воспитателя и его помощника из числа старшинского состава срочной или сверхсрочной службы позволяли контролировать практически каждый шаг воспитанника. Правда, не всем офицерам, а тем более старшинам были присущи необходимые качества воспитателя. Нашему выпуску в этом смысле повезло, т.к. командиром роты был назначен сведущий в методике воспитания человек, говорили, бывший директор школы. Большинство других офицеров и старшин такого опыта не имели.
Офицером-воспитателем в мой класс (взвод) был назначен капитан-лейтенант Павел Мефодьевич Свирский, человек, безусловно, образованный, знавший разговорный английский язык, освоивший его в США, куда во время войны был направлен в командировку для приема кораблей и военной техники по ленд-лизу. Внешне он выглядел стройным, всегда щеголевато носящим морскую форму, с безупречными манерами молодой офицер, достойный подражанию. В его повседневной работе мы, мальчишки, ничего плохого не замечали. Но, по мнению командования, душу свою в работу в отличие, скажем, от Светлова он не вкладывал. Сохранился снимок моего класса №43 после окончания восьмого класса, где перечислены все фамилии воспитанников, офицеров, старшин и некоторых преподавателей (в том числе и Галина Ивановна Закожурникова) конце этого параграфа.
За шесть лет обучения в коллективе училища происходили как качественные, так и количественные изменения. К началу 1949/1950 учебного года был произведен дополнительный набор 25 воспитанников в восьмой класс для пополнения нашей роты, вместо отсеявшихся по разным причинам учеников за три года обучения. Менялся и педагогический состав, причём не всегда в лучшую сторону. Так, к сожалению, уехала в Ленинград Закожурникова, учитель русского языка и литературы. Равноценной замены её мы не получили. Однажды вместо неё в класс вошёл высокого роста с бурно растущей щетиной, ходящий как на ходулях человек по фамилии Михальченко. Судя по его произношению, он был выходцем с юга страны. Некоторые слова произносил с искажением, несколько недель привыкали к его акценту. После безупречного говора Галины Ивановны Закожурниковой речь нового преподавателя русского языка казалась инородной, и вызывала, особенно на первых порах, неприятие. Скажем, он на уроке по литературе излагает фабулу изучаемого произведения. Любит употреблять слово сушность вместо сущность, причём усиливает значение этого слова жестом волосатой руки с тремя прижатыми вместе пальцами. Его уроки особенно в 9 и 10 классах по изучению произведений советских классиков непроизвольно превращались в трагикомедию с изощрёнными издевательствами, которые он стоически переносил, делая вид, что не заметил. Результат незамедлительно сказался – пропал интерес к изучаемому предмету. Не совершенствовалась и грамотность. Немногочисленные контрольные диктанты проводились следующим образом. Михальченко диктовал текст, а наиболее грамотный из учащихся (им обычно был отличник Пашков) выстукивал условным стуком (карандашом по столу) в тех местах, где нужно поставить определённый знак препинания. Я сомневаюсь, что преподаватель не слышал этих явных знаков подсказки, но не припоминаю, чтобы реагировал на это.
По сохранившейся в альбоме фотографии могу утверждать, что в июне 1949 года 7 класс (под номером 43) закончили 24 воспитанника: Соколов Виктор Александрович, Саенко Борис Ильич, Агронский Марк Дмитриевич, Гулин Анатолий Иванович, Семенов Евгений Павлович, Кузнецов Ефим Васильевич, Пашков Борис Иванович; Иванов Эдуард Дмитриевич, Смирнов Дмитрий Семёнович, Орленко Валентин Григорьевич, Носенков Игорь Александрович, Борисов Виктор Фёдорович, Стригин Юрий Александрович, Заико Роберт Абрамович, Забелло Евгений Иванович, Герасев Владимир Михайлович; Герасимов Орлеан Константинович, Яковлев Виктор Павлович, Богочанов Павел Георгиевич, Молочников Арон Абрамович, Промыслов Валентин Владимирович, Столяров Станислав Георгиевич, Гостомыслов Леонид Петрович, Евдокимов Валентин Александрович.
4.Вперёд – до бляхи, назад – до отказа.
Я упоминал, что все передвижения воспитанников внутри училища совершались в основном строем. Но чтобы неорганизованную толпу мальчишек превратить в стройные ряды, приходилось немало попотеть и воспитанникам, и воспитателям. На самом деле, это был не лёгкий труд, продолжавшийся до тех пор, пока не научились чётко и непринуждённо печатать строевым шагом, тянуть носок и видеть в строю грудь четвёртого человека, молодцевато отдавать честь и есть глазами командиров. Не одна пара обуви стоптана в строю за шесть прошедших лет.
Кроме строевой подготовки время тратилось на изучение уставов, устройства стрелкового оружия, правил ухода и обращения с ним. Огневая подготовка проходила на стрельбище в летнем лагере. Интенсивность шагистики резко увеличивалась при подготовке к парадам. Кроме участия в парадах в Риге, которые проводились дважды в год – 1 мая и 7 ноября, — училище периодически выезжало в Москву.
Нынешнее поколение людей, конечно, видело военные парады хотя бы на экранах телевизоров, наблюдало стройные шеренги суворовцев и нахимовцев, которые обычно замыкают парадный строй на Красной площади. Но большинство телезрителей не ведают, какой ценой достигаются эти стройные ряды. Подготовка к параду начиналась заблаговременно, не менее чем за два месяца до парада. Из нахимовцев всех классов формируются парадные роты и батальоны. Начинаются ежедневные интенсивные тренировки сначала по одиночке, по шеренгам и затем батальоном в целом. Нога должна подниматься на должный уровень, рука – вперёд до бляхи, назад – до отказа. По мере приближения праздника тренировки становятся всё длиннее, системой становится отмена или перенос других учебных занятий.
Местные парады проходили на большой пустынной площади Победы на противоположной от центра города, левой стороне реки Даугавы. Ежедневные тренировки к параду проходили на площади Пионеров, находящейся недалеко от училища. На этой же площади 7 июля 1946 года училищу было торжественно вручено красное бархатное знамя воинской части. Знамя вручал начальник Управления военно-морских учебных заведений вице-адмирал Г.А.Степанов. Знамя принял, преклонив колено и целуя бархатное полотнище, начальник училища капитан первого ранга К.А.Безпальчев.
За время обучения в училище несколько раз довелось участвовать в московских парадах. Впервые это произошло летом 1947 года. Батальон воспитанников младших классов принял участие во Всесоюзном параде физкультурников на стадионе «Динамо». Подготовка к параду началась с подбора и подгонки летней парадной формы одежды, которой по аттестату у нас не было. Парадному расчёту в спешном порядке сшили и выдали плотные белые брюки, белые из тонкого шёлка форменки, новые шёлковые тельняшки и белые парусиновые полуботинки. Офицеров одели в кремовые парадные мундиры с белыми шерстяными брюками и белыми полуботинками. Поверх мундира офицеры носили парадный под золото ремень с саблей в ножнах. В Москве участники парада были размещены в Лефортовских казармах. На ежедневные тренировки воспитанников возили на «фордах» — открытых грузовых машинах голубого цвета. На этих же «фордах» в свободное время нас возили по городу на экскурсии и в музеи. Июль месяц был жарким, и переезды на открытых машинах был приятен и полезен для изучения незнакомого для большинства воспитанников города. Мы глазели по сторонам, наблюдая за буднями огромного города, москвичи рассматривали нас тоже с любопытством.
В рижской газете «Советская молодёжь» от 24 июля 1947 года помещен краткий репортаж о физкультурном параде и снимок, на котором улыбающийся И.В.Сталин в ложе стадиона в фуражке и светлом кителе с маршальскими погонами в окружении детей, которые преподнесли ему цветы. (Рядом с ним стоят В.М.Молотов и Н.М.Шверник.) Ниже выдержка из этого репортажа.«На московском стадионе «Динамо» состоялся всесоюзный парад физкультурников, в котором приняли участие нахимовцы из Риги.
…2 часа дня. Командующий парадом полковник Кузнецов подаёт команду: «Смирно». На светло-зелёном ковре стадиона замерли многочисленные колонны спортсменов. На поле выходит секретарь ЦК ВЛКСМ тов.Н.А.Михайлов, председатель Комитета по делам физической культуры и спорта при СМ СССР, тов. Н.Н.Романов, председатель ВЦСПС тов. В.В.Кузнецов.
Полковник Кузнецов рапортует им о готовности физкультурников к параду. Тов. Романов приветствует спортсменов и поздравляет их с праздником. В ответ несётся многоголосное «ура».
Снова звучат слова команды, и в наступившей тишине фанфаристы дают сигнал к началу торжественного марша. Перед северной трибуной, где находится правительственная ложа, проходят спортивные делегации, прибывшие в Москву со всех концов великого Советского Союза».
22 июля Правительство Союза СССР устроило в Большом Кремлёвском дворце приём участников (1500 чел.) Всесоюзного парада физкультурников», на который был приглашен Виктор Степанович Штепа.
Домашний альбом сохранил фамилии участников последней (десятой) шеренги парадного батальона: Заико, Шаров, Соколов, Евсеев, Стригин, Тараканов, Саенко, Орленко, Леонтьев, Агронский.
Вот некоторые подробности об участии в парадах в последующие годы.
15 апреля 1948 года училище в полном составе выехало в Москву на первомайский парад. Поселили участников парада в казармах на Красной Пресне. Ежедневно с утра тренировки — по четыре часа строевых занятий на площади Химкинского водохранилища. Вторая половина дня отводилась на культмассовые мероприятия. Посетили, конечно, и Мавзолей В.И.Ленина. Запомнились только торжественность момента и мимолётность прохода мимо тела вождя, а также длинная очередь желающих попасть в этот некрополь. Учитывая, что мне было всего 13 лет, и с тех пор прошло более 40 лет, ничего удивительного нет, что детали в памяти стёрлись. Вспомнить это событие помогло телевидение. 6 ноября 1991 года по центральному телевидению впервые показали репортаж из Мавзолея В.И.Ленина, предварив показ кратким экскурсом в историю создания этого сооружения, похожего на египетские пирамиды. Творцом усыпальницы является Алексей Викторович Щусев, выпускник петербургской академии художеств, автор проекта Казанского вокзала в Москве. Съёмки вела телекомпания ФРГ, с близкого расстояния показали лицо Ленина, его правое ухо, руки, одна из которых сжата в кулак, прозрачный саркофаг и некоторые детали внутреннего убранства помещения.
В пятидесятые годы Мавзолей посетил в то время журналист, а впоследствии всемирно известный колумбийский писатель Габриэль Гарсиа Маркес, автор романа-бестселлера «Сто лет одиночества». Его подробные заметки о посещении Мавзолея под названием «В мавзолее на Красной площади Сталин спит без всяких угрызений совести» я прочитал в газете «Смена» за 18 сентября 1990 года.
Кроме посещения Мавзолея нахимовцы побывали в Планетарии, Музее подарков Сталину, ВДНХ, осмотрели выставку трофейного оружия, Третьяковскую галерею, Кремль и Оружейную палату (недоступную тогда для широких масс).
30 апреля моряки-участники предстоящего парада, были приглашены в конференц-зал Главного штаба ВМС на торжественное собрание в честь 1 мая. В президиуме собрания на сцене мы увидели всё командование флотом: адмиралов Юмашева, Головко, Левченко, Абанькина, Кулакова. Главнокомандующий ВМС адмирал И.С.Юмашев поздравил присутствующих с праздников и напутствовал на достойное прохождение на Красной площади.
При участии в последующих двух парадах в Москве упомяну только несколько памятных событий. Все эти поездки сопровождались обширной культурной программой, учитывая широчайшие возможности столицы, которые не мог упустить начальник училища в воспитательных целях.
27 октября 1949 года состоялся коллективный поход в МХАТ. Смотрели пьесу А.К.Толстого «Царь Фёдор Иоаннович». Мне досталось не очень удобное место в конце зала (часть сцены закрывала колонна). Главную роль царя уверенно и эмоционально исполнял народный артист СССР Б.Г.Добронравов. После затянувшегося перерыва на авансцену вышел директор театра и объявил, что у Добронравова случился глубокий сердечный припадок. Спектакль был прерван, на следующий день узнали, что, не приходя в сознание, актёр умер. Много позднее мне удалось полностью посмотреть эту пьесу в театре Комиссаржевской в Ленинграде.
После ноябрьского парада 1950 года нахимовцы девятого класса были приглашены в закрытый женский интернат для детей дипломатических работников. Каждого из нас встречали, развлекали и сопровождали по помещениям девушки примерного нашего возраста, 15-16 лет. Экскурсия по интернату показала, что там не было никаких излишеств – только самое-самое необходимое, оборудование чуть побогаче, чем в наших казармах. Идеально заправленные кровати и чистота в спальнях. После лёгкого чаепития, были и танцы, где нахимовцы «не ударили в грязь лицом». Девушки учились и воспитывались в добрых старых традициях институтов благородных девиц, блестяще описанных в романах Лидии Чарской. Режим в интернате был близок к казарменному, почти как у нас, и это, видимо, духовно сближало. Нас научили не только легко двигаться в вальсе, но и когда нужно, достойно вести себя в любом обществе. К тому же, перед каждым увольнением наши начальники и воспитатели настойчиво напоминали о правилах поведения в городе. При нахождении в столице об этом напоминали ещё чаще. Не сомневаюсь, нахимовцы оставили о себе благоприятное впечатление.
Меня опекала стройная с серьёзным лицом блондинка, которая назвала своё имя и пригласила познакомиться с внутренней жизнью интерната. Так же поступили и другие девушки, в результате никто из гостей не был обойдён вниманием и не оставлен без партнёрши. В честь нашего посещения этого цветника, девушкам было разрешено внеочередное увольнение для прогулки по городу. Потенциальные женихи, проводив своих барышень в интернат к определённому времени, поздно вечером возвратились в свою казарму. Я вошел в спальное помещение, когда уже шёл оживлённый обмен впечатлениями о прошедшем неординарном событии. Выяснилось, что некоторые девушки были дочерьми высокопоставленных дипломатов, служивших за рубежом. Моя спутница была из семьи дипломата среднего звена (кажется, в Китае). Когда мы прощались у дверей «института благородных девиц», она отдала мне свою увольнительную записку с фамилией и адресом интерната. Имя её память не сохранила, но фамилию запомнил в связи с возникшими ассоциациями. Дело в том, что среди моих знакомых в Риге была Элла (Элеонора Викторовна) Кулик, с которой, может быть, даже в паре танцевал в кружке художественной самодеятельности. Кстати, она проживает и работает ныне учителем в Риге. Недавно вместе с Молочниковым встречались с ней, когда Элла приезжала в Ленинград по служебным делам. В тот далёкий пасмурный вечер в московской казарме, когда дошла очередь до моей информации, я вытащил из кармана упомянутую выше увольнительную записку и прочёл про себя фамилию новой знакомой и, видимо, замешкался. Кто-то из особо любопытных одноклассников, вырвал бумажку из моих рук и прочёл вслух – Никуличкина. Раздался общий смех присутствующих, т.к. все знали фамилию Эллы (не много ли у меня знакомых куликов?). Это был очередной повод подтрунить над своим товарищем, любители этого всегда не переводились, особенно в таких замкнутых коллективах. На следующий день наш эшелон взял курс на Ригу. Больше мы с дочерью дипломата не встречались. Знакомство сошло на нет после обмена несколькими, видимо, малоинтересными письмами. Хотя знаю, что у некоторых однокашников эта связь продолжалась значительно дольше, даже позднее появились и семейные пары.
5. Вёсла «на валёк».
С приближением лета начинался самый ответственный этап учебного процесса. Я имею в виду экзамены, которые были в каждом, без исключения, классе, по результатам которых осуществлялся перевод на следующую ступень обучения. Таких экзаменов в старших классах было 10-11, что значительно больше, чем в нынешних школах. Экзамены выматывали и физически и духовно, и тем приятнее было предвкушение предстоящего отпуска. Не все, правда, получали право на так необходимый отпуск. Получившие на экзаменах «двойки» оставались в училище, и всё лето готовились к осенним переэкзаменовкам. Но отпуск ещё только маячил. Впереди был летний учебный лагерь или же в старших классах морской поход на парусной шхуне по Балтийскому морю.
Летний лагерь – это небольшой палаточный городок, стройные ряды больших армейских палаток которого раскинулись на песке среди невысокой балтийской сосны. В середине лагеря грибок дневального, где в непогоду можно спрятаться от дождя. Вдоль палаток – песчаные дорожки, окаймленные кирпичом. И кругом вода и песок, песок на зубах и в постелях, и чистейший, пропитанный хвоей, воздух. Лагерь располагался в юго-западной части большого и в прошлом пустынного острова Даугавгривас, в устье реки Даугавы. Песчаный остров, вытянувшийся с юго-запада на северо-восток на 8 километров, с севера омывается водами Рижского залива, с востока примыкает к Даугаве, на юге отделяется от материка рекой-протокой Буллупе, а с запада – устьем реки Лиелупе, впадающей в залив. Остров кажется необитаемым. Кроме палаточного городка летний лагерь располагает открытым бассейном для плавания, шлюпочной базой и стрельбищем для выполнения простейших упражнений из стрелкового оружия. Между прочим, именно в этот период был принят на вооружение (1948 г.) ныне знаменитый автомат Калашникова, и мы его активно осваивали. Автомат считался секретным оружием с соответствующими мерами по хранению, как самого автомата, так и патронов к нему.
В лагере такой же жёсткий распорядок дня, как и в зимний период: подъём, физзарядка, завтрак, занятия, перерыв на обед и отдых и снова занятия. Приятной особенностью было то, что в погожие дни перед обедом было организованное купание, которое позволяло снять любую усталость. В выходные дни удавалось позагорать и поваляться на чистом песке прибрежного пляжа.
Большая часть учебного времени была посвящена морской практике. Шлюпку – шестёрку (шестивесельный ял) изучали досконально, до последней заклёпки. Первоначально, особенно в младших классах, до кровавых мозолей гребли наперекор ветру и волне, болели руки и ноги, ныло всё тело. Тренировки проводились вначале на реке в районе лагеря, затем зона плавания значительно расширялась. После отработки синхронной гребли перешли к освоению паруса, т.е. хождению под парусами. Надо отметить, что большинство офицеров-воспитателей и старшин были энтузиастами и мастерами шлюпочного дела, которому добросовестно обучали нахимовцев. Мы все научились лихо управляться с вёслами и рангоутом, ставить и убирать паруса, ходить галсами против ветра с рулём и без него, чётко выполняли повороты «оверштаг» и «фордевинд», требующие навыка и сноровки. По мере взросления последовательно переходили к выполнению более сложных судовых ролей – от рядового гребца до старшины шлюпки.
Главным организатором и строгим контролёром морской практики был начальник училища – отличный моряк и мастер шлюпочного дела. В конце лагерного сбора ежегодно проводилось первенство училища – гонки на шлюпках под парусами. Шлюпками управляли нахимовцы 9 класса (воспитанники10 класса готовились к госэкзаменам), экипаж состоял из младших воспитанников. Гонки проводились на реке Даугаве, которая значительно шире других рек района, и позволяла без помех показать своё мастерство. Маневрировали на виду у жителей города, которые наблюдали с центральной набережной, всегда заполненной гуляющими горожанами. В результате этого соревнования определялся чемпион училища, портрет которого красовался на доске почёта. Личность чемпиона вызывала уважение, а его фамилия оставалась в анналах истории училища. Уважением пользовались и другие чемпионы, например, по борьбе или гимнастике, отличники учёбы и медалисты. Но чемпион шлюпочных гонок был на особом счету. Без преувеличения могу сказать, что я, как и почти все одноклассники, шлюпку освоили в совершенстве, и на чемпионате училища в 1951 году занял одно из призовых мест, а чемпионат училища выиграл Лёва Голандт. К сожалению, в дальнейшей службе эти знания и навыки почти не пригодились. Век гребных и парусных судов на боевом флоте давно закончился, шлюпки, как и лошади, ушли в историю. К счастью, мы успели воспользоваться многовековым достижением человечества в создании и использовании паруса, проникнуться его красотой и совершенством и, самое важное, получить отменную физическую закалку.
Кроме тренировок и гонок вблизи живописного летнего лагеря практиковались и дальние шлюпочные походы на вёслах и под парусом, возглавлявшиеся начальником училища капитаном 1 ранга К.А.Безпальчевым. На памяти один из таких походов в 1948 г. на вёслах вверх по реке Лиелупе, который продолжался двое суток, и не обошёлся без приключений. Конечной целью похода было участие самодеятельности нахимовцев в каком-то празднике в городе Елгава. Когда шлюпочная флотилия прибыла к месту назначения, оказалось, что построенная к празднику сценическая площадка сожжена, а в городе не утихали выстрелы. Наше выступление, разумеется, не состоялось, а праздник был сорван. Назад плыли по течению, что было значительно легче, чем выгребать против течения быстрой реки. Ночевали в шлюпке, спали вповалку, и рёбра шпангоутов впивались в мягкие места нашего тела. Это был один из первых моих дальних морских походов, после завершения которого ещё несколько дней меня покачивало даже на берегу. Были и другие длительные походы, в том числе и с выходом в Рижский залив.
Настоящим моряком нельзя стать не испытав себя в условиях настоящего штормового моря. По мере становления училища совершенствовалась и морская практика. Летом 1950 года был поднят флаг на настоящем паруснике. Это был сравнительно большой водоизмещением 626 тонн трёхмачтовый корабль с бермудским косым вооружением (общая площадь парусов свыше 700 кв.м.) финской постройки с неограниченным районом плавания. Для возможности плавания при отсутствии ветра на шхуне стоял дизель мощностью 225 л.с. На паруснике проходили морскую практику воспитанники старших классов, которые были расписаны на всех боевых постах. Совместно со штатной командой несли штурманскую и ходовую вахты, участвовали в авралах и управлении парусами. Особенно экзотической представлялась вахта впередсмотрящего, в обязанность которого входило дремать на сетке под бушпритом, глядя на белоснежный бурун и изумрудные брызги воды. Сетка из-за своего низкого расположения не была предназначена для несения такой вахты. На боевых парусниках прошлого были специальные смотровые площадки на верхней части фок-мачты. Немногочисленные современные парусники оснащены современной навигационной и радиотехнической аппаратурой и в наличии впередсмотрящего нет необходимости. Механизмов, облегчающих управление шхуной под парусами, на шхуне вполне достаточно, но без личного состава не обойтись. При любом маневре корабля с мостика раздавалась команда: «Свистать всех наверх…» (далее наименование маневра и длинные малопонятные для непосвященных команды по управлению парусами). Матросы и нахимовцы по команде с мостика выполняют сложные манипуляции на рангоуте, приводящие к изменению курса или скорости корабля. После выполнения маневра даётся отбой, и всем, кроме вахты, можно оставить боевой пост и спуститься вниз в кубрик для отдыха. Постоянно проводятся тренировки на боевых постах, не сразу даётся морская наука. Вспомнил казус, случившийся с известным писателем И.А.Гончаровым, отправившимся в длительное морское путешествие на военном фрегате «Паллада». В первый же день раздалась команда: «Свистать всех наверх!». Писателю показалось, что случилась какая-то беда. Он спросил пробегавшего мимо него мичмана: «Зачем это всех зовут наверх?». – «Свистят всех наверх, когда есть авральная работа» — второпях бросил мичман. Гончаров по трапу выбрался на палубу. Все суетились. «Что такое авральная работа?» — спросил писатель у другого офицера. – «Это когда свистят всех наверх» — поспешил ответить тот и куда-то исчез…
В тёплую летнюю погоду, когда на море штиль, шхуна ложилась в дрейф, спускались спасательные шлюпки, и давалась команда купаться. Представляете, купание в середине Балтийского моря, где глубина, скажем, 200 метров. Вода серо-зеленая от водорослей, не очень прозрачная, но чистая и прохладная. Желающие могли нырнуть с борта шхуны, который возвышался над поверхностью воды на 3-4 метра. Поднимались на борт после купания по штормтрапам, которые специально вываливались за борт для этой цели.
Плавание по Балтике было рассчитано на пару недель с заходом по пути в крупные города. Так побывали в Таллинне и Ленинграде, где знакомились с акваторией порта и достопримечательностями города. Обычно плавание завершалось благополучно, но не всегда. При сходе на берег в Ленинграде не вернулся на судно один из лучших сверхсрочников, главный старшина М.Ф.Невзгляд. Позднее стало известно, что его тело нашли в пруду какого-то парка со следами насильственной смерти.
С названием нашей шхуне не повезло: в течение трёх лет дважды менялось её имя – «Амбра», «Лавена» и, наконец, «Нахимовец». Причины такой трансформации мне не известны, мне нравилось название «Лавена», но, что означает это слово, узнать не удалось.
6. «За тех, кто в море».
Уже упоминалось, что училище располагалось очень компактно (учебный и жилой корпус были рядом) в самом центре города, где собственно и прошла наша юность. Но было бы не справедливо не отметить и другую зону, которая располагалась за пределами огороженной территории. Это сам город, достаточно знакомый и неизвестный, с его многочисленными улицами, парками и площадями, магазинами и театрами, красивый древний город, к которому мы были не равнодушны.
Ради справедливости надо также заметить, что и официальные власти, и большая часть населения города были не равнодушны к нахимовцам. Буквально через один — два года после основания училище уже крепко стояло на ногах и представляло собой образцовое по форме и содержанию учебное заведение. Помимо рационально организованного учебного процесса в училище работали десятки кружков художественной самодеятельности и спортивные секции, регулярно давал концерты образцовый духовой оркестр, которым, конечно, тесны были рамки, ограниченные училищным забором. Забор начинался от Пороховой башни вдоль улицы Смилшу, перегораживал улицу Торня (которая использовалась как внутренний двор и небольшой плац), отгораживал значительную часть бульвара Падомью, оставляя городу неширокий проезд с трамвайной линией, и вторично перегораживал улицу Торня с другого конца. Отгороженное пространство вдоль бульвара использовалось для организации спортивного городка и внутренней зоны отдыха. Здесь проводились утренняя физзарядка и спортивные игры, здесь же в случае крайней надобности можно было незамечено перелезть через забор и раствориться в большом городе. КПП и ворота располагались со стороны улицы Смилшу между Пороховой башней и спальным корпусом. Как и в любом военном училище пройти через КПП можно при наличии увольнительной записки (или жетона). Увольнение воспитанников младших классов вообще было ограниченным. Увольняли только тех, у кого родители или родственники жили в Риге. Ограничения, видимо, в то время были оправданны и диктовались напряженной обстановкой в республике. Насильственная коллективизация, в частности, вызывала протест местных землевладельцев-хуторян, в том числе и с оружием в руках. Был период (1947-1948 гг.), когда в городе было негласно введено военное положение и наши офицеры ходили по улицам с оружием. Нахимовцев отгораживал от внешнего мира упомянутый выше забор.
Отдушиной в жизни нашего мужского монастыря было участие в художественной самодеятельности. На ежегодных городских смотрах самодеятельные коллективы училища занимали призовые места. Помню, что танцевальный коллектив нашей роты, в котором я был рядовым танцором, несколько раз выступал в заключительных сводных концертах, которые проходили на большой сцене театра оперы и балета. Значительно чаще концерты профессиональных актёров или своей самодеятельности проходили на сцене клуба училища. Здесь же, практически каждый выходной, были танцы под духовой оркестр. И если мы стремились вырваться наружу, то юные школьницы старших классов стремились попасть в нашу крепость для участия в художественной самодеятельности или на вечера танцев.
Участие в художественной самодеятельности и спортивных секциях позволяло лишний раз официально выйти в город. Различные спортивные секции были, фактически, продолжением хорошо поставленных уроков физкультуры, которые вели квалифицированные преподаватели, в основном, мастера спорта. Они же были инициаторами и организаторами спортивных секций, некоторые из которых из-за ограниченности своей базы проходили вне территории училища – в спортзалах военного округа и спортивных школ. Работали секции гимнастики, акробатики, фехтования, борьбы, волейбола, баскетбола, бокса, стрельбы и другие. Регулярно проводились соревнования, как по отдельным видам спорта, так и на спартакиадах гарнизона, ВМУЗ и ВМФ. Среди воспитанников были, конечно, талантливые ребята, которые достигали сравнительно высоких результатов, и становились чемпионами училища, гарнизона и т.д. Я к ним не относился, мои успехи были значительно скромнее, выше третьего спортивного разряда по гимнастике и акробатике не поднимался. Чтобы достичь высоких спортивных результатов, нужны упорные регулярные тренировки, отказавшись от соблазнительного многообразия интересов в жизни. Мне нравилась гимнастика, неплохо играл в волейбол и настольный теннис, разбирался и в других видах спорта, выполнял норматив комплекса ГТО (готов к труду и обороне), сдача которого в ту пору была обязательной. Правда, вспоминаю, что однажды, сдавая (или подтверждая) нормы на значок ГТО, «споткнулся» на прыжках в длину или в высоту. Невыполнение норматива могло обернуться неприятностями, вплоть до лишения части летнего отпуска. Таких как я оказалось несколько, и нам предложили заменить эту непокорённую норму прыжками в воду с вышки высотой 5 метров. Предложение понравилось, и все неудачники ринулись на набережную реки Даугавы, недавно освободившуюся ото льда (в начале мая), где был открытый бассейн с вышкой. Несколько тренировочных падений с вышки в холодную воду с закрытыми глазами и, не без натяжки, зачёт всё же получен. Только на вышке я понял, что прыгать в воду надо уметь. Оказалось, во-первых, что это страшновато, а во-вторых, надо не упасть, а «чисто» (без фонтанов брызг) войти в воду, что не просто. Некоторые так и остались без зачёта и снова отправились на стадион покорять сухопутную высоту.
Этот прецедент сыграл, видимо, решающую роль в выборе спортивной секции в следующем учебном году. К тому же случайно совпало, что именно в этом году к списку упомянутых спортивных секций добавилась новая – прыжки в воду. Большая часть желающих посещать эту секцию оказались из моего класса – Боря Пашков, Боря Саенко, Валя Евдокимов и другие, всего около 10-15 человек. Занятия проводились вне стен училища на базе детской спортивной школы под руководством опытного тренера-латыша Каулинша Вальдемара Яновича. Планировалось, что занятия пройдут в два этапа: первый в спортивном зале, как подготовительный в зимний период, и второй – в весенне-летний период в открытом бассейне с вышкой. Но, как не редко бывает, планам не суждено было сбыться. События развивались следующим образом. Первый этап действительно выполнялся по плану. Мы упорно осваивали в спортивном зале азы акробатики, которая является базой для подготовки прыгунов в воду. Уже начало кое-что получаться. С каждой тренировкой всё увереннее выполняли сложные акробатические прыжки: рондат-фляк-сальто, вначале с лонжей (страховочный пояс), а затем без страховки. По мере усложнения прыжков наши ряды таяли, некоторые не выдерживали физической нагрузки, у других не получались прыжки. Одним из первых сошёл с дистанции, если не ошибаюсь, Саенко. К весне группа уменьшилась наполовину. Зато тренер получил возможность больше уделять внимания каждому спортсмену. Продолжали заниматься в охотку, было желание в ближайшее время получить второй спортивный разряд по акробатике. Но дальше случилось непредвиденное. На очередной тренировке, выполняя сальто назад без страховки, неожиданно упал Боря Пашков, вернее, он неудачно приземлился после прыжка. Потеряв равновесие, он автоматически, чтобы не упасть, выставил руку назад. В результате получил травму руки: нижняя часть руки выскочила из локтевого сустава. Сразу же подбежал тренер и вставил локоть на место. Был ли при этом перелом или только сильный вывих, я не знаю. Незадачливого спортсмена отправили в госпиталь, где он пролежал несколько недель. После этого случая секция распалась. Причин, видимо, несколько. Во-первых, хотя травмы у спортсменов не редки, у тренера были неприятности. Во-вторых, к этому времени секцию посещали немногие, а набирать дополнительную команду было уже поздно. Все присутствовавшие на тренировке видели это падение и его последствия. Причем произошло это с человеком, который считался перспективным спортсменом. Результатом был и некий психологический шок, который и явился причиной окончательного развала этой секции.
В этот период при очередной медкомиссии у меня обнаружили расширение сердца, которое объяснялось чрезмерной физической нагрузкой. А это означало прекратить хотя бы на время тренировки, что и произошло из-за случайного происшествия. За всё время обучения в училище серьёзной хвори не припоминаю. Всего однажды (в 8 или 9 классе) лежал в лазарете училищной санчасти, видимо, с гриппом. Этот антракт в учёбе позволил кое-как одолеть роман-эпопею Л.Н.Толстого «Война и мир», который изучали по литературе. Найти другое время для освоения такого объёмного материала было не реально. Кроме этого, как-то весной было обострение ревматизма: болели суставы ног, точнее, по утрам ноги просто не держали, и приходилось вначале не идти на физзарядку по лестнице, а сползать по перилам на руках и животе. Кому-то жаловаться было не принято, терпел, считая, что пройдёт само. Первые минуты зарядки кое-как ковылял, мышцы разогревались, суставы смазывались, и ноги начинали действовать нормально. Позднее на медкомиссии пожаловался врачам, которые отправили меня на консультацию к специалисту гарнизонного госпиталя, куда впоследствии попал на лечение после травмы Пашков, а я ходил его навещать. В госпитале у меня ничего подозрительного не нашли, т.к. обострение прошло, лечения никакого не предлагали. Да и какие могут быть серьёзные болячки в молодые годы? Хотя припоминаю один случай, когда кто-то из ребят младшего возраста умер во время пробежки в строю роты. Кроссами вообще злоупотребляли во всех военных училищах, причём без постепенного наращивания нагрузки. Много лет спустя (из архивных данных), я узнал также, что в 1948 году в нашей роте были отчислены по болезни (обострение ревматизма) три воспитанника – Евсеев, Макухин и Стафеев.
Кроме спорта, поощрялось и участие воспитанников в художественной самодеятельности. Младшие ребята, правда, серьёзной лепты в эту сферу не вносили. Была попытка всех поставить в хор, но ничего путного не вышло. Скорее всего, в этом просто не было необходимости. Роты воспитанников всех классов и так представляли собой подвижный хор. В рамках строевой подготовки разучивали и пели строевые песни в рабочее время и вне него. Проводились и ротные конкурсы на лучшее исполнение строевой песни. Пели практически каждый день, ротные запевалы были в почёте. Это происходило во время обязательной вечерней прогулки. Роту выводили на городскую улицу, и раздавалась команда: «Нестеренко, запевай!». Тот начинал по своему усмотрению что-нибудь типа: «Взвейся, соколы, орлами…». Ротный начальник морщился и отрицательно мотал головой: «Нестеренко, отставить песню! Горностаев, запевай!». Баритон нового запевалы начинал первый куплет:
«Родных кораблей патриоты,
Со львиной отвагой в груди-
Гвардейцы советского флота
Всегда и везде впереди!».
Песня «Морская гвардия» на слова Лебедева-Кумача была по душе ротному, и он кивал головой в знак согласия. Рота дружно подхватывала припев: «Морская гвардия идёт уверенно…».
Для чего поют в строю? Не каждый гражданский человек сможет ответить на этот простой вопрос. А это не только позволяет идти в ногу любому военному подразделению, что само по себе красиво, но и снимает излишнее напряжение тела, автоматически переключая одни мозговые центры на другие, и тем самым как бы рассредоточивая нагрузку.
Песни пелись разные: хорошие и плохие, серьёзные и легкомысленные. Популярен был «Марш нахимовцев» Соловьёва-Седого из кинофильма «Счастливого плавания», вышедшего на экраны страны в 1949 году, где командира нахимовской роты сыграл знаменитый Н.Черкасов. Нынче этот гимн звучит очень редко. 28 июля 1996 года, когда отмечалось 300-летие флота, по телевидению показали этот фильм. Фильм то прежний, а вот слова припева в марше нахимовцев подправлены в духе времени. Мы его пели в такой редакции.
Солнышко светит ясное!
Здравствуй, страна прекрасная!
Юные нахимовцы тебе шлют привет.
В мире нет другой Родины такой.
Путь нам озаряет, словно утренний свет,
Знамя твоих побед.
Припев.
Простор голубой,
Земля за кормой,
Гордо реет над нами
Флаг Отчизны родной!
Вперёд мы идём
И с пути не свернём.
Потому, что мы Сталина имя
В сердцах своих несём!
Наши победы славные
Помнят враги коварные.
Доблести Нахимова всегда мы верны.
Дело моряков – побеждать врагов!
Как отцы-герои, умножать мы должны
Славу своей страны.
Припев.
Солнышко светит ясное!
Здравствуй, страна прекрасная!
В плаванье счастливое нас море зовёт.
Духом мы сильны, Родине верны!
Постоит за мир и за советский народ
Славный могучий флот.
Припев.
Новая редакция части припева
Идём мы в поход,
Пусть в лицо ветер бьёт.
Нас широкое синее море
В далёкий путь зовёт.
Много воды утекло с тех пор. Подправлены слова не только многих песен, подправлен и гимн страны. Не оправдались и слова этого марша «И с пути не свернём». Свернули, правда, у руля страны были уже другие люди.
Нахимовцы моего поколения пели и другие прекрасные песни. Например, «Варяг», «Бескозырка» и др. Иногда привычные песни заканчивались, а шагать предстояло ещё далече, затягивали долгоиграющую:
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спалённая пожаром…» («Бородино» Лермонтова).
Периодически на сцене нашего клуба выступал и стационарный хор, в репертуаре которого были главным образом широко известные и патриотические военные песни. Хором дирижировал отличный музыкант и педагог Г.И.Хайтович, он же руководил более популярным среди нахимовцев струнным оркестром. В самодеятельном струнном оркестре училища в 1949 году играли следующие мои одноклассники:
Гулин А.И., Пашков Б.И., Авдеев В.И., Гриневич В.В., Сорокин В.Н., Заико Р.А., Борисов В.Ф., Малышев Л.П. ,Бабашин Г.У., Данилкин А.А., Нестеренко Л.С., Вечеслов Н.Г.
Продолжаю рассказ о развитии художественной самодеятельности по мере продвижения к окончанию училища. Воспитанники нашего выпуска приняли эстафетную палочку от своих предшественников и добились заметных успехов, особенно в танцевальном коллективе и драматическом кружке, в которых я участвовал. Репетировали и танцевали на сцене не только матросский танец, но и особенно нравившийся исполнителям и зрителям динамичный украинский гопак. Для выступлений на разных сценических площадках танцорам шили яркие красивые костюмы, соответствующие характеру танца. Солировали в танцевальных постановках обычно Юра Щеткин и Боря Пашков, очень способные молодые люди, участвовавшие одновременно в нескольких кружках и секциях. Партнёршами выступали девушки-сверстницы из подшефной школы №10. Кто занимался подбором девушек, я точно не знаю, видимо, руководители кружков. Нас обучала и ставила танцевальные сюиты средних лет небольшого роста Валентина Степановна Каргополова, которая на репетициях выжимала из нас все соки. Кроме упомянутой ранее Эллы Кулик, с нами танцевали Лариса Андрианова, Ира Коншина, Алла Сахновская, Нелли Северинова и другие, фамилии которых уже стёрлись из памяти. С некоторыми участницами самодеятельности сохранились дружеские отношения и после окончания училища. А Нелли Северинова стала женой нашего одноклассника – Виктора Борисова.
Вершиной самодеятельного творчества нашего курса под занавес пребывания в нахимовском училище считаю постановку пьесы Бориса Лавренёва «За тех, кто в море». Ныне мало кто знает эту пьесу, да и вообще произведения Лавренёва, которые когда-то не сходили со сцены лучших театров страны. Для примера могу назвать хотя бы пьесу о революционном Кронштадте «Разлом», которая много лет с успехом шла в Ленинграде на сцене БДТ имени М.Горького в блистательном исполнении Полицеймако, Ольхиной и других актёров.
Написанная в 1945 году, и тоже на морскую тематику, как и «Разлом», пьеса «За тех, кто в море» стала особенно широко известна после выхода в 1947 году кинофильма режиссера А.Файнциммера на студии «Ленфильм» с участием М.Жарова и Карнович-Валуа. Пьеса о человеческих взаимоотношениях в боевом коллективе дивизиона морских охотников в период Великой Отечественной войны.
Руководитель драматического кружка Ф.В.Власов, не сомневаюсь, смотрел этот кинофильм, однако посчитал возможным сложную по исполнению драму поставить силами непрофессиональных актёров. За короткий период времени (в1951 г.) он сумел распознать и раскрыть актёрские способности исполнителей и создать спектакль, который понравился училищному зрителю. Главные роли исполняли, безусловно, одарённые ребята, и этим объяснялся успех пьесы. Моя оценка, положим, субъективна и с ней могут не согласиться одноклассники, однако, я рискну назвать тех, кто понравился больше. Это, прежде всего, Юра Щёткин, игравший командира дивизиона капитана 2 ранга Харитонова. Он был строг, но справедлив, что и соответствовало роли старшего по должности и званию начальника.
Фабула пьесы заключается в разрешении конфликта двух офицеров-командиров отрядов морских охотников. Для тех, кто не знаком с пьесой, кратко её суть в следующем. Наша авиация обнаружила в море подводную лодку противника. Обоим отрядам морских охотников приказано выйти в море, обнаружить и уничтожить подводную лодку. Каждый отряд действует самостоятельно. Обнаруживший врага первым, должен немедленно вызвать соседа на подмогу, и действовать совместно. Отряд, которым командовал капитан-лейтенант Боровский (его играл Пашков), обнаружил подводную лодку первым и принял решение атаковать самостоятельно. Соседнему отряду под командованием капитан-лейтенанта Максимова (его играл Юрий Герасимов) Боровский отправил радиограмму с ложными координатами нахождения противника. Цель Боровского — единолично добиться победы и, соответственно, славы. Чтобы замести следы подлога, Боровский исправил в бланке отправленной радиограммы координаты обнаруженной подводной лодки, т.е. ложные на фактические, воспользовавшись тем, что радист был ранен и потерял сознание. В результате отряд Максимова опоздал на подмогу соседу, отряд которого понёс неоправданные потери (один катер был потоплен появившейся авиацией противника). И первоначально во всех грехах был обвинён невинный Максимов. По ходу пьесы истина (подлог) раскрывается, и правда восторжествует. Как и во всяком классическом мужском конфликте, и здесь была замешана женщина. Чтобы найти её (Chercher la femme), любознательному читателю придётся прочесть всю пьесу.
Считаю, что Боря Пашков блестяще исполнил роль Боровского – главного «героя» пьесы. Особенно с пафосом он произносил небольшой монолог-тост «За славу»: «Давайте выпьем за славу! Да! За нашу офицерскую славу. Чудесная вещь – военная слава, товарищи! Нет ничего величавей её на свете и нет трудней подвига, чем тот, что ведёт к славе воина.… Тысячи проползают в войне ужами, и лишь немногим дано взлететь соколом. Слава капризна! За ней надо гнаться дерзко, упорно, уметь схватить за блестящие крылья, не осыпать с них радугу, не отдать никому…. Зато в славе бессмертие! Я умираю – имя моё живёт…! Это я понимаю. За славу!»
Выбор Бориса Пашкова на эту роль был, как говорится, попаданием в десятку. Роль соответствовала его характеру и в реальной жизни. Его оппонент и, безусловно, положительный герой пьесы капитан-лейтенант Максимов в исполнении Юры Герасимова выглядел несколько статично. Похоже, что и в настоящей жизни судьбы этих двух талантливых людей сложилась, как и на сцене. Герасимов до конца остался положительным героем, Пашков – так и не угнался за славой, и, к большому сожалению, рано канул в вечность бесславно.
Неплохо дополняли ансамбль положительных героев Толя Пылёв, игравший призванного из запаса командира катера, бородатого балагура старшего лейтенанта Лишева и, конечно же, Молочников. Тот самый Молочников – душа компании в жизни и на сцене, не выпускавший из рук гитары. Он играл роль командира катера, цыгана по национальности, старшего лейтенанта Рекало. В упомянутом кинофильме эту роль блестяще сыграл актёр Сагал. Мне кажется, что Арон выглядел на нашей сцене не хуже. Именно устами Рекало давались точные характеристики основным действующим лицам пьесы. К примеру, он говорит о Боровском: «Пижонов не люблю! А Сашка – чистокровный пижон! Сам себе зеркалом служит и собой в себе же любуется. Форс в нём бродит…!» Характеристика не в бровь, а в глаз, и не только Боровскому, но и, частично, Пашкову. Арон Молочников – это человек с гитарой. Вот одна из его песен под гитару:
Вечер! В море катерки!
Дальняя дорога!
Не робейте моряки!
В-а-здушна-а-я тре-во-оо-га!
Песня, чайкою лети
На знакомые пути,
Да к земле родимой,
Под окно к любимой.
Эх, раз да про нас
Заводи, струна, рассказ!
Налетел девятый вал,
Буря ведьмой злится…
Тот, кто в море побывал,
Смерти не боится!
Эх, раз! Еще раз!
Еще много, много раз! (Исполняется под звуки бомбёжки).
Мне досталась крохотная роль раненого моряка-радиста Апанасенко, который, в конечном итоге, помог вывести на чистую воду Боровского (Пашкова), и таким образом испортил ему военную карьеру. В училище же мы с Пашковым были приятелями, длительное время сидели за одной партой, поддерживали дружеские отношения и в дальнейшем. Роль же Иуды в его жизни сыграла казённо-бездушная действительность и злоупотребление спиртным. У русских писателей — классиков они известны, как «лишние люди».По ходу пьесы было и застолье, правда, без спиртного, а рюмки заполнялись лимонадом. Но закуска была натуральная — хворост (выпечное изделие в виде палочек из сдобного теста), приготовленный, полагаю, женой начальника клуба Л.А.Арефьева.
Сохранившийся в домашнем альбоме у одноклассника Толи Гулина буклет, посвященный этому спектаклю, позволяет безошибочно перечислить всех исполнителей этой пьесы. Перечисленные артисты учились в 9 классе.
Капитан 2 ранга Харитонов (командир дивизиона) – Ю.Щёткин.
Капитан 2 ранга Шубин (начальник штаба) – Л.Милов.
Капитан-лейтенант Максимов – Ю.Герасимов.
Капитан-лейтенант Боровский – Б.Пашков.
Инженер-капитан-лейтенант Клобуков – В.Душацкий.
Капитан медицинской службы Шабунина – Рита Исаева.
Старший лейтенант Лишев – А.Пылёв.
Старший лейтенант Рекало – А.Молочников.
Мичман Бутков – Владимир Яковлев.
Старшина 1 статьи Апанасенко – М. Агронский.
Старшина 1 статьи Бойко – Л.Малышев.
Софья Петровна (мать Харитонова) – Рая Чернова.
Актриса Горелова – Надя Данилова.
Художественный руководитель и постановщик – Ф.В.Власов.
7. Стрелковый парк.
По правде говоря, с годами однообразие казарменной жизни начало тяготить, окружавшая лента забора вызывала невольное раздражение. Выходы в город стали потребностью, как глоток свежего воздуха, и самоцелью, даже если конкретного дела в городе не было. Ходили в кино, реже – в театры и концертные залы, посещали танцевальные вечера в подшефной школе. Запомнился один из вечеров бального танца в великолепном дворцовом зале Рижского замка. (В наше время там размещался Дворец пионеров).
Это был период непримиримой борьбы с тлетворным влиянием западной культуры, которая коснулась и сферы развлечения. На т.н. вечерах отдыха играли только бальные танцы, т.к. танго и фокстрот, как явно не отечественного происхождения, были в опале. Кое-где продолжали играть эти популярные танцы, называя их соответственно медленным или быстрым танцем.
Когда не было желания (чаще – денег, т.к. никакого денежного довольствия нахимовцы не получали) идти в кино или на танцы, просто гуляли по тенистым паркам и зелёным улицам-бульварам города. Парковая зона начиналась прямо от территории училища. Вышел через КПП, свернул влево, перешел через дорогу (бульвар Падомью), и ты на асфальтированных дорожках, вьющихся вдоль городского канала с мостиками и водопадами. Это «Бастионная горка» — ближайший к училищу парк, где у мостика Агте несёт свою постоянную вахту фонтан-водомёт, построенный ещё в прошлом веке (1898 г.). Надо отдать должное хозяевам города за поддержание фонтанов в работоспособном состоянии. Фонтаны давно потеряли своё первоначальное назначение, как источники питьевой воды, но и теперь служат, как оригинальные украшения городских площадей, парков и садов. Один из фонтанов находится во внутреннем дворике кинотеатра «Комъяуниетис» на улице Ленина, созданный в начале нашего века знаменитым местным скульптором Августом Фольцем. По традиции, влюблённые бросают в фонтанный бассейн монеты, чтобы со временем вернуться сюда, — обычай, принятый во многих городах мира.
От Бастионной горки рукой подать до центральных улиц, идущих лучами к Даугаве, и радиально, всё дальше удаляясь от центра. Десятки раз хожены и перехожены бульвары Райня, Кронвальда, Коммунару, Падомью, улицы Кирова, Горького, К.Барона, и, конечно, центральная магистраль города – улица Ленина, пересекающая всю правобережную часть города, с приметной стелой фабрики «Лайма» и памятником Свободы.
Оригинальный памятник представляет собой скульптурно-архитектурную композицию высотой 42 метра. На высоком постаменте стоит с поднятыми вверх руками каменная женщина. В руках у неё три звезды. У основания памятника ряд скульптурных групп. Памятник, сооружавшийся в 1931-1935 гг., по замыслу архитектора Э.Е.Шталбергса и скульптора К.Зале, символизирует освобождение родины от семивекового национального и экономического гнёта немецких баронов и деспотизма русского самодержавия. К небесам родной земли возносит Свобода три позолоченных звезды — три края Латвии – Видземе, Курземе, Латгале. (Огонёк, 1988, №52).
Свобода вообще относительна, и нам, мальчишкам, которые даже на ограниченное время вырывались в город, свобода казалась полной. И то, что фигура женщины, олицетворяющая свободу, твёрдо стоит, повернувшись к нам задом, мало волновало. Представляется, что в то время нас уже больше интересовали не каменные истуканы, а живые обитатели женского пола.
Кстати, возможности для знакомства с девушками были не велики. Во-первых, русских девушек в городе было не так много. Мне известны только две русские школы, девушки которых посещали училище. Каких-либо контактов с латышскими школами не припоминаю. Во-вторых, сказывалась оторванность с детства от реальной жизни, большинство из нас были чрезмерно стеснительными и скованы воинской дисциплиной. Были и исключения, например, Валя Шабанов, который в старших классах почти всегда был в окружении нескольких девиц. Реальная возможность познакомиться с девушкой возникала только при совместном участии в художественной самодеятельности и, реже, на танцах в клубе училища. В драматическом и, особенно, танцевальном кружках появлялись партнёрши, которые обычно и становились объектами повышенного внимания и спутницами при прогулках по городу.
Другим привлекательным местом после упомянутой Бастионной горки, посещаемым нашей братией, был более удалённый парк за улицей Горького. Его настоящего названия я не знал, между собой называли его стрелковым (с прозрачным намёком на возможность познакомиться с барышней), иногда – Петровским. При написании этих заметок заглянул в энциклопедию «Рига» и нашел, что название этого зелёного массива – сад Виестура, который является старейшим общественным садом города, разбивка которого началась при Петре I. Раньше он назывался Царским и имел регулярную планировку – прямые аллеи, дорожки, каналы. Там растут деревья, привезённые не только из окрестностей, но и из других стран. В саду сохранился вяз, посаженный собственноручно Петром I в 1721 году. У подножья дерева большой камень с мемориальной надписью. Видимо, поэтому мы и называли этот парк Петровским. Этот зелёный уголок известен ещё тем, что там состоялся первый вселатвийский праздник песни в 1873 году. Латыши очень певучий народ и продолжают сохранять свои песенные традиции. Праздник песни стал ежегодным. Я был свидетелем этого необыкновенно любопытного и красочного зрелища в 1948 году, когда праздник проходил в центре города на Эспланаде.
В центральной части города расположены и основные театры, куда нас водили, как правило, в организованном порядке. Недалеко от училища, на бульваре Падомью за улицей Ленина находился академический театр оперы и балета. Дорога туда была проторена не только в качестве зрителей.
На этой престижной сцене нахимовцы выступали на заключительных концертах художественной самодеятельности, иногда совместно с профессиональными актёрами. Некоторых актёров знали в лицо. Это, прежде всего, знаменитые певцы народные артисты ЛССР, лауреаты Сталинской премии Эльфрида Пакуль и Александр Дашков, Жермена Гейне-Вагнер и др. В этом театре прослушали практически весь классический репертуар, в частности, «Ивана Сусанина с участием в главной роли А.Дашкова. Кое-какие спектакли на меня не произвели впечатления, скорее всего, не был подготовлен по возрасту к восприятию, например, «Фауста» Гуно и, честно говоря, задремал в середине оперы.
Чаще, чем в опере, были в Русском драматическом театре, где из известных актёров запомнился заслуженный артист республики Николай Сергеевич Барабанов.
Кроме упомянутых театров бывали в Филармонии и цирке, причем в цирке – не только в качестве зрителей. Однажды в течение всех Рождественских каникул ежедневно выступали на концертах новогодней ёлки. Что-то плясали на арене цирка в белой морской форме мужским составом танцевального кружка нашей роты вместе с Дедом Морозом. В эти же годы обратил внимание на оригинальную манеру дирижирования молодого маэстро Арвида Янсонса в Рижской филармонии. Впоследствии он много лет выступал в Ленинградской филармонии, был дирижером симфонического оркестра Мравинского. Его поклонниками были все члены нашей семьи.
По выходным дням в клубе училища проводились не только танцевальные вечера. Нередко проходили выступления своего штатного духового оркестра. Иногда это были лекции-концерты, которые вёл К.А.Безпальчев. До сих пор в памяти блестящая, иллюстрированная духовым оркестром, лекция-концерт по произведениям композитора Глиэра. Начальник училища был не только блестящим лектором, но и неплохим музыкантом. Однажды на концерте самодеятельности при выступлении пианиста-нахимовца он подсел рядом, и получилось исполнение произведения в четыре руки. Иногда проходили встречи со знаменитыми актёрами. Одна из таких встреч состоялась с замечательной семейной парой – Любовью Орловой и Григорием Александровым. Они приехали навестить своего приёмного сына Паттерсона. Джим был курсом старше, никакими особыми достоинствами, кроме тёмных вьющихся волос, как у многих негров, не выделялся, учился на «тройки», любил гонять в футбол. В детстве снимался в кинофильме «Цирк», в результате приобрёл знаменитых покровителей. Джим, насколько я знаю, без блеска окончил и 1 Балтийское высшее военно-морское училище, военной карьеры не сделал и был уволен в лейтенантском звании. Затем поступил и окончил Литературный институт, написал и издал несколько книжек стихов, одну из которых я из любопытства купил. Стихи были откровенно слабые, что-то о положении негров. Больше о нём долго ничего не слышал. В марте 1992 года случайно на экране телевизора узнал Джима, который с каменным лицом отвечал на вопросы молодёжи. Из этой телепередачи узнал, что он автор 10 книг, а кинофильм «Цирк», оказывается, в США не демонстрировался – был запрещен.
Были встречи и с другими интересными людьми в училище.
Однако никакие внутренние мероприятия не могли заменить контактов вне его стен. В старших классах, особенно по праздникам, стали получать приглашения в дома девушек из самодеятельности. Для этого надо было пройти процедуру увольнения, которая заслуживает, чтобы рассказать подробнее. К увольнению тщательно готовились: стриглись, брились (некоторые), мыли шею холодной водой (горячей не было) или одеколоном, приглаживали непокорные вихры (или то, что от них осталось после короткой стрижки). Драили до блеска бляху ремня и пуговицы на бушлате или шинели. Пуговицы вставлялись в прорезь трафарета, смазывались асидолом и тщательно растирались небольшой щеткой. Смазывали гуталином выходные хромовые ботинки и доводили их до блеска бархоткой. Гладили утюгом брюки и форменку, и, как правило, только что выстиранный гюйс. Подшивали чистый подворотничок к галстуку, который носился с бушлатом или шинелью, летом натягивали чистый белый чехол на бескозырку. Вся амуниция тщательно чистилась жесткой платяной щеткой. Шерстяные брюки, обычно накануне, смачивались и натягивались на так называемую «торпедку» (фанерку), чтобы растянуть как можно шире. Брюки с трапециевидной фанеркой укладывались на ночь под матрас, где под прессом высыхали, приобретая снизу расклёшенную форму. Широкие клеши и ушитая в обтяжку форменка – это «писк» моды, а не только признак всех наших пижонов. Издевались и над бескозыркой ради превращения её в блиноподобное состояние. Не могу сказать, что этим занимались все поголовно – многие.
Наконец, заключительный этап: построение и осмотр увольняющихся в город. Он проводился одним из старшин в присутствии командира роты или одного из обеспечивающих офицеров-воспитателей. Опытный взгляд проверяющего выискивал существенные и не очень заметные нарушения в форме одежды и внешнего вида, построенных в две шеренги нахимовцев. Осмотр был тщательным, и получившие замечания безжалостно лишались увольнения или же отправлялись для устранения недостатков. Далее следовало краткое напоминание правил поведения в городе и напутствие, как перед боем, и выдавались увольнительные записки или жетоны. Строй увольняющихся воспитанников выводился во двор и следовал доклад дежурному офицеру по училищу, который также мог учинить поголовный или выборочный контроль. Чаще всего, дежурный для порядка окидывал взглядом строй воспитанников и давал «добро» на выход в город.
