Я становлюсь самим собой
с тобой.
Ты охраняешь от огня
меня.
В твоих глазах печаль добра,
В них спят усталые ветра…
(Игорь Тальков)
— Да, мамочка. Все хорошо. Нет. Сегодня еще не гуляли. Василек приболел немножко. Ничего страшного. Насморк. Но пару дней дома посидим. Погода? Да погода как обычно. Уже первый снег порхал. Стас? Стас служит. Все нормально. Да нет, правда, нормально.
Каждый раз, когда звонила мама, она задавала одни и те же вопросы. Как погода? Как маленький Василек? Не болеет ли? В последнее время это начинало раздражать. Зачем каждый раз спрашивать одно и то же. Что может кардинально измениться за пару дней? Ольга старалась скрыть свое недовольство, но, видимо, это плохо удавалось. И разговор заканчивался тем, что мама снова обижалась и сетовала, мол, снова не вовремя позвонила…
Положив трубку, Ольга первые минут пятнадцать терзалась угрызениями совести. Что была не слишком приветлива с матерью. Потом злилась на себя за то, что этими самыми угрызениями терзается каждый раз и пора уже прекратить. Мама могла бы понять, что или звонить надо пореже, или вопросов задавать поменьше. И зачем каждый раз намекать на то, что Ваське гораздо лучше будет перезимовать у бабушки с дедушкой? Потому что скоро полярная ночь. И климат на Севере неважный. А у них тепло и солнышко зимой светит.
А чем, спрашивается, она тут будет заниматься без Васьки? В этих четырех стенах? Об этом кто-нибудь подумал?
Ольга на цыпочках подошла к полуприкрытой двери в комнату. Остановилась. Прислушалась. Сынишка спал. Хотя сон его был беспокойный. Уже три дня мучились они с простудой. Самой большой проблемой для Васьки были сопли. Высмаркивать их он еще не умел, и беззаботной жизни маленького человека они очень мешали. Особенно ночью или во время дневного сна.
Эти бессонные ночи совсем её измучили. А днем Василий практически не слезал с рук и ничего не давал делать. Как назло муж уже несколько дней пропадал на службе. Лодка готовилась к морям.
Женщина вернулась на кухню. Чиркнула спичкой – голубоватым полупрозрачным цветком вспыхнула газовая конфорка. Пока не проснулся Василек – можно попить чайку.
А за окошком снова пошел снег. Редкие белые хлопья медленно падали и, казалось, таяли, не долетая до земли. Неизвестно откуда берутся. Неизвестно куда деваются. Такая вот осень…
Отодвинув краешек занавески, Ольга с тоской смотрела на улицу. Если бы еще три года назад ее спросили, какой цвет у неба, она бы, не задумываясь, ответила – голубой. Теперь небо над ее головой все чаще серое. Серое небо. Серая земля. Серые дома. Серая жизнь.
***
— А поедешь за мной на край света? – спросил Стас и, размахнувшись, бросил в море камешек.
— Ну, это, смотря как будешь звать, — рассмеялась девушка. И тоже бросила в воду гладкий голяш , — И, смотря какой край…
— Край самый что ни есть крайний, — он подошел, взял ее за плечи и, глядя прямо в глаза, очень серьезно добавил, — А звать буду только один раз.
Счастье. Наверное, никто не сможет точно сказать, какое оно. Вернее – какое оно, может сказать каждый. Потому что у каждого оно, это самое счастье, свое.
Для Ольги в это лето счастьем стал целый город. Впрочем, родной город всегда был для нее домом, а, значит, счастьем. Но сейчас это счастье приобрело особенный смысл. Потому что именно здесь она встретила Стаса. Или Стас встретил ее. Это уже не так важно.
В тот вечер отмечали День рождения Наташки. В прибрежном кафе. Двое симпатичных ребят, примкнувших к девичьей компании, оказались как нельзя кстати. Представились офицерами Северного флота. Хотя здесь погонами никого не удивишь. Но почему-то именно слово «Северный» произвело на Ольгу особое впечатление. Что произвело впечатление на Стаса – она так и не узнала. Весь вечер он заказывал песни для изрядно поднабравшейся именинницы. Но танцевать приглашал только её.
А потом напросился провожать. И хотя можно было взять такси – они пошли пешком. Последний раз вот так ее провожал только Сашка. После выпускного. Кажется – это было так давно…
Днем город жил суетливой курортной жизнью. Улицы и кафе заполняли отдыхающие разной степени загорелости. От «креветочного» оттенка до цвета темного шоколада. Почтенные матери семейств, облачив дородные фигуры в хлопковые шорты и яркие маечки на тонких бретельках, наслаждались ощущением телесной свободы и душевного комфорта. Их спутники жизни радовали себя холодным пивом и стойко переносили все тяготы семейного отдыха. На пляжах голопопые ребятишки с упоением рылись в песке и поливали разомлевших от солнца родителей водой из цветных пластмассовых ведерок.
Ольга не любила эту дневную суету. Она и на море ходила по ночам. Вернее на закате. Когда солнце неспешно опускается в воду и кажется, словно невидимый художник широкими мазками раскрашивает облака над линией горизонта. Каждый раз этот творец-невидимка находил новые, неповторимые оттенки красок.
Всю дорогу они со Стасом о чем-то болтали. Она потом даже вспомнить не могла – о чем именно.
На одной из улиц перед ними, смешно семеня лапками, перебежал дорогу ёжик.
— У вас тут ежи разгуливают по улицам, как у нас кошки, — развеселился Стас, — А еще у вас тут звезды особенные. У нас на Севере они не такие, — добавил он, глядя на небо.
Ольга подняла голову. Звезды были очень яркими. И большими. Показалось, что сегодня они крупнее, чем обычно. Словно под увеличительным стеклом. Ковш Большой Медведицы был почти над ними. И Ольга подумала, что вот этим звездным ковшом она сегодня зачерпнула свое счастье.
Стас взял ее ладонь и нежно погладил пальцы:
— Говорят, чтобы человек чувствовал себя счастливым, ему нужно в день ощущать четырнадцать прикосновений… Нежных прикосновений.
Когда Оля была маленькой и слушала сказки, которые мама читала ей вслух перед сном, она часто пыталась представить себе место, которое в книжках загадочно обозначалось «там, на краю света». Она думала, что на этом самом краю, наверное, очень здорово сидеть и болтать ногами. Главное, не раскачиваться. Чтобы не свалиться. Весело… и немного страшно!
Собираясь ехать на край света, куда её позвал Стас, Ольга представляла его себе так же смутно. И так же, как в детстве, у нее к радостному предвкушению новой самостоятельной, теперь уже семейной, жизни примешивалось чувство какого-то необъяснимого страха и тревоги. Сразу после свадьбы муж уехал на Север и обещал забрать ее, как снова сможет вырваться.
Вырваться он смог через три месяца. На сборы дал два дня и, не успела Ольга толком осознать, что старая жизнь уже окончательно осталась позади, как уже ехали они в купе скорого поезда.
— Вот посмотришь, как широка страна родная. Так далеко ты еще не ездила, — прокомментировал Стас свое решение добираться поездом, а не лететь самолетом.
— Правда придется в Питере пересадку сделать, но ничего. У меня там приятель живет. Переночуем. Заодно и познакомишься – подмигнул он жене.
Чем дальше оказывался поезд от Питера, тем тоскливее становился пейзаж. Ольга подумала, что тот художник, который так щедро клал широкие яркие мазки на палитру ее прошлой жизни, теперь явно начал экономить краски. Зато по мере движения поезда к конечному пункту появлялось все больше оттенков серого.
За окном мелькали населенные пункты со странными названиями.
— Карельские, — пояснил муж, когда она начала читать вслух обозначения станций.
Деревянные строения производили гнетущее впечатление. Покосившиеся заборы, какой-то хлам, валяющийся вдоль дороги и даже повисший на ветвях деревьев, уже оголившихся перед наступлением холодов. Да и деревьев этих становилось все меньше и меньше. И камни… камни… камни.
Но рядом был муж, и Ольга гнала от себя невеселые мысли. Осознание того, что теперь он всегда будет рядом, наполняло ее теплом от макушки до кончиков пальцев, которые так любил целовать Стас. Тем более, что им повезло и соседи в купе так и не подсели. А проводница не беспокоила молодых, лишь один раз предложив чаю.
На вокзале их встретил Никита. Тот самый, который когда-то тоже зашел скоротать вечер в прибрежное кафе. Оказалось, что от Мурманска до края света нужно ехать еще пару часов.
Загрузив чемоданы в багажник бордового «Опеля», муж сел на переднее сиденье. Извинившись перед Ольгой, что им нужно кое-что обсудить.
Всю дорогу мужчины разговаривали на свои служебные темы. Ольга не слушала. Она смотрела в окно и понимала, что край света все-таки существует. Деревья теперь вообще не попадались. Вместо них по обе стороны дороги тянулись каменистые холмы, покрытые кустарниками.
— Когда-то много-много веков назад это были горы. Потом эти горы поизносились и стали сопками, — объяснял ей в поезде Стас, когда они уже почти подъезжали к Мурманску.
Название старых гор не показалось Ольге особенно благозвучным. Но она сразу его запомнила.
После того, как на контрольно-пропускном пункте проверили документы, Стас обернулся и весело подмигнул:
— Ну, почти приехали!
Не успела Ольга выйти из машины, как муж подхватил ее на руки и понес к подъезду. Никита забежал впереди и распахнул дверь. Рыжий кот испуганно шарахнулся из парадной к подвальному окошку.
— Погоди! Чемоданы?
— Чемоданы не убегут. А вот молодую жену принято вносить в дом на руках, — нарочито серьезно сказал Стас. И чмокнул ее в кончик носа, — Сейчас ты увидишь наше семейное гнездо, так сказать.
Гнездо оказалось на третьем этаже блочной пятиэтажки. Стас с легкостью преодолел несколько лестничных пролетов, словно и не было у него на руках драгоценной ноши. Никита поднялся первым, чтобы распахнуть перед молодыми обитые коричневым дерматином врата рая.
Переступив порог, Стас бережно поставил Ольгу на ноги. И крепко поцеловал. Протиснувшись к выходу, тихо ретировался Никита, прикрыв входную дверь.
— Господи, сколько же тут квадратных метров? – с удивлением воскликнула молодая хозяйка, когда принесенные из машины чемоданы заняли почти треть комнаты.
Она уже немножко осмотрелась в новом жилище и испытывала недоумение по поводу размеров до недавнего времени холостяцкой «однушки» Стаса. В закутке, которую он называл прихожей, едва умещалась вешалка для одежды, небрежно задернутая темно-коричневым куском плотной ткани. На небольшом отрезке трубы, видимо, служившей турником, на деревянных плечиках висела шинель.
— Сколько ни есть – все наши, — отшутился Стас, — Давай-ка в душ, смыть дорожную пыль. А я пока займусь ужином.
В ванной Ольга никак не могла отрегулировать воду. То лился крутой кипяток, то струя становилась почти ледяной. Звать мужа она не стала. Решила справиться сама. Наконец температура стала вполне приемлемой, и она с наслаждением встала под горячий душ, задернув клеенчатую занавеску. На занавеске были нарисованы дельфины. Почему-то зеленые.
— Ты чего так долго? – поинтересовался Стас, у которого уже что-то шкворчало на сковородке , распространяя аппетитный мясной запах.
— Вода. Никак не могла наладить.
— А! Борьба за живучесть. Привыкай. Трубы в доме старые. Поэтому иногда проблемы. Ничего. Это все мелочи жизни.
***
Ольга допила чай и посмотрела на часы. Васька спал уже больше двух часов. Значит, пошел на поправку.
Стараясь не скрипеть половицами, молодая женщина вышла из кухни и подошла к двери. Отворила, зашла в комнату . Мальчик тихонько сидел в кроватке. Видимо только-только проснулся. Увидев мать, захныкал и потянул к ней ручки. У Васьки спросонья всегда было неважное настроение.
Ольга взяла нахмурившегося сына на руки, губами коснулась влажного лобика. Температуры не было.
В дверь постучали. Звонок Стас отключил, как только родился Василек, чтобы не вовремя пришедшие посетители не будили ребенка.
— Вот и тетя Света пришла, — улыбнулась Ольга сыну, — молочка нам принесла. Пойдем-ка мы ее впустим. Если бы не тетя Света, сидели бы мы с тобой голодяями.
Это и правда пришла Светлана. Прямо с порога, расстегивая пальто, затараторила, вручая Ольге пакет с продуктами:
— Ну, как вы тут мои золотые? Соскучились? Как Васятка? Температуры нет? Извини, раньше никак придти не могла. В школу надо было забежать. Кирюха снова по математике съехал. Так я с учительницей поговорить хотела. Чаем напоишь? На улице ветрище – жуть! Я до костей промерзла!
— Всенепременно. Сейчас вот только Ваську накормлю. И сразу чай пить будем.
***
Светлана была хроническая оптимистка. Ольга часто удивлялась подруге, как та умеет в самой, казалось бы, безрадостной ситуации, видеть хорошее. Во многом именно Светкин оптимизм помогал ей в самые непростые времена. Буквально с первых дней знакомства.
Именно Светка удержала ее от импульсивного желания уехать рожать к маме. Тогда, в последние месяцы беременности, Ольга была практически на грани нервного срыва. Ее раздражало все. Крохотная квартирка, где на кухне не могли одновременно находиться холодильник и два взрослых человека. Комната, куда еле-еле втиснули детскую кроватку. Бакланы, орущие в пять утра на мусорных бачках во дворе. Летнее солнце, которое в эти самые пять утра светило, как бешеное. И ночью оно тоже светило. А Васька в животе толкался так, что удобно устроиться на двуспальном диване было проблемой. Поэтому Стас спал на полу. Рядом. На надувном матрасе.
Она тогда требовала, чтобы Стас пошел к командиру и попросил улучшения жилищных условий. Но свободных двухкомнатных квартир не было. И это очень растаивало Ольгу. А Светка успокаивала, что сейчас вообще грех жаловаться. Они свои две комнаты получили, когда уже Кирюха в первый класс пошел и Анечка родилась.
— Моя мама вообще рассказывала, — вспоминала Светка, — что они целых два года, пока свое жилье не получили, по друзьям мыкались. И это с ребенком!
— Как по друзьям?
-А вот так. Уходит экипаж в море – дают ключи от какой-нибудь квартиры. Месяца два-три можно там жить. Потом эти возвращаются – другие уходят. И это ладно, если отец рядом был. А то – тоже в морях. А она одна… вот так… по друзьям. С чемоданчиком. Везу, говорит, тебя маленькую на саночках и реву.
Ольга с трудом представляла себе эти душераздирающие картины Светкиного гарнизонного детства. Но ехать рожать к маме подруга ее отговорила.
— Конечно, это уже почти норма – к маме под крылышко удрать. Особенно месяца за два до родов. А мужики тут одни. Да? А потом бабы локти кусают. Отец – он должен пупсика своего с первых дней видеть. И не важно, что наши-то мужики дома не часто бывают. Бывают же! – хлопнув себя по коленке, засмеялась Светка.
А мама названивала каждый день. И каждый день звала ее домой. К теплому морю. К солнышку. К витаминам.
Ольга потом была очень благодарна Светлане. Потому что это было такое счастье – видеть, как Стас носит на руках Ваську. Как целует его в голый живот и греет во рту крохотные ступни.
Странной, хрупкой нежностью окружил он ее и ребенка. Это был совсем другой, неизвестный ей раньше, Стас. И какая-то особенная нежность. Ольга даже не думала, что мужчины способны на такое проявление чувств. Эта нежность заполняла весь дом. Нет, она заполняла весь мир!
Но в последний год что-то изменилось. То ли Стас стал реже дома бывать. То ли устала Ольга и от мелочей жизни, и от тесных стен, и от глухой поры, которая снова вот-вот должна была наступить. В прошлом году Васька в полярную ночь перепутал эту самую ночь с днем. И целый месяц сводил ее с ума сбитым режимом. Весь день спал. И всю ночь требовал внимания.
А Светка снова находила во всем этом плюсы. Во-первых, говорила она, теперь у нее есть бесценный опыт преодоления трудностей полярной ночи. И не беда, что мужики дома почти не бывают, значит, спать можно спокойно. Родина под надежной защитой. Их дело служить – наше, мол, тылы обеспечивать. А то, что пыл уже не тот, так ведь кризис семейной жизни – его никто не отменял. Психологи говорят у него несколько этапов. Вот первый и наступил. Ничего. Пройдет. Все наладится.
— Да ведь я уже забыла, когда он ко мне прикасался, — расплакалась однажды Ольга, — Приходит домой – я уже сплю. Уходит на службу – я еще сплю. Четырнадцать прикосновений. Ты знаешь, что для ощущения счастья человеку нужно четырнадцать нежных прикосновений в день?! А я даже одного не всегда могу дождаться! Ощущаю себя дверной ручкой…
И добавила, увидев вопросительный взгляд подруги:
— Дверную ручку начинают замечать, когда ее не оказывается на привычном месте.
***
Море. Загадочный мир, который живет по своим законам. Ольга знала – оно не прощает ошибок. И не терпит фамильярности. Обращения на «ты». Оно может быть щедрым и снисходительно-добрым. А может — жестоким и мстительным. И совершенно неподвластно человеческому сознанию постичь, где эта грань. Между обманчивым благодушием и необъяснимой жаждой жертвы.
Ольга выросла в приморском городе. Где в порту огромными цаплями важно передвигаются краны. А белые лайнеры швартуются с почти королевской надменностью. Мол, смотрите, какие мы!
Плавать она научилась одновременно с первыми шагами. И в воде чувствовала себя, пожалуй, так же уверенно, как на суше. Одноклассники в шутку звали ее Русалочкой. Потому что Оля, одна из немногих девчонок, могла бесстрашно сигануть со скалы в море. И всегда выигрывала спор – кто дольше продержится под водой.
Ольга считала море другом. Именно ему доверяла она свои девичьи тайны, просиживая вечерами на берегу. Считала другом… Пока оно не забрало Сашку.
Он не был ее парнем, хотя в ночь после выпускного полез целоваться. Да так неумело, что только обслюнявил всю. И, кажется, обиделся. Потому что она рассмеялась. Ей и правда было смешно. Сашка был хороший. Но целоваться совершенно не умел.
Тем же летом Сашки не стало. В августе. Что уж там случилось – точно никто не знает. Говорят – пошел купаться в шторм. И не справился с волной. Буквально через несколько дней он должен был уезжать в Москву. В университет. Куда с удивительной легкостью сдал экзамены.
На похороны Ольга не пошла. Его мать потом год не здоровалась с ней. Разве ж можно было ей объяснить, что не хотела она видеть его таким. Для нее он остался тем Сашкой, который так забавно откидывал со лба длинную челку и пел низким бархатным голосом под гитару. Сашкой, который однажды достал со дна для нее удивительной красоты морскую звезду, сказав, что в следующий раз снимет звезду с неба.
В день похорон она не плакала. С удивлением прислушивалась к своим ощущениям и даже устыдилась того, насколько бесчувственным оказалось ее сердце.
Сердце чуть не остановилось, когда ночью, ворочаясь на разогретой бессонницей подушке, она вспомнила его горячие влажные губы. Которые так неумело искали ответной ласки. И поняла… что больше никогда…
Здесь тоже было море. Но это море было другим. Здесь нельзя было побродить вечером по берегу. Потому что берег находился там, куда попасть можно было только по спецпропуску. Здесь не было горделивых портовых кранов, но были огромные стальные звери — подводные лодки с именами грозных хищников. И это море казалось Ольге еще более строгим, чем её, родное.
В последнее время Стас все чаще уходил в походы. Иногда ненадолго. Дня три – неделя. Иногда – на месяцы.
В первый год замужества она очень тревожилась и тосковала. Потом, с появлением ребенка, не то чтобы успокоилась – времени на переживания стало меньше.
Вот и сейчас не было тревоги, вообще никаких ощущений не было. Ушли. Ориентировочно недели на полторы. Главное, чтобы не задерживались. Потому что с заболевшим Васькой измучилась. Потому что сил уже никаких нет. Потому что, в конце концов, пора серьезно поговорить и расставить все точки над i. Ни жилья нормального. Ни отношений. Ни-че-го! Не жизнь это, а так, прозябание. Если бы не Светка, вообще никаких светлых пятен не было бы.
— Оль. У тебя часы, что ли, остановились? – с удивлением спросила Светлана, глядя на стену.
Эти часы Светка с Иваном подарили им на первую годовщину свадьбы. Несмотря на то, что сооружение с золотистыми попугайчиками, примостившимися по краям импровизированного дерева с циферблатом посредине, было довольно нелепым, Ольге подарок понравился. Видимо, от души покупали. Впрочем, Светка все делает от души.
Часы ни разу не подводили. Всегда показывали точное время.
— Не должны. Я батарейку неделю назад заменила, — Ольга постучала по пластмассовому корпусу.
Стрелки показывали 18.00.
— Видимо, бракованная попалась. Ну, новой нет. Странно. Впервые остановились.
***
Лицо онемело от ледяной воды. Холода уже не чувствовалось. Из-за волн почти не было видно корпуса лодки. В темной бушующей воде Стас пытался разглядеть ярко-оранжевый спасательный жилет. Буквально мгновение назад он еще видел Ивана, он почти дотянулся до него, но накрывшая с головой новая волна снова отбросила их друг от друга.
Внезапно Стас ощутил, как бросательный конец, привязанный к нагруднику, который связывал его с кораблем, ослаб… С борта что-то закричали. Ветер относил в сторону голоса и слов было не разобрать. Впрочем, сейчас все слова были бесполезны. Главное – успеть схватить Ивана. Тогда их обязательно вытащат. Обоих. То, что Ванька без сознания – это не страшно. Хотя, если бы он хоть пару гребков навстречу сделал было бы легче. Ничего, в сознание придет. Главное – успеть ухватить. И продержаться. Пока их не вытащат.
***
— В рубашке родился, — голос прозвучал совсем рядом.
Стас открыл глаза. Прямо над ним склонился врач. Взял за запястье. Послушал пульс.
— Очнулся. Молодец. Теперь дело на поправку пойдет.
— Давно я здесь? – Стас обвел взглядом палату. Он не часто бывал в больницах, но, судя по всему, реанимационная.
— Сутки, — ответил доктор.
— А Иван? Капитан-лейтенант Сухарев? Он в какой палате? — а в голове радостной искрой мелькнуло: «Вытащили! Значит, вытащили! Успели!»
Дверь в палату открылась, медсестра занесла капельницу. Услышав вопрос Стаса как-то испуганно взглянула на доктора. Потом сразу отвела взгляд и начала пристраивать стойку с прозрачной бутылочкой рядом с кроватью.
— Все вопросы потом. Сейчас ваша задача – быстрее идти на поправку. Сильное переохлаждение. Еще бы несколько минут в воде… И доктор ваш экипажный – молодец. Ему потом отдельное «Спасибо!» скажете, — подмигнул он Стасу.
— Кстати, — обернувшись, уже в дверях добавил врач, — К вам жена рвется. Но пустить ее я смогу только завтра.
Медсестра оказалась на редкость молчаливой. Не проронив ни слова, сделала какой-то укол, поставила капельницу. Через пять минут после ее ухода Стас провалился в сон.
На следующий день пустили жену. Ольга, в накинутом медицинском халате, показалась ему такой маленькой и беззащитной. Может потому, что халат был размера на два больше, а может потому, что косметики на ее лице почти не было. Да и лицо как-то осунулось.
Она тихонько зашла в палату, села на стул и взяла Стаса за руку. Двумя маленькими прохладными ладошками.
— Милый, — Ольга вдруг опустилась на колени рядом с кроватью, и прижала его ладонь к своему лицу.
— Милый. Милый… — повторяла она, а он совершенно растерялся. Почувствовал, что рука стала влажной от ее слез.
— Встань. Оленька, встань. Ты что?! – Стас попытался приподняться, но резкая боль прострелила спину, и он, охнув, снова откинулся на подушку.
Ольга вскочила с колен. Вытерла слезы и даже попыталась улыбнуться.
— Все хорошо. Теперь все будет хорошо! Доктор сказал, что это просто чудо. В смысле – твое состояние после такого… Обещал долго тут не держать, — затараторила жена, — Сегодня меня ненадолго пустили. Сказали – у тебя режим. Я завтра приду. И послезавтра приду. Из еды пока ничего тебе не разрешают приносить.
— а Васька с кем? Со Светой? Как Иван? Врач мне не сказал. Наверное, он в другой палате…
Стас осекся на полуслове. Потому что Ольга закрыла лицо руками и заплакала. Беззвучно так. Только худенькие плечи под белым халатом вздрагивали.
***
Говорят, у каждой беды есть имя. Фамилия и отчество. Имя того, кто не закрепил кормовой швартовый конец на буй-вьюшке, так и осталось неизвестным. Как неизвестным осталось и то, что помешало закрепить его как полагается.
То, что этот самый конец намотался на гребной винт, стало понятно, как только корабль погрузился.
По метеосводке ветер, начавшийся перед выходом в море, в течение суток должен был усилиться до «ветра раз». С утра объявили штормовое предупреждение.
Как только стало ясно, что винт обматывается тросом, старший на борту, штабной, дал команду всплывать. Поднятая наверх швартовая команда должна была устранить возникшую проблему. А именно – смотать злосчастный швартовый конец. Но устранить проблему не удавалось. Разыгравшийся не на шутку шторм сильно осложнял дело.
— Человек за бортом! – раздалось в центральном посту.
Вахтенный с мостика увидел, как через дверь ограждения смыло волной старпома, поднявшегося в рубку оценить обстановку.
Каждый моряк знает – в подобной ситуации счет идет на секунды.
Иван Сухарев, командир швартовой команды, не стал раздумывать, понимая, что без спасательного жилета, в одном легком РБ, в ледяном штормящем море старпом не продержится и минуты.
И Ванька прыгнул… С борта только один раз увидели мелькнувшую в волнах окровавленную голову старшего помощника. И пытающегося подобраться к нему Ивана.
Стало понятно – старпома не спасти. Теперь нужно было вытаскивать Сухарева. Времени почти не оставалось.
— Я пойду! – сказал командиру Станислав, — Время упустим. Пока корабль будет выполнять маневрирование, надо Сухарева поймать. Потом вытащите нас.
Бросательный конец, привязанный за нагрудник Стаса, был гарантией спасения. Для обоих.
Но линь оборвался. Ровно в 18.00
***
После выписки из госпиталя Стасу дали отпуск. Состояние здоровья у врачей опасения не вызывало.
Опасение вызывало его душевное состояние. У жены.
Третий день Стас был дома. И третью ночь Ольга не спала. Сегодня он снова кричал. Вернее, она успела его разбудить до того, как крик разбудит Ваську. В первую ночь они оба до полусмерти напугались, когда раздался этот громкий и тоскливый стон. Васька потом почти до утра не мог успокоиться. Плакал и заснул только на руках .
А Стас больше не ложился. Ушел на кухню и до утра там курил.
На вторую ночь Ольга лежала возле задремавшего мужа, прижавшись к его спине. Тихонько, чтобы не разбудить, целовала в плечо. И думала, что теперь не будет ждать никаких четырнадцати нежных прикосновений. Теперь она сама будет эти прикосновения дарить. Без счета. Потому что она и так самая счастливая. Он – рядом. Живой.
Завтра должна была приехать мама. Забрать Ваську. Потому что через две недели Ольга и Стас уезжали в санаторий. А за эти две недели нужно было помочь Свете.
Ивана похоронили в Подмосковье. Светлана уже вернулась, оставив там, у свекрови, детей. И сейчас ей нужно было продать мебель, собрать и отправить вещи. Сдать квартиру. Больше ее здесь ничего не держало…
Стас все-таки успел тогда поймать Ваньку. Перед тем, как потерять сознание, так крепко схватил его за спасательный жилет, что потом, когда их вытащили, его руки еле разжали.
Но когда руки друга мертвой хваткой вцепились в тесьму спасжилета, Иван уже не дышал.
И теперь каждую ночь, едва закрыв глаза, слышал Стас пронзительный крик друга о помощи. Крик, на который он плыл тогда в ледяной воде. Крик, который захлебнулся в накатившей волне. И каждую ночь он кричал ему в ответ: «Держись! Ванька, держись!!!».
Тело старпома так и не нашли.
***
Нормально спать по ночам Стас начал только после того, как прошел в санатории курс лечения.
Потом они поехали забрать сына. Поначалу бабушка не хотела отдавать внука. Уговаривала оставить. Хотя бы до весны. Но Ольга настояла, объяснив, что сейчас они должны быть все вместе. Тем более, что гостить они будут еще долго. И даже успеют встретить Новый год.
Вернувшись на Север, Ольга поняла, что теперь в их жизни что-то изменилось. Кухня, на которой не помещался Васькин стульчик для кормления, перестала казаться ей слишком маленькой и неуютной. Форменные рубашки Стаса, глажка которых всегда была для нее трудовой повинностью, теперь приобрели какой-то особенный, родной запах. Запах, в котором смешались едва уловимые ароматы его туалетной воды, сигарет и свежевыстиранной ткани. Каждую складочку кремовой рубашки, прежде чем начать утюжить, она разглаживала ладонью. Словно пыталась наполнить своим теплом. Чтобы это тепло любящей руки согревало его там, в прочном корпусе.
— Нам предложили улучшить жилищные условия, — сказал как-то Стас, вернувшись со службы.
— Квартиру дают?! – воскликнула Ольга, -А почему так хмуро сообщаешь такую долгожданную новость?
Стас подхватил на руки выбежавшего в коридор сынишку. Чмокнул в щечку и снова опустил на пол:
— Погоди. Папа форму снимет и руки помоет, — и добавил уже Ольге, опустив голову и не глядя на жену, — Квартира… Сухаревых. Сказали – завтра сходить посмотреть и дать ответ.
— Я не пойду. Да и ты ведь их квартиру, как свою знаешь. Но решение за тобой, — чуть позже сказал Стас, протягивая ей ключи, — Сама понимаешь, какая очередь в экипаже на «двушки».
Без мебели и штор такая привычная и до каждого сантиметра знакомая Светкина квартира казалась чужой. Тусклая лампочка в черном патроне сиротливо освещала комнату, где так весело отмечали они когда-то праздники. Ольга вспомнила, как хлопотала Светлана на кухне, казавшейся просто царской по сравнению с её «скворешником» . Как заливисто смеялся Васька, когда Иван раскачивал его на деревянных качелях, подвешенных в дверях между комнатами. Вот… от крепежа еще дырочки остались…
Женщина медленно обошла зал. Провела пальцем по пыльному подоконнику. За окном медленно падал снег. Во дворе свет фонаря создавал иллюзию стеклянной колбы, в которой медленно опускались на дно белые хлопья.
Ольга зашла в детскую. Светка всегда называла себя «мама-демократ» и разрешала детям делать практически все, что заблагорассудится. Воспитывая по «японской системе» и убеждая подругу в том, что именно благодаря этой системе вырастают творческие и всесторонне развитые личности.
Именно поэтому обои в детской были, по сути, большим мольбертом. Везде, где могли дотянуться детские ручонки с карандашом, ручкой или кисточкой, красовались следы творческих прикосновений.
Ольга подошла к стене. Присела на корточки. Прямо перед ней на светлых обоях были яркие отпечатки четырех ладошек. Разных размеров. Над которыми толстым синим фломастером старательно было выведено – ПАПА, МАМА, КИРИЛЛ, АНЯ.
***
— Знаешь, — сказала она вечером Стасу, — не надо нам никакие условия улучшать. Мы и здесь ремонт сделаем . Не так уж у нас и тесно.
В прихожей зазвонил телефон.
— Да, мамочка! Все хорошо. Правда-правда, хорошо. Стас служит. Василек? Нет. Не болеет. И кушает хорошо. Кстати, научился домики рисовать. И теперь у нас везде нарисованы домики. И настроение у нас у всех отличное. Днем солнышко так ярко светит! Полярная ночь уже закончилась. Конечно, конечно, приедем. Не успеешь соскучиться. И мы тебя целуем. Привет мужчинам моим передам обязательно. Я люблю тебя, родная! Береги себя.
Ольга вернулась на кухню. На коленях у Стаса сидел перемазавшийся кашей Васька и пытался самостоятельно справиться с ужином.
Часы с золотистыми попугаями, примостившимися по краям пластмассового дерева, показывали 21.00.
Через полчаса в комнате негромко зазвучит колыбельная.
Елена Леонова
