Сборник «Такая корабельная жизнь!»
Бардин отдыхал в санатории и откровенно скучал. Честно сказать, все было неплохо – лечение, питание, врачи внимательные. Опять же книги хорошие, и …возможность не включать телевизор. Пока процедуры ─ куда ни шло, а вот после … делать нечего, а бездарно убивать время он не любил.
В спортзале волейбол сразу как-то не задался, Николай даже расстроился ─ ни тебе уже прыжка, ни особой реакции и техники … Он и не думал, что дела уже так хреновы …
Эх, вот бы к братану на рыбалку бы, на дачу! А тут тебе организованный отдых! С курсантских времен последовательно ненавидел две вещи – общепит и организованный отдых. И того, и другого хватало! Хотя бы обязательных санаториев после автономок, которых у него было больше, чем пальцев на руках …
А в санаторий его «сосватала» его боевая подруга. Врачи раскопали какие-то шумы в сердце, какие-то сбои и кривые на кардиограмме и предложили в санаторий. От врачей-то он легко отбился ─ чай, не впервой, но те применили запрещенный прием ─ вызвали втихаря к себе его Людмилу и просветили. Много ли надо, чтобы перепугать стареющую женщину, сосредоточившуюся на том, чтобы замучить мужа своей заботой?
Вот с ней-то Бардин успешно бороться уже не мог – она была его царевной, давным-давно просто единственной. Но ведь, блин, пока в этой жизни найдешь свою царевну, то перецелуешь столько жаб! Поэтому экспериментировать больше не хотелось, да и время не то … Приходилось терпеть.
Обреченно плюнул, разобрался со своими рабочими делами, справился с формальностями по путевке. А потом ─ собрал чемоданчик, купил билет на «Арктику» и поехал в один из городков в Подмосковья, где среди хвойных лесов прятался санаторий ВМФ.
Бардину когда-то приходилось и там бывать ─ после пары автономок. Тут можно было зимой хорошо побегать на лыжах, походить по тропинкам в лесу между вековых деревьев, на которых резвились белки и трудились дятлы, оглашая весь лес прерывистой барабанной дробью. Там был просто изумительно чистый воздух! Летом можно было рыбачить в зарыбленном пруду, покупаться. А сейчас — ни зима, ни лето! И что делать? Записаться в библиотеку!
И он героически все это терпел — впору было рисовать палочки за каждые прошедшие сутки, или перечеркивать даты в календаре, как когда-то он делал, отмечая дни автономки в своем блокноте-ежедневнике.
Однако, скоро он повстречал достойную компанию ровесников и сослуживцев. Вместе ходили в бассейн. Резались в настольный теннис и волейбол. Вспомнили и забытый уже преферанс. Прямо скажем, все игроки были еще те, но навыки восстановили, правила вспомнили и играли «по маленькой».
Но главное — они сами собой, совершенно ненавязчиво, перешли к рассказам о своем прошлом. Это возвращало их в молодость.
Говорят, что один из рецептов молодости состоит в том, чтобы хоть иногда возвращаться в свое прошлое – посещая малую родину, рассматривая выпускные альбомы, встречаясь с друзьями-товарищами. Нет, ну действительно, кто теперь сможет вас назвать детским, уменьшительно-ласкательным именем? Только близкие родственники да друзья-ровесники!
И потекли, сами собой, реки красноречия. Простого, бесхитростного …
А Бардин вспоминал далекое-далекое время. И один раз рассказал вот что:
− Были мы еще второкурсниками и бегали во всю прыть по коридорам училища, скользя по зеркально надраенному паркету цвета красного дерева. Запах паркетной мастики висел везде!
И на одном из поворотов чуть-чуть не сшибли высокого стройного капитана 1 ранга.
Мы мямлили какие-то извинения, он в ответ посоветовал нам не очень не быстро бегать без особого повода, особенно с риском для жизни старших офицеров. Выходить надо заранее, не распыляя времени по мелочам — посоветовал он, вновь оглядел нас и безнадежно махнув рукой, пошел куда-то по своим делам.
Только тут мы заметили золотую звезду Героя над нагрудным карманом щегольской удлиненной тужурки, не такой как у наших преподавателей.
Чуть ниже звезды были три скромненькие планочки. А у наших преподавателей их было всегда много – штук по десять-двенадцать. Поэтому поводу мы перебросились парой фраз с другом Геной.
— Вот серость пожарная! — услышали мы удивленно-презрительную реплику, явно в свой адрес.
И из-за моей вдруг спины вырос «пятак» Сырцов, отбывающий в нашей роте повинность в качестве ее старшины. Старшина он был хороший — требовательный, знающий и вездесущий. Кроме того — борец-классик, всяческий чемпион, уже замучивший нас спортом почти насмерть.
— Это планки орденов Ленина, Красной Звезды, медали «За БЗ[1]», чтоб вы знали! Ни у кого из наших преподавателей таких просто нет! У них всякие юбилейные и «песочные» медали. (Мы с Генкой уже знали, что такое «песочные») А он специально носит планки только боевых орденов, которые есть только у него, у начальника училища и еще у кого-то. Кое-кого это бесит прямо до пены изо рта, что, видно, ему и нравится. Кстати, знаете, что орденские планки стали носить первыми на флоте, еще в апреле 1917 года? А в Советской армии — уже аж в 1943 году! Да откуда вам! Книжки читать надо, в библиотеки ходить, а не в «чай-хане» родительские денежки просиживать!
— А Герой у него за что?— хором спросили мы.
Сырцов заговорщицки понизил голос и оглявшись по сторонам, сказал: — За Карибский кризис, он тогда дизелюхой командовал. У Кубы ходил под американскими авианосцами. Вы про Карибский-то кризис знаете?
— Ну, конечно, в общих чертах … — храбро ответил я.
— Значит — ни черта вы не знаете! — удовлетворенно заключил Сырцов, — Летите сейчас в свою поточную аудиторию, а после занятий зайдете в старшинскую! Поговорим!
Нас тут же сдуло, день пролетел незаметно в привычных заботах, а уже перед отбоем завернули к старшине, заинтригованные его рассказом.
Он откуда-то знал про таинственные события большой политики того времени. И важно рассказывал, как там наши лодки ходили, и как супостат за ними охотился. Старшина намекал на какие-то свои доверительные источники.
— Вы представляете, среди всего американского флота! — восторженно пояснял он, — Еще бы чуть-чуть — и такая бы драка была! Бомбить их не бомбили, но вот долбануть форштевнем — старались супостаты, как могли. И наши знали, что в случае чего им домой уже не вернуться! Дизелюха — это тебе не атомоход, хочешь – не хочешь, а всплывать приходится, и иногда не в самые подходящие моменты. Опять же скорость ползущей черепахи, а чуть добавь хода, когда прижмет — вмиг батареи посадишь, особенно если они уже заслуженные! Вот там Окунев и еще три командира лодок получили Героев! Даже в ЦК КПСС не знали, что это были обычные дизельные лодки!
Сырцов важничал перед второкурсниками. И сам для себя играл роль бывалого моряка, обросшего ракушками во всех приличных и неприличных местах. На нашем бледном фоне, это действительно впечатляло! Но нам-то тогда было ясно, как божий день, что все его эти познания и рассуждения из учебников и книг, которые мы тоже обязательно прочтем! Вот обязательно!
Сырцов рассказал, что командиров этих лодок, выполнявших задания дальних походов в Карибском море и у побережья США даже собирались наказать — на самом высоком уровне. На этом самом уровне всерьез считали, что атомных подводных лодок на флоте уже много, и искренне удивлялись, чего это они там всплывали на виду у противника. А еще никто не знал, что одна из ракетных подлодок 629 проекта была отправлена в поход так срочно, что на ней был не в строю один дизель, на борту не было части офицеров, в том числе старпома и командира БЧ-4. К счастью, она не успела далеко отойти от своих берегов, большие люди между собой договорились и надобность в походе такой лодки отпала.
Наверное, наше военное руководство «постеснялось» честно рассказать Н.С. Хрущеву и Политбюро, что дело обстоит не совсем так, как бы хотелось. И этот героический переход, и эти демонстрационные действия вблизи берегов США, среди подавляющего превосходства сил противной стороны осуществляли обычные дизельные лодки.
И была развита повсеместно такая кадровая политика – если что-то произошло, надо кого наказать и привлечь к партийной ответственности. И быстро! Иначе строго накажут тебя и можно утратить кадровую перспективу …
Но командующий Северным флотом адмирал Владимир Афанасьевич Касатонов не дал. Выступил в защиту своих командиров! Рьяно и обоснованно! В авторитарной военной системе — вообще, а в те времена — особенно, такие случаи, когда адмирал заступается за своих командиров перед высшим командованием или даже правительством – единичны! Это был поступок!
Припоминаются только командующий Балтийским флотом фон Эссен, который спас командира, в тумане посадившего миноносец на камни. Морской министр предлагал отдать его под суд, а фон Эссен напрямую обратился к императору, обосновал свою просьбу и получил добро. И первый Главком советского ВМФ Н.Г. Кузнецов спасал будущего главкома С.Г. Горшкова от самого Сталина. По тем временам это вообще подвиг. Почему мы знаем об этих случаях? Да потому, что все они — из ряда вон выходящие! Через короткое время политическая конъюнктура изменилась, на этот поход группы подводных лодок посмотрели по-другому и … срочно затребовали представления к Герою на всех командиров.
А потом был Указ о присвоении звания Героя Советского Союза. Как и все подобные Указы, он был оглашен ограниченному кругу лиц, хотя и популярные журналы осветили сам этот факт и даже опубликовали фотографии. В момент обострения международного положения нужно было поднимать престиж нашей Армии и Флота.
И тогда большая группа моряков и ракетчиков получила серьезные государственные награды, ордена и медали!
С этими словами Сырцов тут же, в назидание сунул нам приказ по ношению формы одежды и отметил, такую увесистую книгу с цветными вклейками, что нам нужно «быстренько» изучить все орденские ленты наград и сдать ему на оценку. В то, что мы без такого указания стали бы читать эту книгу он не верил — сам был такой!
А потом мы встретились с Окуневым еще раз. Стоял я как-то раз дневальным по роте, как положено, и читал себе взахлеб Штильмарка, «Наследника из Калькутты».
Глубокой ночью зашел к нам дежурный по училищу капитан 1 ранга Окунев. Я ему доложил бодро-весело. На мой звонкий доклад вышел из старшинской Сырцов, который готовился к какой-то контрольной, не смотря на жутко позднее время. Зато ему никто не мешал — ни мы, ни начальники. Мы еще не знали, что тоже полюбим ночное время — на своих лодках, во время подготовки ко всяким зачетам. И так будет от командира группы до командира лодки — никто специального времени на учебу никогда не выделяет. Только и остается, что ночь да отпуск …
Пройдя с ним по ротному помещению, и видимо, оставшись довольным, Окунев пошел было к выходу и вдруг, усмехнувшись, спросил у нашего старшины:
— Как вы думаете, что читает ваш дневальный?
Сырцов бегло глянул в мою сторону и несколько удивленно ответил: — Сборник общевоинских уставов, товарищ капитан 1 ранга!
— Нет, книжку и её название я прекрасно вижу, но вот в то, что курсант в трезвом уме и твердой памяти будет читать «Устав» в три часа ночи — не верю! Хоть тресни – не в-е-рю, и всё! Против этого видения восстает весь мой опыт! Если это действительно устав — то с меня бутылка — он глянул на якорь на погончике Сырцова и добавил, чуть смутившись — лимонада!
С этими словами он взял книгу у меня из рук, раскрыл и быстро пролистал. Лимонада Сырцову было не дождаться. Обложка от «Уставов» была мастерски и с выдумкой модернизирована и в ней закреплялась любая книга разумного формата. На инженеров же нас, чай, готовили! Умище-то куда денешь?
— Ха! А я что говорил! На этот раз — Штильмарк! Моряком никогда не был, но о пиратах писал самозабвенно! Врал, конечно, но как красиво! Одно имечко пирата Бернардито Луис эль Гора чего стоит! — продемонстрировал свою память и, уже обращаясь ко мне, спросил: — А Станюковича, Соболева, Колбасьева — все прочли? А из пиратских книжек, если хотите, так на мой вкус нет ничего лучше «Одиссеи капитана Блада» и прочих книжек Саббатини… Правда, читал я ее еще в детстве, когда с мамой в эвакуации жили. Прочтите внимательнее эти книги! А еще — Лухманова, он может и менее увлекательно пишет, но здорово, а главное, чистая правда о море и парусных кораблях. Парусов лучше него никто не знает! Легендарный парусный капитан! — увлеченно говорил офицер, убеждая нас с Сырцовым.
— Молодежь! У вас все впереди, умейте радоваться каждой мелочи, не уделяйте внимания каждой сволочи! — добавил он не очень веселым голосом. Мы не поняли. кого он имел ввиду?
— А вы, Сырцов, не всегда верьте своим глазам, а умейте складывать свои наблюдения, как два плюс два — очень пригодится на службе! − и закрыл за собой дверь.
Старшина молча отобрал у меня книгу, сунул под нос здоровенный кулак и пошел к себе.
− Библиотечная! − безнадежно напомнил я.
− Прочту − верну! − буркнул он — потерпишь и ты, и твоя библиотека! Скажи «спасибо» Окуневу, балбес, а то бы еще раз сделал дубль дневальным, и длинный «увал» твой накрылся с реактивным визгом!
Окунев вел тактику на старших курсах. Требовал с курсантов нещаадно, но и сам был набит знаниями своего предмета и примерами из опыта всех войн.
«Теперь я знаю, как и чему надо учить!» — огрызался он несколько самоуверенно на замечания коллег, но, видимо, имел на это право…
Рассказывая об исторических примерах, он заставлял решать задачи, ставил курсантов в реальные условия, а потом только уже просвещал их, как оно все было на самом деле. Он тренировал не только нашу память, сколько старался расшевелить мышление, привить способность к командирскому анализу.
«Пятаки» его боготворили, и за биографию, и за подчеркнуто-уважительное отношение к ним, как к коллегам …. И за мелкие «подвиги», ставшие легендой. То он отбил двух девчонок у пьяных хулиганов, то с парапета за упавшим в воду рыбаком бросился … А в город он часто выходил со словами: «Ну все, держись зелень!», имея ввиду армейцев.
Он как-то уел проверяющего зеленого генерала, который ему сделал замечание за шикарный подводницкий «грибан[2]». Мало того, что он отговорившись, даже не моргнув глазом, сказал генералу, что это специальная морская фуражка особой аэродинамической формы, не сдуваемая ветром. Нет! Он решил добить генерала, и пришел в кабинет начальника училища, где сидел этот «зеленый» проверяющий и принес ватманский лист, на котором была нарисована фуражка и все встречные воздушные потоки, раскладки векторов силы, прижимающие «грибан» к голове его носителя. Он докладывал, пересыпая математическими терминами свою речь.
Начальник училища потерял дар речи. Увидев золотую звезду на кители капитана 1 ранга, генерал сделал вид, что понял объяснения, и они мирно разошлись, пожав руки друг другу.
Но курсанты остались уверенными, что он забодал недалекого генерала чистой физикой с интегралами, о чем всем рассказывали потом лет десять.
А потом, будучи офицером, отрабатываясь в учебном центре в одном из заграничных ныне городов, я познакомился с инструктором кабинета, мичманом, который долго служил с Окуневым. Мир — тесен, а флот — тем более!
Командир таскал своего штурманского электрика за собой по всем своим лодкам. Хороший командир знает цену людям! От него я узнал, как Владимир Тихонович Окунев стал преподавателем в нашем училище. Тоже – легенда!
После возвращения на флот из Москвы, Окунев был назначен командиром ракетной дизельной подводной лодки проекта 629 «А» и ему было присвоено звание капитана первого ранга.
Лодки этого проекта были первыми серийными советскими подлодками с баллистическими ракетами, сначала с надводным, а затем и с подводным стартом. Дело было новое, тактика использования ракетных ПЛ только-только нарабатывалась. Дальность стрельбы ракетами была недостаточной, и лодке требовалось подойти к цели близко, явно попадая в зоны действия противолодочных сил НАТО. Их постепенно вытесняли сначала атомные лодки 658 проекта, а затем и типа «Иван Вашингтон», наши первые крейсерские АПЛ проекта 667 «А»с шестнадцатью ракетами на борту.
Но лодки-ветераны несли свою службу еще долго, до самого конца восьмидесятых они стояли в Лиепае и несли боевые службы на Балтике, назло «Томогавкам» и «Першингам»!
И вот однажды лодка Окунева была направлена на боевую службу в автономное плавание в самый популярный район морского противостояния – в Средиземное море.
Условия обитания на таких лодках были еще те. В условиях холода арктических морей — еще туда сюда, а вот в условиях противно-теплых вод юга — вообще ни к черту!
Аппаратура ракетного комплекса и связанных с ним приборов требовала энергии, энергии и энергии. И − холода! А где его взять? Тогдашние электрические кондиционеры вовсю жрали энергию, но на выходе охлаждали слабо, на севере еще кое-как, а на юге …
А это все зависело от плотности электролита, требовало постоянных подзарядок, в аккумуляторных отсеках стояла невыносимая жара, естественно. Как всегда на дизельных лодках холод кондиционеров прежде всего получала техника, точные приборы станции, а люди — в самую последнюю очередь Вот такая интересная была жизнь!
Именно на этих подлодках были установлены первый навигационный комплекс «Сигма», ЦВМ «Ставрополь-1», «Изумруд –1». Вот им-то и требовался холод, ибо без холода они сами останавливались или начинали показывать «погоду в Австралии». Четвертый отсек был ракетный, там стояли огромные как башни, три ракетные шахты, выступавшие за прочный корпус как сверху, так и снизу, что не придавало лодки управляемости. Там жили и несли свои спецвахты представители новой подводной профессии ракетчики. Из-за большой плотности населения, отсек называли «китайским», а ракетчиков — китайцами.
Вода за бортом — градусов 30, в отсеках все сорок — сорок пять!
Когда шли под водой, механик расхаживал по отсекам и все высматривал, чтобы еще такое выключить.
Народ почти ничего не ел — жара и духота никогда не располагает к аппетиту. Когда жарко — кусок мяса в глотку не полезет!
Голубая «разуха» была синей от пота, вентиляторы почти не спасали!
И вот приказ выйти в заданную точку, встать на якорь и ждать танкера. Ночью высыпали звезды, стало чуть прохладней, вентиляторы с ревом закачивали пряный воздух ночи южного моря.
На следующий день выбросили сеть и брезент и разрешили купаться. Вся штука в том, что если просто прыгнуть в голубую прохладу — есть все шансы быть унесенным от лодки. Течение такое, что не всякий разрядник выгребет! Вот и плескались — то в брезентовом «бассейне», или держась за сеть, лениново отмокали от жары и зноя.
Но вахтенный офицер зорко следит за всей этой процедурой и ведет учет всем подводникам, кто на прочном корпусе.
В кают-компании прохладно, переборки отдраены и вовсю трудится вентиляция, вытягивая застоявшиеся запахи и извечную сырость, оседавшую на на подволоке и бортах, на вентилях клапанов арматуры увесистыми каплями конденсата. Офицеры все были в привычных кремовых рубашках, в шортах в синих «тропички». Таковы порядки на лодках! Нельзя давать упрощаться даже в совершенно ограниченных спартанских условиях. Нужно держаться и держать людей на уровне − иначе в пещеры полезут или на деревья вернутся − говаривал как-то один старый командир-подводник. Правда говорил он проще, но так не напишешь … Опять же — не упрощаясь!
Меню было бедненькое, провизионки уже порастрясли, ждали с танкера свежестей и вкусностей. Уже давно сидели на консервах. Рефкамера лодки, даже такой большой, не вмещает достаточно свежего мяса или рыбы. А у мясных консервов есть такое подлое свойство — они очень быстро надоедают! Поэтому, подводники брали с собой в море не менее пяти разновидностей мясных консервов. И всё же, всё же, всё же …
На обед — консервированные фрукты, суп с консервами, плов из баранины — тоже «баночный».
— И сами мы — как консервы! — заключает оптимист доктор: − зато дольше сохранимся в молодом состоянии.
Окунев прокомментировал его юмор, промычав что-то невнятное, он как раз пережевывал то, что помощник назвал в меню «пловом» — рис с какими-то разноцветными волокнами.
— Вы бы, уважаемый Андрей Никитович, — обратился командир к замполиту, — оказали бы помощнику методическую помощь в изобретении названий для блюд, а то …. И коков пора пинать во все ворота — вообще обленились! И «китайцы», которые стоят в наряде на камбузе, тоже могли бы заняться чем-то полезным, кроме объедания личного состава! А то перерабатывают продукты и только заполняют баллоны гальюнов!
— У них там — горячий цех, их понимать надо! — вступился доктор
— Привыкли им потакать, — упрекнул его командир, — нет бы собраться вам с замом и помощником да придумать какое-то простое меню, чтобы и в жару есть можно было – кисели там, мусы. Свекольник какой холодный, да мало ли … Мозгами надо пользоваться и в такой духоте, а не то … Вон ваш Хрякин, говорят. в ресторане даже работал в своем Липецке. Никто не будет делать по своейдолжности больше того, чем с него спрашивают! Все ведь продукты есть, да только вот лени больше выдали в этот раз, поэтому гонять их надо, товарищи офицеры, мать вашу!
— Владимир Тихонович! — замполит укоризненно покачал головой и кивнул на большую банку с пропилом в верхней части крышки. На ней было написано «Фонд Культуры». Офицеры, опустив глаза к своим тарелкам, захмыкали.
Это была затея самого Окунева: кто нечаянно матерился в кают-компании, тот бросал в этот «Фонд» по 10 копеек за каждое непечатное слово. Уровень монет в банке заметно подрастал, не в последнюю очередь и за счет командира. Но работало: материться все-таки стали меньше, а следить за своим языком — больше! И не только в кают-компании…
— Ладно! Запишите на меня в свой кондуитик — где я вам сейчас мелочи найду? А вот мне помощник доложит по отчету, так я быстро до рубля его докритикую, а то и на целых два! – пошутил командир.
Офицеры, между тем, обсуждали дела насущные. Согласно разведсводке, где-то рядом паслась АУГ с «Констелейшеном» во главе. Авианосец был такой старенький, «Созвездие» в переводе.
— Учения у них, жгут мазут, практическими пуляются. Готовятся, империалисты клятые! — ворчал замполит.
— Андрей Никитич! А как же постулат насчет того, что добро всегда побеждает?
— Конечно, побеждает! — ехидно ввернул командир свое мнение, — Вот посмотрите — как мордобой какой, так кто победил — тот и добрый! А, Андрей Никитович, разве не так?
И тут штурман, что-то прикинув в голове, задумчиво молвил: — А ведь, мужики, если нам сейчас поднять перископ, или там РДП, да влезть на него, то вполне можно будет увидеть этот авианосец! Во всяком случае, его надстройки … Окунев тоже был штурманом в свое время, и, говорили, очень неплохим. Как и все штурмана, на веру он ничего не брал — уж это где-то в крови. Они с командиром БЧ-1 втиснулись в крошечную штурманскую рубку и прикинули на карте. Действительно, так и выходило. Сам Окунев рассчитал радиус видимости с точки наблюдения и сектор пеленгов. Получалось …
— Механик! — заорал он, — живо в центральный!
Появился уже переодевшийся в рабочее командир БЧ-5.
— Значит, так — сказал Окунев, — сейчас поднимите РДП минут на пять, а на нем — меня!
— Первый раз получаю такое … э-э … странное приказание! — проговорил ошеломленный механик, — это же за какой такой надобностью?
— А для разведывательных целей! Вдруг на будущее пригодится! И вообще, вы припоминаете, что командир на этом самом ракетном крейсере — все-таки я? — буркнул в ответ Владимир Тихонович. Он пытался быть демократом, но ровно до первой попытки несогласия с его генеральной линией или сомнений в его правоте. Как и все приличные командиры, он терпеть не мог если кто-то ему возражал, после того как он принял решение.
Командир БЧ-5 был опытным служакой, целым капитаном 2 ранга, и продолжать беспредметный спор и опасную критику он не стал. Себе дороже — тиран он и есть тиран, что с него взять? Кроме того, Окунев был умнейший мужик, командир — почти гений. К тому же — Герой Советского Союза. И механик искренне считал — такие люди имеют право совершать мальчишеские поступки вплоть до старости. А лиши их такой возможности — они сморщатся, заплесневеют и протухнут!
С командиром БЧ –5 они обсудили весь процесс, нашли страховочный пояс, еще какой-то ремень, которым Окунев должен был привязаться к шахте перед подъемом.
Сигнальщики помогли командиру закрепиться в этой «скворечне», дали ему самый мощный бинокль, который Окунев повесил на шее. А что, капитаны далекого темного прошлого часто сами поднимались на марсовые площадки мачт своего корабля и оттуда осматривались, приближаясь к противнику или к неведомой земле. Я так думаю, что в таких случаях капитану лишние впечатления не вредят. Если они бывают лишними эти впечатления.
Заурчал – заныл сервомотор гидравлики подъемника. Перед Окуневым расстилалось море, непривычно уходило куда-то вниз, и пенные барашки на его поверхности, а горизонт отодвигался вдаль. Заметно качало, его 2воронье гнездо» описывало заметную амплитуду, и глее-то в животе начинал чувствоваться неприятнейший холодок.
Где-то к норд-осту у самого горизонта он увидел в бинокль смутные очертания авианосца, искаженные рефракцией воздуха. Рядом были еще корабли, эсминцы и фрегаты охранения. Громадную лодку в надводном положении они явно прозевали или , по ошибке, приняли за какую-то свою.
Авианосец поднимал палубные самолеты. Пара за парой самолеты уходили на восток.
«Наверное, отработка экипажей!» — подумал Окунев. Он услышал нарастающий грохот и прямо над ним пролетел «Корсар» А-7. Командиру даже показалось, что он почувствовал запах отработанного керосина.
— Ну всё! Сейчас вертолет пришлют! А чего ему — лететь-то всего пару минут, а раз полеты, то спасательный вертолет в горячем резерве, сейчас же и взлетит по первой команде!
Впрочем, дело сделано, он сделал, что хотел, и увидел, что хотел. Пора и честь знать!
И он стал кричать вниз: — Старпом! Давайте опускайте меня и готовьте лодку к срочному погружению!
Тут же раздались сигналы ревуна боевой тревоги. Странно, но шахта под ним даже не дернулась и вниз не пошла!
Кроме того. на ходовом мостике он наблюдал какую-то нервную суету. Размахивал руками и явно ругался старпом, отчаянно жестикулировал и тоже ругался механик. Вместо того, чтобы всем скрыться в ограждении рубки, на ходовом мостике плотность населения явно возросла.
Со стороны «Констелейшена» приближался вертолет. От палубы оторвался противолодочный «Викинг» и заложил крутой вирах, явно собираясь заняться лодкой.
Свою РЛС запускать было нельзя. «Лопата» ее антенны не вращалась, иначе был бы хороший шанс поджарить собственного командира прямо живьем. Зато «свиноматка[3]» обнаружила нарастающий сигнал РЛС эсминца типа «Гиринг». Впрочем его можно было уже и в бинокль заметить, а точнее — не его, а черный дым не полностью прогоревшего мазута из трубы.
— Вниз! Давайте меня вниз! Мать вашу в загробные рыдания, в крестовину и метацентр мироздания! Спущусь — всех поубиваю! Начну с механика! О, сын свиньи и монаха и отдаленный родственник крокодила!
А у механика сдох подъемник. Гидравлика к нему подходила, давление в норме… Но механизмы только ревматически скрипели и беспомощно визжали. Подъемник – ни с места!
Командир крутился и вертелся, как грешник на сковородке! Пока он был просто чертовски зол – стыдно будет потом!
А вертолет уже завис в метрах десяти на одной высоте с Окуневым. Его штурман-наблюдатель с удовольствием делал снимки, приветственно махал рукой. Если бы не страховочный пояс, крепко — накрепко привязанный к шахте РДП, то Окунева бы сбросило вниз потоком воздуха воздушного винта.
Дело начинало принимать скверный оборот с гнусным политическим запахом. Крепко зажмурившись, зам уже представлял фотографии в американских (и не только!) газетах, а также сюжеты теленовостей. И все те орпеделения, которые ему выдаст родной начпо лично.
Вдруг выдвижное дернулась, подъемник завизжал и все сооружение пошло вниз. Еще полминуты — и Окунев уже стоял на мостике.
— Всем вниз! — заорал он во всю мощь своих легких. Все, кто был в ограждении рубки и на мостике, принимая кто деятельное, а кто — сочувственное участие в спасении командира, прыснули в разные стороны, прыгая в люк и соскальзывая по поручням трапа, почти не касаясь его балясин. — Проверить надводный гальюн! — заорал он сигнальщику. С давних еще помошничьих времен, во время погружений его терзал страх: забыть кого-то запертым в надводном гальюне! Этот гальюн часто перевязывали всякими фалами, чтобы никто не лазал, но … печальные случаи бывали!
Окунев шел последним, задраив за собой верхнюю крышку рубочного люка.
— Стоп дизеля! Три мотора вперед полный!
— Проверить наличие личного состава! Есть первый! Есть восьмой!
— Принять баласт кроме средней!
Воздух вырвался из цистерн, выдавливаемый быстрой водой.
— Срочное погружение! Вахтенный офицер! Погружаемся на глубину 15 метров! Боцман, ныряй!
Дифферент на нос нарастал, но опытный боцман быстро выровнял лодку
— Глубина 15 метров!
Плотность аккумуляторов была в норме, и на высоких оборотах всех моторов лодка уходила от места погружения.
Гидроакустики слышали работу сонаров сразу двух эсминцев, где-то сериями плюхались сбрасываемы с воздуха гидроакустические радиобуи. Чего уж теперь … Впрочем, особой скрытности сейчас и не требовалось …
Кое-как смылись от навязчивых провожатых.
Лодка шла заданным курсом, в центральном посту привычно устроился старпом. Уже успокоившийся командир зашел в кают-компанию.
— Андрей Никитович! — позвал он замполита. — Давайте, я сразу рубля три в этот самый «Фонд Культуры» брошу, а потом уже буду разговаривать с механиком. Пока, по Достоевскому, красота спасет мир, уроды его всё-таки угробят! — мрачно предрек Владимир Тихонович.
А тут и сам командир БЧ-5 пришел виниться. Ох, и досталось же ему! А виноват оказался человеческий фактор. Боец, как положено, поставил подъемник на стопор в верхнем положении, а потом — как совсем не положено, ушел куда-то по своим делам .., и вдруг началось … Так вот и стал Окунев в один момент самым известным американцам офицером флота. Ни до, ни после никому не удавалось увидеть командира лодки ни на перископе, ни на шахте РДП.
Вот тут Окуневу крупно повезло, что он был Героем и лично известным самому Главкому и его первому заместителю командиром ракетной подводной лодки.
Разбирая досадный случай, Главком решил, что курсанты должны быть уверены, что можно быть и живым героем, да и военная эрудиция, теоретическая подготовка и умение работать с подчиненными ни у кого сомнений не вызывали.
Долгое время эта история была не то, что бы секретной, но закрытой … А постепенно все в этой жизни «протекает» и превращается в легенды — и Бардин принялся за кофе, втихаря щедро разбавленный хорошим коньяком.
Старые привычки, они нас связывают с нашими лучшими временами, когда мы все были молоды, а наши родные, друзья, учителя и командиры — живы….
[1] Медаль «За боевые заслуги», серьезная и уважаемая правительственная награда.
[2]Перешитая особым хитрым образом белая форменная фуражка, где-то отдаленно похожая на гриб
[3] Антенна станции обнаружения работы РЛС Так ее называли на сленге, за некую схожесть при некотором воображении.
Белько Виктор Юрьевич
