Изнуряющая дневная жара в смеси с дикой ночной сыростью густого соснового бора и отсутствием горячей воды на кухне рождали в училищном лагере таких невиданных вирусов-мутантов, что отравления и поносы были такой же обыденностью, как рассвет и закат. Для многих поступивших обязательный курс под громким названием «Месяц молодого матроса перед приемом присяги» не прошел без свидания с санинструктором Ваней Дранчичем.
На синей офицерской рубашке Дранчича лежали погоны с отливающей золотом широкой латунной лычкой старшего сержанта медицинской службы. К тому времени армию и флот уже наводнили прапорщики и мичманы, и потому сверхсрочники выглядели динозаврами, уцелевшими после удара астероида.
Дранчич был худ, как Кощей Бессмертный, высок, как милиционер Дядя Степа, и груб, как герой Папанова из фильма «Берегись автомобиля». Он вел прием страдальцев у стола прямо под соснами рядом с медпунктом, но никого и никогда не впускал вовнутрь, словно скрывал там тех, кого не вылечил в предыдущие годы.
На утренней физзарядке я настолько увлекся выполнением упражнения «мельница», что содрал о бетон плаца кожу на сгибе безымянного пальца. Через пару суток на пальце образовался серый гнойничок размером с пуговку рубашки. Его окружало тонкое алое колечко, которое пульсировало в такт сердцу, явно намекая на то, что нет сейчас на теле места главнее этого.
Ноги сами принесли меня к столику Дранчича. Он привычно сидел за ним, будто никогда и никуда в жизни от него не уходил. Вековые сосны отражались в двух трехлитровых чайниках из нержавейки, стоящих на столе. Справа от них грелся под солнечным лучом видавший виды чемоданчик из фибры со ржавыми металлическими уголками. На верхней крышке чемоданчика красной изолентой был выклеен крест, а в правом верхнем углу скопирован знак с высоковольтного столба «Не влезай ‒ убьет». Презрительным взглядом Дранчич обмерил пришедших чуть раньше меня двух щупленьких остриженных под ноль парнишек и спросил:
‒ Шо?
‒ Я это… Кишки бурлят, ‒ покраснел тот, что был самым щуплым.
‒ Шо?
‒ Несет нас, ‒ вставил менее щуплый. ‒ С утра. Еще отчислят до присяги.
‒ На! ‒ острыми, как иглы, пальцами толкнул Дранчич один чайник самому щуплому, зачем-то подумал и толкнул второй менее щуплому.
‒ Что это? ‒ спросил кто-то из них, но я не понял кто.
‒ Шо-шо! Чайник с марганцовкой. Шоб выпили прямо из горлышка. По пол-литру выпили и сразу два пальца в рот. Отдохнули, и еще по пол-литру выпили, и снова два пальца в рот. Только не туточки, а там, в лесочке, ‒ кивком головы показал он между соснами.
Будущие лейтенанты, сгорбившись, понесли в глубь леса чайники.
‒ Далеко не отходите! ‒ бросил им в спину Дранчич. ‒ Один чайник у меня на той неделе уже уперли такие архаровцы.
Парочка свернула за кусты и исчезла, став частью леса. Парящие в недосягаемой вышине кроны сосен грустно нашептывали что-то под ветром, словно были недовольны ежедневным зрелищем у санчасти и завидовали соснам, выросшим далеко от этого места.
‒ Два пальца в рот! ‒ попытался пробить кусты своим криком Дранчич, повернулся ко мне, почему-то посмотрел на мой живот и отрывисто спросил:
‒ Шо?
‒ Вот, ‒ протянул я правую кисть, чуть приподняв безымянный палец.
‒ Шо ты тыкаешь на меня! ‒ обиженно сощурил сонные глаза Дранчич. ‒ Я не памятник, шоб на меня при жизни показывать.
‒ Загноилось. На сгибе.
‒ Та ты шо! ‒ чуть привстал с кресла с резными подручниками Дранчич и сразу оказался выше меня. ‒ Гнойник? Гнойник! ‒ с нескрываемой радостью произнес он и снова откинулся на барское сиденье. ‒ То бишь пурис по-латыни, ‒ сразу обозначил он свое врачебное превосходство надо мной.
За кустами наперебой блевали два будущих лейтенанта военно-морского флота. Сама жизнь готовила их к муторной корабельной качке.
‒ Дальше болячка не пойдет? ‒ показал я взглядом на красноту вокруг нагноения.
Дранчич положил две узкие коричневые кисти на чемоданчик, побарабанил пальчиками по фибре и довольно проворковал:
‒ А хорошо блюють, собаки! По очереди! Чайник марганцовки ‒ мое личное изобретение против всего кишечного, ‒ изобразил он на продолговатом выдубленном лице что-то похожее на наслаждение. ‒ Только никто за это мне государственную премию не даст. И даже лычку не добавит, ‒ скосил он черный, как слива, глаз на погон.
Палец с пуговкой гнойничка по-прежнему висел над столом и отвлекал Дранчича от мысли о старшинской лычке уже не поперек, а вдоль погона, что сразу добавляло рубликов десять к его окладу сверхсрочника. Он дернул головой, отгоняя то ли эти мысли, то ли наваливающийся послеобеденный сон, то ли видение моего пальца. Мысли и дремота на миг исчезли. Палец остался.
Приподняв крышку чемоданчика, Дранчич порыскал глазами по его содержимому, довольно крякнул, достал оттуда какой-то длинный и чрезвычайно тонкий металлический штопор и пояснил:
‒ Мое новое изобретение. Пружина для забора кала у страждущих. Одновременно и боротьба с запором, ‒ с особым удовольствием он произнес слово «боротьба», ‒ и отбор проб для анализа. Это, дружэ мой, наука, а не ваша болтология. Доработаю вещь и стану применять со следующего года.
Спрятав секретную пружинку, Дранчич старательно пошарил по внутренностям чемоданчика, вынул оттуда ножницы и зачем-то несколько раз разрезал ими воздух.
‒ Давай палец, ‒ потребовал он, но вместо этого сам охватил мою кисть своей коричневой лапищей, развернул ножницы и одной из их половинок, ставшей уже полноценным ножом, снес гнойник вместе с куском кожи.
‒ Больно же! ‒ не сдержал я крик и ощутил предательские слезы в углах глаз.
‒ Усе! ‒ довольно прожевали узкие бордовые губы Дранчича. ‒ Операция завершена. Без наркозу.
С довольным видом он протер ватой ножницы, изучил их на свет, будто не было у него ничего дороже этих ножниц, бережно уложил на дно чемоданчика и только потом протянул мне крошечную коричневую ватку.
‒ Иодом сам обработай… А вот и наши дрыстуны! ‒ обрадовался он скорее возвращению чайников на стол, чем приходу старых знакомых. ‒ Проблевались? Ну и добре. Топайте в свою роту. Дезинфекция произведена на требуемом уровне.
‒ А я? ‒ не удержал я вопрос. ‒ Мне тоже идти? ‒ снова протянул я ему палец. Капелька крови с него беззвучно упала на чемоданчик.
‒ От зараза! Ты ж так мое личное имущество в негодность приведешь! ‒ брезгливо смахнул он оставшимся кусочком ватки кровь с чемодана. ‒ Топай в роту. До свадьбы твоя вавка заживет. Целый день ко мне шляетесь и шляетесь. Надо, наверно, часы приема ввести. Как в поликлинике. А то разбаловались…
‒ Можно спросить, товарищ главный старшина? ‒ овеществились из вязкого лесного воздуха справа от стола два очередных курсанта.
Они оба были высокими, широкоплечими и оттого сразу закрыли от Дранчича лучи лечебного солнца. Санинструктор чуть отклонился, чтобы снова поймать на лицо приятный желтый свет, сощурил глаза и гаркнул:
‒ Шо?
‒ У меня голова после физо болит, ‒ сказал один из них. ‒ Мы километр сдавали.
‒ А у меня что-то здесь ноет, ‒ показал второй на правый бок. ‒ Тоже после километра. Еле в четыре минуты уложился. Ребята говорят, что это печень…
‒ Умные больно твои ребята. Может, они еще знают, где селезенка и желчный пузырь? ‒ пробурчал в нос Дранчич, достал со дна волшебного чемоданчика крохотную белую таблеточку, разломил ее пополам и протянул поровну обеим парням.
‒ Водой запьете, ‒ посоветовал он, вынул из бездонного чемоданчика пакет с сиреневой марганцовкой, всыпал понемногу в оба чайника и протянул их парням. ‒ А заодно зальете чайники водой и принесете мне. Чего стоите? Такси в нашем лесу не ездят. Хиляки какие-то пошли! За четыре минуты он километр пробегает! Я в свое время меньше трех тратил на эту ерунду.
‒ А если боль не пройдет? ‒ спросил здоровяк и показал на правый бок.
‒ Выполняйте приказ старшего по званию. Идите в роту. Рано вам еще помирать. С тобой тоже все, ‒ мрачно посверлили мою кисть его смоляные глаза. ‒ Чего еще ждешь? Здесь медали и грамоты не выдают.
‒ Спасибо, ‒ пробурчал я.
‒ Спасибо на хлеб не намажешь, ‒ попрекнул Дранчич то ли меня, то ли всех больных сразу и закрыл глаза. ‒ Дайте чуток подремать, пока новые поносники не прорезались…
Палец ломило от боли, но я не стал еще раз жаловаться. Ранка медленно затягивалась, и я вытянул руку вверх, как учили в детстве, чтобы быстрее остановилось кровотечение. Я уходил с чувством, что пару минут назад потерял что-то более важное, чем клочок кожи с пальца. И одновременно что-то нашел. Просто я еще не знал, когда и, главное, как это новое пригодится в жизни.
